ВСЕ К ЛУЧШЕМУ

 В году 1972 – ом удалось стать автором  сценария телевизионного спектакля, снятого на Центральном телевидении. По тем временам – большая удача. Спектакль был принят хорошо. Предложили сотрудничество в дальнейшем. Написал очередной сценарий, и он понравился редакции и режиссеру. Я уже стал думать, куда потрачу гонорар. Являюсь в очередной раз к телебашне, а мне и говорят:

 - Увы, твой замысел отклонен.

- Чего это вдруг? – удивился я.

- Тебя видел главный, спросил: «Кто это?»  Пришлось сказать – кто.

Последовала тягостная пауза.

 - Ну и что? – не понял я.

-  Все тебе разжевать надо, - злясь на самого себя, буркнул мой приятель. – Он сказал, чтобы этого парня я больше на студии не видел.

Совсем забыл об этой истории, но вот прочитал отрывок из последнего интервью Эдуарда Хиля и вспомнил: « Был такой Лапин, отвечавший за телевидение и радио в нашей стране. Вступив в должность, он сказал: «Надеюсь, следующий год будет без Мондрус, Мулермана и Хиля». А секретарь у него была моя родственница. Она спросила: «Почему?» Говорит: «Это евреи». На что она возразила: «Хиль не еврей». Принесли мое личное дело, Лапин его изучил и вычеркнул мое имя. Вот так: не важно, талантлив человек или нет, его выступления могли запретить».

 Ну и что? Тут же мы с другом получили заказ в Киеве на киностудии Довженко. Там директором был, конечно, тоже антисемит, но умеренный. Удалось сделать одну из первых в СССР экранизаций рассказа Андрея Платонова, затем вышли по нашим сценариям еще два фильма. Но вот и там сменилось руководство. Пришлось «делать ноги».

Ничего страшного? Очередной антисемит заставил нас карабкаться еще выше. Мой соавтор стал работать на Мосфильме. Я – на Ленфильме, поближе к родному дому. Все это стало замечательным уроком. Я усвоил: не бойся перемен. «Все к лучшему в этом лучшем из миров». Верно замечено, хотя сам Франсуа Вольтер изволил оспорить сказанное Панглоссом. Еще один вывод я сделал самостоятельно: НИКОГДА НЕ СПОРЬ С СУДЬБОЙ.

1985 г. На студии Горького удается сделать еще один фильм, вполне советскую картину, но времена меняются, и в нашем фильме «Танцы на крыше» подростки танцуют брейк. Режиссер «подставил» меня, отправив на приемку картины в Госкино. Он не знал, что делал. Председатель этого цензурного органа – юдофоб ярый – видит меня – и личико его наливается свекольным соком.

 - Фашизм! Не позволю! Третью категорию! Без тиража! – орет он. Фамилию этого крикуна называть не хочется. Он не любил евреев, но зато любил Андрея Тарковского и дал ему возможность работать, вопреки всему, когда начальствовал на Мосфильме. Уже за одно это склонен простить ему ту истерику и совсем незаслуженную оценку фильма, которому, в конце концов, и экран дали и категорию хорошую. Случился тот скандал в самом начале 1985 г. А затем, в том же году, стали крутить в кинотеатрах еще два фильма по моим сценариям. Три фильма за год – редчайшая удача. Уже тогда, когда слышал ругань багроволицего начальника, знал, что разнос этот к добру. «Все к лучшему в этом лучшем из миров». Время было такое, когда не было большей похвалы, чем ругань цензурных церберов.

 1988 г. Меня, автора десятка фильмов, наконец, принимают в Союз Кинематографистов. Похоже, «черные списки» уже не действуют. В награду, подарком, посылают с делегацией кинематографистов в Италию. Раньше даже о Монголии не мечтал, а тут вдруг такое: Милан, Флоренция, Венеция… Оказывается, совсем рядом другой, нормальный, сытый, благополучный, красивый мир, не пораженный проказой большевизма.

Я ожил. И уже совсем не было страшно, когда снова пришлось сидеть на приемке нашего, с Митей Светозаровым, фильма «Псы» - работы мужественной, честной. Госкино в прежнем качестве доживало последние дни, но чудовищны судороги умирающего организма. «Комплименты», которые я услышал тогда, не идут ни в какое сравнение с руганью по поводу «Танцев на крыше». Сидел и думал, что именно на этой картине заработаю, как ни на одной другой. Так, в итоге, и оказалось.

 Но лучше бы не смотрел я в воду каналов Венеции. СССР вновь берет за горло. 1990 год. Тоска смертная. Есть работа и деньги, кино и жадность держат на месте, но страна разваливается на части. В соседнем парке по ночам бандиты тренируются в стрельбе из автомата. На моих глазах «братаны» до смерти избивают владельца бензоколонки. В центре города, прямо передо мной, две машины берут в «коробочку» третью. Из машин выскакивают молодчики с городошными битами. Минута – и машина в коробочке без стекол. Ее водитель сидит с окровавленным лицом, вцепившись в руль. «Шедевры» юдофобской пропаганды на стенах домов и на полках книжных магазинов. Все близко, все рядом, как и пустые полки магазинов продовольственных. СССР живет на карточной системе. Правда, карточки стыдливо зовутся талонами. Сплошной мрак. С семьей неладно. Я, грешным делом, начинаю подумывать о самоубийстве – настолько тошно. Вдруг телефонный звонок. Этого прокуренного голоса  не слышал уже пятнадцать лет, но узнаю его сразу. Голос хрипит на том конце провода – и я начинаю видеть свет в конце тоннеля. Меня зовут, я кому-то, кроме детей, еще нужен на этом свете. Через месяц я гость Израиля. Полтора месяца в раю. Мне за сорок, но первый раз в жизни  чувствую за спиной крылья. Я должен жить здесь, но в России заложниками дети. Я не возвращаюсь, я спускаюсь в ад. Спокойно, без паники: «Все к лучшему в этом лучшем из миров».  Ясно вижу, что в этом раю, несмотря на крылья, нет для меня, киношника, места.

 1992 год. Знакомый показывает  газету «Известие», где напечатано объявление о наборе подростков – евреев по специальной программе для учебы в Израиле. Я откладываю газету – и вижу в проеме открытой двери сына. Так решилась его судьба и моя тоже.

 1993 г. Сын учится в земном раю Эйн-Геди. И я снова гость Израиля. Сначала сказочный кибуц на берегу Мертвого моря, затем дом родственника, где на столе я вижу стопку толстенных газет – и все они на РУССКОМ языке. Всю ночь читаю эти газеты, а утром я уже знаю, что стану делать в Израиле.

 Чиновник в посольстве говорит, что в 50 лет и с моей профессией мне будет очень трудно на Земле предков. И на моем месте он бы тысячу раз подумал перед репатриацией. Этот чиновник, наверно, не знает, что «все к лучшему в этом лучшем из миров».

 Все! Отец, я, дочь и сын – все мы в Израиле. Проходит год в квартире на сказочном берегу Средиземного моря. Меня печатают. Меня берут в штат газеты – никаких мук, никакого «ведра с дерьмом» в прологе, как это обычно бывает. Перебираемся в центр страны. Сын в армии, дочь учится. Разрешили работать дома – редкая удача. Пишу по 5-6 статей в неделю, мотаюсь по всему Израилю. Командировки в Россию, Украину, Литву, Иорданию. Египет. Могу себе позволить отпуск в Европе. Чем не жизнь! Но тут приходит в газету новый главный редактор. Не нравлюсь я ему – новому. Вызов в кабинет – и письмо. Я больше газете не нужен. Я – безработный. И это в 57 лет. Денег не накопил, квартира съемная, дети еще не стали на ноги. Ночь не спал, пока не вспомнил, что «все к лучшему в этом лучшем из миров». На следующий день – звонок. Прилетел в Эйлат мой старый друг – успешный режиссер из Петербурга.

 - Хватит, старик, дурака валять, - говорит он. – Надо делать кино.

 Лечу в Россию, заключаю договор, потом еще один и еще… Выходят фильмы. Есть и в Израиле сценарная работа. Уже через три года понимаю, что пора думать о своем жилье. Сын в полном порядке, дочь заканчивает университет, выходит замуж... Все, как будто, налаживается, но нельзя, опасно хлопать в ладоши раньше времени. Больница, целый месяц на больничной койке – срок для Израиля невиданный. Пробую работать с трубками во всех частях тела, бормочу, что все к лучшему… Но понимаю, что медленно и упорно отдаю Богу душу. Врачи смотрят на меня с тайной грустью. И здесь шепот по утру красавицы – сестры милосердия: «Тебе в Швейцарии какой-то, новый антибиотик заказали. Должен помочь, обязательно должен». И помогает. Я дома. И здесь, будто в награду, большая работа в Израиле – сериал на «Yes» . Работа по душе: не мерзкая, не пошлая, даже веселая в чем-то...Список сокращений

 Четыре внучки-красавицы у меня сегодня. Квартируем в своем доме, недалеко от моря. Возраст, здоровье, проблемы разного рода – куда без этого. От жизни в черно-белую полоску не спрячешься, но, именно здесь, на Земле обетованной, я убедился, что, несмотря ни на что, можно выжить, если не отчаиваться, не искать виновных в своих бедах, любить и верить, «что все к лучшему в этом лучшем из миров».