Инженер и раввин из Глубокого
Издательство «Книжники» готовит к выходу в свет книгу под названием «Ехали в трамвайчике Соловей и Зайчики…». Она повествует о жизни и религиозном наследии нескольких поколений известной раввинской династии Зайчик и о пересечении судеб представителей этой династии с судьбой Мануила Соловья — выдающегося врача и ученого‑талмудиста.
В сборник вошли исследовательские статьи, одну из которых представляем вниманию читателей «Лехаима».
Лет сорок назад в Ленинграде жил человек… Пожалуй, правильно сказать так: в Ленинграде жили два разных человека. Был Залман Израилевич Зайчик, заслуженный инженер‑радиотехник, ветеран Великой Отечественной войны. И был раввин Шнеур‑Залман а‑Коэн Зайчик, один из столпов еврейской общины города.
Вспоминает ли кто‑то о Зайчике‑инженере? Может быть, его сослуживцы, уже очень пожилые люди. А Зайчик‑раввин — фигура отчасти легендарная. Но известно о нем не так уж много.
Автору этой статьи удалось побеседовать с живущей в Израиле дочерью рава Шнеура‑Залмана Мирой Зелигер и ее мужем Леонидом (в свое время одним из подпольных преподавателей иврита в Ленинграде). Это интервью позволило узнать много новых подробностей жизни раввина.
Фамилия Зайчик для русского слуха звучит непривычно, но в Центральной и Восточной Европе она довольно распространена, и не все ее носители — евреи.
Шнеур‑Залман принадлежал к известной и уважаемой раввинской семье Зайчик. Дед Шнеура‑Залмана, Элиэзер Зайчик, учился в Воложинской ешиве и, согласно семейным данным, был раввином белорусского местечка Глубокое; его родной брат, Бецалель Зайчик, — раввином Смиловичей.
У Элиэзера Зайчика было три сына: Исроэл‑Авром, Арон‑Хаим и Моше‑Яков, а также две дочери — Бейла и Груня. В списке владельцев промышленных и торговых предприятий в местечке Глубокое за 1923 год под номером 131 указан Элиэзер Зайчик, владелец лавки розничной торговли, расположенной по адресу: улица Склеповая, дом 5 (современный район Центрального рынка). А под номером 136 в том же списке значится аптека, которой владел Мойша Зайчик, сын Элиэзера. И аптека находилась по тому же адресу. По всей видимости, там были крытые торговые ряды или торговый пассаж .
Шнеур‑Залман Зайчик был сыном Исроэла‑Аврома. У Шнеура‑Залмана были родной брат Гершон и родная сестра Риша. Практически все Зайчики из Глубокого погибли в местном гетто или в гетто местечка Сарны. Погибли брат и сестра Шнеура‑Залмана, его родители Исроэл‑Авром и Фрида‑Мера (урожденная Ильмер). Погибли также Моше‑Яков с супругой Эстер‑Роней (урожденной Родкевич). Из всей семьи уцелели только Шнеур‑Залман и его дядя Арон‑Хаим .
Последний, кстати, заслуживает отдельного упоминания. Уроженец Глубокого, бухгалтер по профессии, он был постоянным автором в еврейской (идишской) прессе, причем не только местной, но и виленской и варшавской . Кроме того, Арон‑Хаим Зайчик переводил на идиш детскую литературу — Пушкина, Маршака, Чуковского, Барто — и даже Сервантеса и Шиллера (пьесу «Вильгельм Телль» он адаптировал для виленского детского еврейского театра). В Российской еврейской энциклопедии ошибочно указано, что Авром‑Хаим Зайчик был убит в гетто в Глубоком, однако это не так. В Глубоком погибла его жена Мириам (урожденная Рубин), сам же он уцелел и после войны жил в Оренбурге.
С еврейской точки зрения белорусское местечко Глубокое — это «Литва». Часть его жителей принадлежала к литвакам‑митнагедам , часть — к последователям Хабада. Семья Зайчик была в этом смысле смешанной: отец из литваков, мать из хасидов. Сын получил «хасидское» имя Шнеур‑Залман: в честь основоположника Хабада, рабби Шнеура‑Залмана из Ляд.
До 18 лет Шнеур‑Залман жил в Польше. Он успел получить традиционное еврейское образование: сначала хедер, затем ешива. Но мир, в котором он рос, уже не был традиционным. Вставал вопрос о сегодняшнем и завтрашнем дне еврейского народа…
Евреи местечка много говорили о сионизме. В Глубокое даже приезжал Жаботинский . Шнеур‑Залман Зайчик на всю жизнь запомнил его выступление. Зал заранее взяла под охрану полиция. В какой‑то момент к полицейскому подошел неизвестный ему невысокий человек в полувоенной форме и спокойно, на хорошем польском языке сказал:
— Все в порядке. Я здесь. Вы можете идти.
Полицейский решил, что это какое‑то начальство, и ушел. А это был Жаботинский.
Речь свою Жаботинский (уже, конечно, не по‑польски, а на идише) начал так:
— Кто из вас стремится к благополучной, безопасной жизни? Кто любит своих детей и хочет, чтобы они получили хорошее образование, достойную профессию?
Многие подняли руки.
— Уезжайте! — сказал сионистский лидер. — Я обращаюсь с этими словами к тем, кто сделал другой выбор. В Земле Израиля придется первое время жить в бараках, там ваших детей ожидают болезни и тяжкий труд, а может, и пуля разбойника. Но это будет наша земля…
Судя по всему, семья Шнеура‑Залмана также прониклась сионистскими идеалами: его отдали в гимназию «Тарбут», где, в соответствии с сионистской идеологией, преподавание велось на иврите. Затем была учеба в ешиве.
Когда в 1939 году Западная Белоруссия стала советской, для молодого раввина места в новом обществе не оказалось, да и жизнь предъявляла иные требования. Шнеур‑Залман Зайчик уехал во Львов изучать физику в университете, а семья перебралась в Сарны, под Ровно. Здесь их и застала война. Находившегося во Львове Шнеура‑Залмана сразу призвали в Красную Армию. Это спасло ему жизнь. Он прошел всю войну, получил много боевых наград.
А семья Зайчик осталась в Сарнах… Когда Шнеур‑Залман вернулся с войны, он уже никого не нашел. Погибли все. На долгие годы была потеряна связь и с другими Зайчиками.
После войны Шнеур‑Залман Зайчик оказался в Ленинграде, окончил Ленинградский университет, женился. И тут вдруг вспыхнула слабая надежда начать новую жизнь: некоторым категориям жителей Западной Украины и Западной Белоруссии, имевшим до войны польское гражданство, разрешали выехать в «народную Польшу» (а уж оттуда можно было эмигрировать в Израиль, как многие и поступали). Шнеуру‑Залману вместе с молодой женой Сарой дали разрешение на выезд. Надо было только оформить документы в Москве. Молодой глава семьи поехал в столицу. Но прежде чем пойти по инстанциям, он зашел в синагогу.
Там старики рассказали ему, что совсем недавно в синагогу заходил человек по фамилии Зайчик, искал родственников. И тут же в голову ударила мысль: а вдруг это Гершон, младший брат, пропавший без вести в военные годы? И, забыв про отъезд, Шнеур‑Залман начал каждый день ходить в синагогу в надежде встретить этого человека. Шли недели, и человек объявился — это был его дядя, Арон‑Хаим Зайчик, литератор. В московской синагоге Шнеур‑Залман вновь увиделся и с троюродным братом Реувеном Зайчиком, активным членом еврейской религиозной общины.
А выезд в Польшу тем временем закрылся. Так Шнеур‑Залман Зайчик остался в Ленинграде на долгие 35 лет.
Много лет Шнеур‑Залман Зайчик был одним из постоянных прихожан ленинградской синагоги. Он дружил с Авромом Лубановым, легендарным раввином, возглавлявшим общину в 1943–1973 годах, и всегда был его гостем на седере; Шнеур‑Залман практически стал членом семьи раввина.
Но все‑таки ему приходилось вести двойную жизнь, и было очень нелегко сочетать работу советского радиоинженера с соблюдением дома непростых правил еврейской религии, постоянным изучением Торы, передачей этих знаний своим детям и еврейской молодежи .
В 1979 году дочь раввина Зайчика с мужем и детьми подала заявление на выезд в Израиль и сразу получила отказ. Через два года Шнеур‑Залман вышел на пенсию. Теперь уже не надо было скрывать приверженность еврейской религиозной жизни.
Это были первые годы советского еврейского национального и религиозного возрождения. Поначалу эти процессы были мало связаны с синагогой. С одной стороны, официальным руководителям общины приходилось считаться с давлением и контролем КГБ. С другой — многие молодые люди, интересовавшиеся иудаизмом, продолжали учиться в институтах и состоять в комсомоле; соответственно, они боялись «засветиться». Поэтому, к примеру, те, кто хотел традиционную еврейскую свадьбу, делали это дома, не слишком афишируя .
Именно в эти годы заговорили о раввине Зайчике, который ставит хупу на дому. Хупа была складная. Рав Шнеур‑Залман возил ее с собой в тесных автобусах и метро. Ктубу писали от руки… Сколько таких свадеб он провел, никто не знает. Звали его и на обрезание , и на другие обряды. На большие осенние праздники — Рош а‑Шана, Йом Кипур, Суккот — раввина Зайчика, как знатока Торы и кантора, постоянно приглашали в Симферополь, Баку и другие города для совершения богослужения.
А между тем он с виду совсем не был похож на традиционного седобородого раввина: обычный пожилой ветеран в пиджаке с орденскими планками. Прохожий, встретив рава Шнеура‑Залмана на улице, никогда бы не догадался, что перед ним не просто советский пенсионер, а еврейский «служитель культа».
В 1987 году рав Зайчик и его семья наконец получили разрешение уехать в Израиль. Ему было отпущено еще пять лет счастливой жизни в Иерусалиме. Он вернулся к профессии инженера, а по велению сердца, «на общественных началах», работал в музее «Яд ва‑Шем». Там Шнеура‑Залмана часто встречали ленинградские знакомые и друзья.
Можно сказать, это была еще одна, третья, «добавочная» жизнь. Тоже важная и насыщенная.
Но в Санкт‑Петербурге о нем не забывали. Ведь Шнеур‑Залман Зайчик был одним из тех, кто обеспечил преемственность, непрерывность религиозной и вообще еврейской жизни в городе. Это многого стоит.
Комментариев нет:
Отправить комментарий