Александр Меламед | Вод столичных: праздники и будни. Часть Первая

Калейдоскоп 30.08.2025 Александр Меламед

Согласный хор поэтов дивных

Назови незабываемой любую реку – не ошибёшься. Даже самую малопримечательную.

Вот, например, Мансанарес, которую Лопе де Вега в одном из сонетов назвал «скромной рекой, но великой в сердцах мадридцев». И в том, и в другом случае гений не ошибся. Он говорил о потоке, уложенном в берега, который и рекой-то назвать можно с натяжкой – всего-то 92 километра. Что она против тысячекилометровой Тахо, самой протяжённой реки Испании?!

Но… Мансанарес – река, во-первых, столичная, а во-вторых, несмотря на свою очевидную малость, питает собой и грандиозную Тахо.

Каждый поэт видел в течении реки что-то своё, особенное.

Побывав в Риме, Гёте в «Итальянском путешествии» не удержался: «Тибр катит мутные воды свои, но величаво и гордо», вступая в перекличку с Вергилием, считавшим эту реку символом города. Глядя на Тибр сегодня, в этот грандиозный статус верится с трудом.

ТИБР СЕГОДНЯШНИЙ

Дунай тоже удостоился восторга как минимум двух известных поэтов: немецко-австрийского Николауса Ленау («Там, где Дунай катит свои синие воды…») и венгерского классика XX века Аттилы Йожефа («Стою я на берегу, и Дунай несёт историю…»). А для блогера под ником Evgeni Lenk не менее ценна поэтичная встреча с лебедем на Старом Дунае – в очаровательном уголке Вены. Что он и запечатлел.

НА СТАРОМ ДУНАЕ

Ярослав Сейферт, Нобелевский лауреат (1984), упоминал Влтаву как «реку, что хранит дыхание Праги».

Уильям Вордсворт в сонете Composed upon Westminster Bridge (1802) писал о Лондоне и Темзе: «Величественная река течёт спокойно, отражая торжественный город».

Аполлинер признавался: «Под мостом Мирабо струится Сена, / И наша любовь…»

Бертольт Брехт увидел реку, рассекающую Берлин, так: «А над Шпрее плывут серые воды, и серое небо глядит вниз…»

Сергей Есенин терялся в догадках: «Течёт Москва-река, течёт, куда – не знаю…» Но знал твёрдо: имя городу придумала река.

Образы и статусы

Поэты разные. Реки Старого Света тоже. Но почти все они принадлежат столицам европейских государств: 35 из 44 главных городов континента расположены на речных берегах.

Воды приковывали внимание не только поэтов-романтиков. Это ещё и реки-труженицы, помогающие городу выживать и процветать даже в самые суровые времена.

Если водная гладь, перекатываясь, меняет цвет в зависимости от неба, то с не меньшим успехом река меняет роли.

Она всякая: и работница исправная, и транспортная артерия, и культурная ось, и место романтических встреч.

Мосты, обнимающие реки, становятся символами мощи и инженерного мастерства. Что поутру, что на закате, что ночью – в любое время реки отражают те же мосты, строения и деревья, создавая двойной пейзаж и причудливые образы. Как Сена в вечернюю пору, играющая огнями корабликов.

СЕНА НОЧЬЮ

Особенно это заметно с катеров: и жители Парижа, и его гости любят рассматривать столицу с воды – так открывается вереница достопримечательностей. Иногда – неожиданных.

Скажем, Статуя Свободы. Она на своей исторической родине, пусть и в миниатюрной реплике, но смотрится не хуже, чем в Нью-Йорке – высотой в 93 метра.

СТАТУЯ СВОБОДЫ

Водную экскурсию подсказывает герб Парижа, в центре которого – кораблик. Его как бы поддерживает на плаву девиз на латыни: Fluctuat nec mergitur («Его качает, но он не тонет»).

По одной из версий, кораблик – эмблема парижской корпорации лодочников (marchands de l’eau), одной из самых влиятельных гильдий Средневековья.

Нет, возражают другие знатоки: судно символизирует остров Сите на Сене, имеющий форму корабля.

Третьи считают: это символ не только Сите, но и главной составляющей городского хозяйства – судоходства.

ГЕРБ ПАРИЖА

Не берусь судить, какая из версий верна. Но бесспорно одно: берега Сены никогда не пустовали.

Ещё столетие-полтора назад здесь размещались портовые сооружения. Одно из самых известных – Port de Bercy, где некогда набережная наполнялась бочками с вином, а теперь – пассажирами прогулочных маршрутов.

Port de la Rapée и Port d’Austerlitz сохранили обаяние XIX века, но при новой службе – в роли причалов для барж-ресторанов, клубов, культурных пространств.

Гуляешь по набережной – и то и дело натыкаешься на старые причальные кольца и крюки, встроенные в каменную кладку. Сегодня всё это воспринимается как урбанистическое наследие и элементы городской среды. Прошлое не кануло в лету – оно исправно служит новому тысячелетию.

Как, собственно, и на остальных столичных реках.

Набережные, усеянные грузовыми причалами и верфями, были заточены на торговлю.

Другие европейские столицы тоже имеют свои «изюминки»: Копенгаген – знаменитую «Русалку», Рим и Вена – вереницу памятников деятелям культуры.

Общее для европейских столиц на реках – экологический нюанс: развитие садов и бульваров, вспыхнувших зелёным пламенем в XIX веке, когда промышленные берега начали превращать в прогулочные зоны.

Обычным делом стали праздники и ярмарки у воды – здесь проходят фестивали, концерты, фейерверки, временные инсталляции, выставки под открытым небом.

Визитная карточка Лондона – Summer by the River, летние концерты у Темзы.

Будапешт известен серией Sziget Festival – крупнейшими в Европе музыкальными праздниками (от 90 000 до 500 000 посетителей в день), проходящими на острове Óbudai-sziget на Дунае.

Абсолютный рекордсмен – Вена, прославившаяся Donauinselfest, крупнейшим бесплатным музыкальным open-air фестивалем в мире – около 3 миллионов посетителей за три дня.

Город, пришедший по воде

ЗА СТОКГОЛЬМОМ ГЛАЗ ДА ГЛАЗ

В Стокгольме свет особенный – северный, утренний, бодрящий. Он прозрачен и холоден, словно намекает на то, сколь долгий путь пробирался сквозь туманы, чтобы наконец упасть и погрузиться в зеркальную гладь воды.

В шведских летописях сохранилась легенда: когда-то к этому берегу прибилось бревно, пустившееся в плавание с окраин озера Меларен. К бревну были прикреплены драгоценности – то ли золотая метка, то ли солидная горсть драгоценностей, впечатанных в дупло. В любом случае – опознавательный знак. На волю волн отдавалось решение: куда бы ни пригнало его течение – там и стоять новому городу.

Так и вышло: бревно пристало к скалистому острову, где вскоре возник Стокгольм.

Эту историю можно рассказывать согласно идее «По реке бревно плывёт». Само имя города – stock (бревно) и holmе (островок) – хранит память о событии, которое, вынырнув из мифа, приплыло в учебники. А заодно – в рассказы экскурсоводов у памятника бревну, в его базальтовом обличье. Перед нами – нетленное полено, прикасаясь к которому можно разом ощутить холод веков, камня и ценного металла.

ПАМЯТНИК БРЕВНУ

И хотя в легенде бревно плывёт по озеру Меларен, здесь, у восточных ворот города, озеро уже соединяется с Балтийским морем. Граница почти незаметна: вода решительно меняет свой запах и ритм. Корабли то медленно втискиваются в узкий пролив, то, набирая скорость, устремляются к морю – чтобы наконец очутиться в его просторных объятиях.

Но эти объятия – обманчивы. Мирная гладь вод в любую минуту способна поразить штормом. Чтобы море было благосклонно к людям, которые связали с ним свою жизнь, они нередко брали с собой обереги.

А сейчас? В Стокгольме эту проблему полвека назад решил скульптор Лисс Эрикссон, создавший Железного Мальчика – Järnpojke. Говорят, можно прикоснуться к его крохотной головке, попутно задобрив монеткой, и желание моряка или рыбака сбывается. Оно одно – выжить в бурных водах.

ЖЕЛЕЗНЫЙ МАЛЬЧИК

Берега Стокгольма сегодня – не просто линии суши. Это сцена, на которой город играет свою главную роль: острова связаны мостами, набережные утопают в цветах летом и в оглушающей снежной тишине зимой.

Нередко персонажи старых шведских романов назначали здесь встречи. У воды время воспринимается иначе – или ближе, или мягче, или сердечней. Шаги по брусчатке едва слышны. Голоса обретают теплоту. Минутами кажется, что влюблённые слышат невероятное, и кто-то обязательно говорит:

«Ты чувствуешь, как нежно перекатывается волна? Это только мне кажется или тебе тоже?»

В упоминавшейся легенде о бревне, прибившемся к скалистому острову, есть что-то исключительно скандинавское – соединение случайности и предначертания. Это бревно плыло по Меларену – озеру, которое изначально было важной торговой дорогой, – и вынесло свою ювелирную начинку туда, где пресная озёрная гладь смешивается с солёным дыханием Балтики.

В историческом романе Пера Андерса Фогельстрёма «Город мой, ты жив и мёртв» (Mina drömmars stad) герои часто оказываются у причалов Сёдермальма – там, где отчаянно сигналят пароходы, пахнет смолой и кофе, и вода становится границей (или мостом) между тяжёлым трудом и мечтой о лучшей жизни.

Для персонажей романа набережная – это одновременно и преддверие рабочего места, и сцена личных драм, и площадка открытий. Такую универсальную миссию охотно выполняют скамьи с очаровательным видом.

СКАМЕЙКИ НА НАБЕРЕЖНОЙ

В поэзии Эрика Линдегрена есть строки, в которых Стокгольм и вода соединяются в образ почти интимный:

«Вечер в Гамла Стане,

где вода пьёт свет,

а я, стоя на мосту,

думаю о тебе так же долго,

как медлит прилив.»

Здесь море и озеро – не просто география, а продолжение чувства.

История города хранит и трагические страницы, связанные с водой. «Стокгольмская кровь» 1520 года – казнь более чем 80 шведских аристократов по приказу только что коронованного датского короля Кристиана II (одновременно и короля Швеции) – произошла у набережной, где возвышался замок. Рассказывают, что тела политических противников короля сбрасывали в воды, и в морозную зиму кровь прямо на глазах оторопевших свидетелей зверства замерзала, окрашивая в алый цвет береговую кромку льда.

Этот окровавленный лёд не уходит из шведского менталитета, контрастируя не только с мирной красотой сегодняшних берегов, но и с лёгкой, почти бытовой историей – очень, как водится, по-стокгольмски спокойной.

Быт, лодки и самоирония

Говорят, что можно случайно уронить ключи от дома и при этом вдали от него оставаться совершенно спокойным. Соседи найдут ключи и оставят их на перилах у подъезда, завернув в пакет.

– Как это? Для чего заворачивать?

– Чтобы дождь не намочил, – обычно поясняют жители города.

И всё это – грустное и забавное – в двух шагах от воды, где под мостом порой весьма прохладно, хотя вокруг игриво покачиваются лодки, наполняя душу теплом и негой.

Стокгольм – город, который не желает делиться на «берег» и «воду». Озеро Меларен плавно переходит в Балтийское море, а улицы упираются прямо в причалы. Совсем как некогда – уже упомянутое бревно.

В шведских романах берега здесь описаны как «места ясного взгляда»: здесь царит троевластие – северное солнце, свежий ветер и лёгкое мерцание волн, над которыми сияют белые паромы.

Вода объединяет острова города в единый узор, где каждый мост – как строчка в дневнике исторической памяти.

Типичный стокгольмец – человек, который уважает пространство и тишину, умеет наслаждаться коротким летом и не боится зимы. Ведь и вода, и снег для него – не только дары природы, но неизменная часть его бытия.

Впрочем, бытие предполагает и самоиронию:

– Почему в Стокгольме даже лодки ходят по расписанию?

– Потому что это Швеция. Здесь без расписания не плавает даже селёдка.

 

Фото автора.

Информация уточнена с использованием ChatGPT (OpenAI), языковой модели ИИ.

Ключевые цифры и факты проверены по независимым открытым источникам.