По оценкам ООН, вооруженные банды, в том числе и группировки, поддерживаемые ХАМАСом, только за последние два месяца украли из банков на севере Газы не менее 120 миллионов долларов (446.129.400 шекелей) наличными. Об этом пишет газета "Файнэншл таймс". Разрушенный войной палестинский анклав переживает острый дефицит денежных средств, поэтому грабеж для человека с ружьем представляется наиболее быстрым и легким способом решения финансовых проблем.
В общей сложности арабские гангстеры, действующие при поддержке ХАМАСа, изъяли из расположенных на севере анклава банковских хранилищ средства, составившие примерно треть всей наличности в Газе. Издание уточняет, что филиалам Банка Палестины удалось сохранить около 240 миллионов долларов (892.138.800 шекелей), предварительно забетонировав отдельные сейфы с деньгами, чтобы предотвратить их кражу.
Наиболее крупные ограбления банков произошли 17 и 18 апреля. Незадолго до этого Банк Палестины залил бетоном хранилище одного из своих филиалов. Однако, по словам очевидца, 17 апреля банды его взорвали, украв в тот день 31 миллион долларов. Взрыв оказался такой силы, что, по словам очевидцев, банкноты летали в воздухе. 18 апреля вооруженная банда совершила вторую крупную кражу со стрельбой на сумму около 36 миллионов долларов, заявив, что деньги "конфискованы по приказу высшей власти в Газе".
В Израиле эта серия ограблений также вызвала обеспокоенность, так как резонно предположить, что значительная часть украденных боевиками ХАМАСа денег будет использоваться для ведения явной и подпольной борьбы против еврейского государства, указывает издание.
Кроме того, газета напомнила, что война, а также введенные Израилем ограничения на импорт наличных средств в сектор Газа привели к их дефициту. Как утверждается, чтобы получить наличность, местным жителям приходится платить за неделю вперед только за возможность встать в очередь к банкомату в центре сектора Газа, где осталось всего несколько работающих аппаратов для выдачи наличности. Иногда стоять в очереди за собственными деньгами приходится по несколько дней, указывает газета.
Хотя состоявшиеся грабежи несли реальную опасность жизням и здоровью конкретных сотрудников Банка Палестины, украденные более чем 70 миллионов долларов не угрожают его стабильности, учитывая, что депозиты клиентов в общей сложности составляют 5,41 миллиарда долларов, большая часть которых находится в филиалах на территории Палестинской автономии. В начале войны норматив краткосрочной ликвидности банка составлял более 740%, в то время как банки США и Великобритании имели менее 200%, отмечает "Файнэншл таймс".
"С самого начала войны банк принял все необходимые меры предосторожности, чтобы гарантировать, что его устойчивость и стабильность как учреждения, а также его депозиты и портфель останутся нетронутыми даже при самом худшем сценарии и в условиях сложнейшего развития событий в Газе", – говорится в заявлении Банка Палестины.
Два крупномасштабных ограбления завершили начавшуюся ранее серию краж в более скромных масштабах: к апрелю из отделений Банка Палестины, в основном из кассет банкоматов, вооруженными бандами было украдено около 7 млн долларов.
Еще 200 миллионов шекелей (около 53 миллионов долларов) из одного из отделений банка в секторе Газа конфисковали израильские военные, "чтобы не допустить попадания денег в руки ХАМАСа". Об этом в феврале сообщала израильская газета "Маарив".
Из текста статьи в "Файнэншл таймс" не совсем понятно, подводят ли ее авторы эту экспроприацию под общий знаменатель грабежей, совершенных "вооруженными бандами". Похоже, что да, так как иначе указанная общая сумма не складывается. Напрямую издание Армию обороны Израиля ни в чем не обвиняет, но, не указывая все эпизоды ограблений, газета невольно или сознательно ставит ЦАХАЛ в один ряд с террористами ХАМАСа.
До войны в секторе Газа функционировали более 90 банкоматов и 56 отделений банков, включая Банк Палестины, Каирско-Амманский банк и "Кудс-банк". Все они вели операции в основном с израильскими шекелями.
Чтобы компенсировать нехватку наличной ликвидности, Палестинская администрация 8 мая запустила систему мгновенных электронных платежей без комиссии. Однако для перевода денег в цифровом виде требуется дефицитное электричество и подключение к Интернету.
Как сообщалось ранее, боевики террористической организации ХАМАС похитили из банков в секторе Газа свыше 400 млн шекелей (около 108,04 млн долларов). Об этом заявлял официальный арабоязычный представитель Армии обороны Израиля подполковник Авихай Эдраи.
"Мы публикуем документ, написанный высокопоставленным официальным лицом ХАМАСа Абу-Джихадом 10 марта, который свидетельствует: после того как ХАМАС столкнулся с финансовыми трудностями во время войны, террористы организации начали устраивать грабежи отделений Банка Палестины в секторе Газа, где в общей сложности похитили более 400 млн шекелей", — пишет в соцсети "Икс" представитель ЦАХАЛа.
Как отметил Эдраи, Армии обороны Израиля известно по меньшей мере о трех случаях похищения денежных средств из отделений и штаб-квартиры "Банка Палестины": 16, 18 и 19 апреля.
"В то время как жители Газы переживают экономический и социальный кризис, ХАМАС без каких-либо колебаний ворует у мирного населения в секторе Газа ради своего выживания и выживания членов организации, и за счет этого, то есть из карманов жителей анклава, финансирует свою террористическую деятельность", — добавил он.
Сериал "320 миллионов" (столько потратила американская армия на плавучий пирс в Газе, и не рублей, заметьте) закрыт в начале второго сезона. Центральное командование признало нецелесообразность эксплуатации плавучего пирса в таких условиях. После второй попытки его отволокли в Ашдод, заодно сильно осложнив работу тамошнего порта — помимо обычных грузов надо теперь заниматься гуманитаркой. Но, изучив вопрос (ах, как люблю эту формулировку), решили не возвращать на место. К тому же пиар-эффект себя исчерпал практически сразу, насчет денег сильно возмущается Конгресс, а помощь с его помощью так и не доставили.
Попутно выяснилось, что проведенные по земле 1000 грузовиков стоят неразгруженные.
Представители ООН боятся соваться в Газу, требуют от израильской армии охраны от ХАМАСа, но чтобы без насилия.
В армии сказали, мы без насилия не умеем, это вам в какую-нибудь благотворительную организацию, но таковых очередь не стоит.
Перелистывая страницы прессы столетней давности, ожидаешь найти живую реакцию на происходившие тогда события. Но на сей раз так получилось, что почти все материалы рижской «Народной мысли» обращены к еще более давнему прошлому. И недаром известный историк Василий Ключевский сказал, что прошедшее надо знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, «не умело убрать своих последствий». Продолжая мысль Ключевского, добавим, что эти «последствия» актуальны и для будущего.
Вот заметка об открытии в Берлинском университете Института иудаики. На первый взгляд, свидетельство внимания немецкой интеллигенции к истории, в частности средневековой, и осмысления роли евреев в общественных и религиозных движениях. Однако вчитаемся более внимательно, вспомним имена и учтем даты.
Сообщается, что Institutum Iudaicum был основан «в свое время» профессором Германом Штраком. Верно, в 1883 году Штрак организовал это учреждение по образцу Института иудаики, который за три года до того был создан знаменитым гебраистом Францем Деличем в Лейпциге. Но берлинский институт открыто декларировал своей главной целью не столько научный альтруизм, сколько содействие обращению евреев в христианство. Не будем слишком строги к Штраку: он был последовательный протестантский теолог, однако в еврейской сфере сыграл положительную роль как обличитель антисемитизма, прежде всего своими активными выступлениями с опровержением кровавого навета.
И вот теперь, после его смерти в 1922 году, его детище переходит под эгиду факультета теологии. А это, несмотря на заверения университетского начальства, означает сворачивание научных исследований. С учетом же того, что ждет Германию в последующие годы, правильнее будет назвать это «открытие» института его фактическим закрытием.
Илья Репин. Валентина Серова в образе царевны Софьи. Этюд к картине «Царевна Софья Алексеевна через год после заключения ее в Новодевичьем монастыре, во время казни стрельцов и пытки всей ее прислуги в 1698 году». 1878Фонды Российской национальной библиотеки
Заметка о кончине Валентины Серовой также обращает нас к прошлому — XIX и началу XX века. Имя этой замечательной женщины неразрывно связано с именами выдающихся деятелей русской культуры: ее мужа, композитора и музыкального критика Александра Серова, и сына, художника Валентина Серова.
Вообще создается впечатление, что вся эта семья, братья и сестры, родные и двоюродные, — люди незаурядные, причем все связаны с русским искусством. Можно сказать, что и Александр, и Валентин Серовы обогащали русскую культуру переосмыслением европейских достижений, первый в музыкальной, второй в живописной сфере.
Валентин Серов. Автопортрет. 1880-еЧастное собрание
Так, Валентин Серов, продолжая (и преодолевая) реалистическую традицию передвижников, обращался к импрессионистскому видению, а позднее к модернизму. Трудно отделаться от мысли, что такая широта художественного охвата как‑то связана с памятью о семейных корнях, о еврейском происхождении родителей, Александра Николаевича и Валентины Семеновны: евреям вся мировая культура не чужда.
Александр Серов был первым в России профессиональным музыкальным критиком (как тогда говорили, музыкальным писателем), а сама Валентина Семеновна первой в России женщиной — профессиональным композитором. И хотя Чайковский, например, о музыке Серовой отзывался весьма уничижительно, но сам факт примечателен: пять опер все‑таки, что‑то и в Большом театре ставилось, и даже с участием Шаляпина. В 25 лет она овдовела, однако в дальнейшем сумела подготовить собрание сочинений Александра Серова и создать условия для развития таланта сына.
Александр СеровГЛМ
Известно, что Репин своей царевне Софье придал ее черты. Среди опер Валентины Серовой есть и произведения на русском материале («Илья Муромец», собственное либретто, ныне доступное в сети), и на еврейском: «Уриэль Акоста» по известной пьесе Карла Гуцкова.
Упомянув Уриэля Акосту, мы вновь заглядываем в историческое прошлое. Примерно век спустя после Акосты произошли захватывающие события, описанные в следующем материале «Народной мысли».
Польский дворянин, перешедший в иудаизм, был сожжен за это на костре. Нет смысла пересказывать сюжет, он в статье описан подробно, но стоит добавить, что историки высказывают обоснованные сомнения в том, что эти события имели место. Однако если рассматривать легенду о графе Валентине Потоцком, он же праведник и мученик Авраам бен Авраам, не как исторический, а как литературный факт, точнее миф, выражающий скрытно переживаемое многими, то мы ничего не потеряем.
Очевидно, что у людей велика была жажда услышать подобный рассказ: о разочаровании мыслящего человека в обветшавшей религии и коррумпированной церкви, о его обращении к религии униженной и презираемой и обретении в ней ответа на свои духовные поиски, о трагической цене, которую пришлось за это заплатить. Пожалуй, здесь можно усмотреть зеркальное отражение истории Уриэля Акосты: он тоже был охвачен духовным поиском, и это тоже вызвало конфликт с собственной религией и ее адептами. А то, что еврей Акоста претерпел от ортодоксальных евреев, заподозривших его в отступничестве, а католик Потоцкий — от христианского духовенства за свое демонстративное отступничество, лишний раз доказывает, что жизнь сложна.
Уриэль Акоста. Леон Бакст. 1893
Это подтверждает и следующий сюжет. Бравый германский служака генерал фон Даймлинг дает решительную отповедь антисемитской риторике, характеризуя ее не только как глупость, но и как вредительство, уводящее его страну и народ от насущных проблем. Обращаясь к недавнему прошлому, мировой войне, фон Даймлинг апеллирует и к статистике, и к личному опыту, и аргументы у него сильные: германский антисемитизм наносит вред прежде всего самой Германии. Но генерал искренне не понимает, что имеет дело с явлением иррациональным, охватывающим людей, которых не интересует истина, но ищущих оправдания собственной ущербности и даже гордости ею.
Еще дальше фон Даймлинга пошел испанский «диктатор» Примо де Ривера, возвестивший через своего представителя в Лиге Наций, что Испания распахивает двери для еврейской иммиграции, прежде всего студенческой, поскольку страна нуждается в евреях, в их способности к оживлению интеллектуальной и деловой жизни.
Слово диктатор взято в кавычки, потому что переворот Примо де Риверы в 1923 году и наделение его диктаторскими полномочиями произошли с благословения короля.
Впрочем, идея, что Испания должна загладить перед евреями свою вину и исправить «великую ошибку, которую допустили короли во времена инквизиции», не вызывала у короля энтузиазма. И в дальнейшем, хотя Примо де Ривера добился некоторых экономических успехов, он утратил королевское благоволение, а в 1930 году сложил полномочия и вскоре умер.
Здесь мы наконец заканчиваем экскурсы в прошлое образца июня 1924‑го и имеем дело с актуальными на тот момент событиями. О них идет речь в основанной на латвийских «Последних новостях» (Jaunākās Ziņas) статье об очередном журфиксе в Москве в «политическом салоне» Ольги Каменевой — жены Каменева и сестры Троцкого.
Трудно сказать, что там происходило на самом деле и какие велись разговоры, ведь мы имеем дело с пересказом журналистских сплетен, но интересно воссоздание той атмосферы, которой дышала нэповская Москва. Политическое руководство страны того времени — Каменев, Зиновьев, Бухарин — все еще живы‑здоровы, шутят‑кутят. Возникает и тень соперничающего салона, в котором тон задает жена Луначарского, — там в основном артисты, балерины. А в салоне Каменевой появляется зловещая тень завсегдатая в косоворотке, «всегда угрюмого и молчаливого кавказца Сталина‑Джугашвили», уже именуемого личным другом Ленина.
Скоро эти салоны и сам нэп станут историей, «не умеющей убрать своих последствий», а в советской России под началом молчаливого кавказца, к которому так и не пристало прозвище Мцыри, начнется совсем другая жизнь.
Сожжение графа Потоцкого за переход в еврейскую веру
На днях неизвестными злоумышленниками осквернена могила виленского так называемого Гер‑Цедека, Авраама бен Авраама. Легендарное дерево на его могиле спилено.
(Из газет)
На днях исполняется 175 лет со дня мученической смерти Авраама бен Авраама, вокруг имени которого десятками лет слагались легендарные сказания. Спиленное на его могиле дерево, по преданию, выросло, никем не посаженное, над его могилой и приняло символическую форму буквы «гимель». Евреи Вильно любовно и бережно охраняли могилу героя многочисленных преданий.
Дерево на могиле Авраама бен Авраама. Фотография из журнала на идише «Еврейский мир». 1913
Вот что рассказывает об Аврааме бен Аврааме в одной из своих исторических работ польский писатель Крашевский.
Граф Валентин Потоцкий, отпрыск родовитой старинной польской семьи, вместе со своим другом Зарембой отправился в Париж для продолжения своего образования. Однажды, гуляя по Парижу, они забрели в какой‑то кабачок. Здесь им бросился в глаза старый еврей, углубившийся в углу за чтением старинной еврейской книги. Это произвело на молодых людей необычайно сильное впечатление, они стали просить старика рассказать им о содержании книги. Взволнованные бесхитростным рассказом старца о Торе и Талмуде восторженные юноши решили научиться у него еврейскому языку.
После шестимесячных усиленных занятий молодой граф и его приятель основательно усвоили еврейский язык, а затем решили перейти в еврейство.
Но этот переход из христианства в веру Моисея в то время в Париже представлялся невозможным, и оба знатных поляка отправляются в Голландию, в Амстердам. Но прежде чем предпринять такой смелый шаг, граф Потоцкий уезжает в Рим, чтобы здесь окончательно убедиться в своем разочаровании в католицизме. Вернувшись из Рима в Амстердам, граф тотчас принимает еврейство, нареченный именем Авраама бен Авраама. Проведя некоторое время в Германии, он возвращается в Польшу и поселяется в еврейском местечке Ильи вблизи Вильно.
Рукописный лист сочинения Айзика-Меера Дика об Аврааме бен Аврааме«Еврейский мир», 1913
Когда семья Потоцких узнала об измене Валентина христианской вере и принятии им еврейства, начались розыски молодого графа. Однако все попытки родных оставались тщетными, так как даже в местечке Ильи только немногие евреи были посвящены в эту таинственную историю. Но как‑то раз благодаря случайной ссоре выяснилось, что Авраам бен Авраам не кто иной как разыскиваемый граф Потоцкий.
Валентин был немедленно арестован и заключен в тюрьму. Мать и родные Валентина прибегли ко всем средствам воздействия, чтобы принудить его вернуться в лоно католической церкви, но Валентин упорствовал и стоял на своем.
Когда все попытки, увещевания и угрозы оказались бесплодными, граф был предан суду и во второй день праздника Шавуос сожжен публично на костре в Вильно.
Страница сочинения «Граф Потоцкий, Гер-Цедек» из книги «Геры-праведники. Две народные легенды»Берлин–Вена: Менора, 1921
Евреи не были допущены на казнь. Лишь одному еврею, некоему Лейзеру Сискесу, сбрившему себе бороду, удалось пробраться к костру и склонить одного из чиновников дать ему пригоршню пепла сожженного Валентина. Этот пепел был сохранен в металлическом ящичке и позднее погребен на еврейском кладбище в Вильно.
Судьба Зарембы, друга Потоцкого, сложилась иначе. По возвращении своем в Польшу он женился на дочери одного польского дворянина. Но клятве, данной им вместе со своим другом, он не изменил. Спустя несколько лет он отправился с женой и дочерью в Амстердам, где перешел в еврейство; оттуда он с семьей уехал в Палестину, где оставался до конца жизни.
№ 124 / с. 3
Обращение Примо де Риверы к евреям
Главный раввин мангатанской синагоги де Cata в беседе с сотрудником испанской газеты «Геральдо де Куба» по вопросу о мероприятиях испанского правительства к оживлению иммиграции евреев заявил, что генерал Примо де Ривера прилагает свои усилия к тому, чтобы расположить к себе евреев и склонить их к иммиграции в Испанию. С этой целью де Ривера уполномочил представителя Испании в Лиге Наций сделать следующее заявление.
«Испанское правительство готово открыть в Мадриде университет со всеми факультетами для студентов‑евреев, преследуемых в Европе, и обязуется для этой цели предоставить в самой красивой части города участок и здание и обеспечить университету годовой бюджет».
Примо де Ривера убежден, что в лице еврейского студенчества в Испанию придет лучшая часть еврейской интеллигенции, что принесет стране огромную пользу. Он ожидает от евреев не только роста интеллектуальной жизни, но и развития торговли, и таким образом будет исправлена та великая ошибка, которую допустили короли во время инквизиции. Примо де Ривера обратился ко многим представителям еврейских общин с предложением содействовать иммиграции евреев в Испанию. В одном из таких обращений генерал Ривера мотивирует свои действия тем, что испанский народ нуждается в еврейской прививке.
№ 126 / с. 2
Кое‑что о легендах
В последнем номере журнала Roland появилась статья боевого генерала немецкой армии фон Даймлинга об участи евреев в войне. Так как антисемиты во всех странах оперируют в своей агитации одними и теми же аргументами, и среди этих аргументов уклонение от военных тягот играет всегда первостепенную роль, то фактические данные, приводимые в статье генерала, приобретают интерес, далеко выходящий за пределы чисто германских отношений. Эту статью, о которой мы уже упоминали во вчерашнем номере «Народной мысли», приводим сегодня целиком.
Генерал Бертольд фон Даймлинг
Недавно, во время избирательной кампании, мне пришлось ехать из Баден‑Бадена в Карлсруэ. Медленно ползущий, скучный поезд, вагон третьего класса, переполненный торговым людом. Стоит густой табачный дым.
У окна — одетый по последней моде молодой человек, в глазу монокль, в галстук заткнута булавка с изображением Hakenkreuz’a. Я подсел тоже к окну полюбоваться великолепным весенним ландшафтом. В вагоне идет ожесточенный политический спор. Вопрос в том, кто виноват во всех наших бедах. Со всех сторон несется: социалисты, революция, измена, спекулянты, Штреземан, Людендорф!..
«Господа, я скажу вам, кто виноват во всем этом Богом проклятом свинстве, — неожиданно, покрывая все голоса, выпалил носитель Hakenkreuz’a. — Никто иной, как евреи! Они виноваты в печальном исходе войны, они сделали революцию, они виноваты в дороговизне, по их милости каждый из нас принужден теперь ехать в третьем классе! Евреи всюду, зато в окопах вы не могли встретить еврея. Вам ведь знакомо, господа, прекрасное стихотворение про еврейского солдата:
Ueberall gt’mst sein Gtsicht
Nur im Schuhengraben nicht...»
К сожалению, я не имел возможности возразить на эту тираду, так как поезд подошел к Карлсруэ, и все стали выходить из вагона. Вышел и «последний оратор», который высказал то, что гнездится во многих умах.
Еврей — козел отпущения — это не новость. В средние века они отвечали за чуму, холеру, отравленную в колодцах воду… за все суеверия, царящие в народе, — это было в сумрачные времена средневековья.
Но когда в нынешний век электричества и радиотелеграфа, век победы человека над водной стихией и над воздухом, когда теперь еще раздается и вторится тупыми и затравленными массами: «Евреи во всем виноваты!», то это не делает чести немецкой культуре.
Кто виновник проигранной войны? Не евреи, но, во‑первых, превосходные силы неприятеля, во‑вторых, блокада, превратившая народ в выжатый до последней капли лимон. Ошибка, наконец, в том, что вовремя не был заключен мир, основанный на взаимных уступках… Такой мир уберег бы нас от всей этой катастрофы.
Так же мало виноваты евреи в революции. Революция вообще не делается; она должна была неизбежно произойти, так как был упущен момент для внутренних реформ. Она является также результатом несчастной войны. К такому исходу ее немецкий народ совершенно не был подготовлен. Поражение свалилось на его голову неожиданно; он жестоко был обманут в своих надеждах.
Мой попутчик‑антисемит обвинил еще евреев в том, что они прятались в тылу и что в окопах ни одного еврея не было.
Ну а я как боевой генерал утверждаю, что видел многих евреев в окопах, имогу засвидетельствовать, что еврейские солдаты и еврейские офицеры выполняли свой долг перед родиной так жe добросовестно и храбро, как их христианские товарищи. Многих евреев я наградил железным крестом, некоторых — крестом первой степени.
Конечно, были евреи, которым жизнь была дороже военных лавров, но таких было немало и среди христиан.
Всякий справедливый человек должен самым резким образом осудить злобное обобщение таких обвинений. Эти обвинения, впрочем, решительно были опровергнуты результатами обследования, произведенного еврейскими религиозными общинами во время и непосредственно после войны. Мы находим в этих исследованиях (ср. Die deutschen luden als SoIdaten im Kriege 1914–1918 von D‑r Jacob Segall) следующие интересные данные.
Около 100 000 евреев принимали участие в кампании; значит, еврейское население Германии честно и без остатка внесло свою часть в общую воинскую повинность.
Около 80 000 из общего числа призванных были на фронте, то есть 4/5.
Около 12 000 еврейских солдат остались на поле сражения.
Около 35 000 получили знаки отличия (23 000 были произведены в высшие чины, из них 2000 — в офицеры).
Много евреев было среди военных летчиков. Награжденный орденом Pour le Mérite военный летчик лейтенант Вильгельм Франкл — еврей.
Лейтенант Вильгельм Франкл, награжденный орденом Pour le Mérite. 1916
Но яростный антисемит никогда не обращает внимания на статистику. Так, вскоре после войны издатель антисемитского еженедельника в Мюнхене объявил, что платит 1000 марок всякому, кто укажет еврейскую семью, у которой только в течение трех недель три сына были бы на фронте. На этот вызов ганноверский раввин предъявил ему список 20 семейств, удовлетворявших его условию. Но антисемит не признал этого списка и отказался от платежа установленной им суммы. Тогда раввин возбудил против него гражданский иск в мюнхенском суде, куда истец представил дополнительный список 50 семейств, у которых по семь, восемь сыновей находились на фронте.
Некоторые из них к тому времени уже потеряли по три сына в окопах.
Тут уже ответчику ничего не оставалось, как заплатить условленные 1000 марок; деньги были употреблены на общественные нужды.
Мне лично известен следующий случай. Вдова‑еврейка послала на фронт всех своих четверых сыновей, из которых трое пали на поле брани. Мать возбудила ходатайство перед военными властями об освобождении от службы четвертого. Но прежде чем ее просьба могла дойти до начальства, она получила известие, что убит ее последний сын…
Поймите же наконец, ненавистники и ненавистницы евреев, что должно происходить в душе такой матери или целой армии калек, когда им постоянно твердят: евреи — герои тыла. Чрезмерно жестоки те, кому не дано этого понять!
Нас и наших сограждан‑евреев воодушевляли одинаковые чувства в августе 1914 года. Они так же, как имы, боролись и проливали кровь за родину. Они теперь, как и мы, стремятся восстановить ее. И мы не можем и не должны устранять их от этой созидательной работы.
Поэтому долой травлю евреев! Она способствует разложению, а не восстановлению нашей страны; она отвлекает сознание народа от настоящих ошибок и действительных причин переживаемых бедствий; она противоречит заветам того, кто сказал: «Люби ближнего, как самого себя».
Генерал от инфантерии Бертольд фон Даймлинг
№ 142 / с. 2
Политический салон О. Д. Каменевой
С тех пор как благодатный мирный нэп положил предел военному коммунизму, когда закончилась эпоха углубления русской революции, в Москве стали пышно расцветать так называемые дамские салоны, явление, характерное для послереволюционных бурь и в других государствах. Из московских салонов, как сообщают «Яун. Зин.», особенный вес имеет усиленно посещаемый политическими деятелями салон сестры Троцкого, Ольги Давыдовны, жены Л. Каменева.
Недаром в Москве утверждают, что Каменев, личность сама по себе далеко не выдающаяся, обязан своей карьерой главным образом ловкости и общественным талантам своей жены. Ольга Давыдовна, женщина просто приятная в частной жизни, отличается необычайным талантом сплетения политических интриг.
Ольга Каменева. 1926Фото: Википедия
Характерно, что она терпеть не может своего брата Троцкого. Почетной ссылкой на Кавказ он обязан отчасти ей. Мотивы О. Д. очень просты: она не может простить Троцкому того, что он угрожает благополучию ее супруга. В салоне О. Д. собираются высшие советские сановники, решаются судьбы политики СССР. Конечно, салон роскошно убран: полы устланы бухарскими коврами, севрский фарфор, хрустальные бокалы, кресла рококо, картины известных мастеров. Постоянный посетитель салона, всегда угрюмый и молчаливый кавказец Сталин‑Джугашвили и сама Ольга Давыдовна задают тон в салоне. Сталин, мрачный и холодный, ближайший личный друг Ленина, является в салон в косоворотке, чувствует себя несколько неловко (взоры всех обращены на него) и держится в стороне от остального общества. Кто‑то окрестил его, вероятно в связи с его кавказским происхождением, — Мцыри, но кличка эта почему‑то не привилась.
Из салонных завсегдатаев своим безукоризненным английским туалетом выделяется Красин.
В настоящее время в салоне гость из‑за границы — прибывшая из Норвегии полпред Коллонтай, не выпускающая изо рта папиросы.
Александра Коллонтай. 1920-е
Живой, как ртуть, нервный и подвижный зубоскал Зиновьев то и дело снует от одного сановного лица к другому, конечно, по делам неотложным, как неотложна сама мировая революция, которую он «делает».
Как метеор, внезапно появляется в салоне enfant terrible большевистского Олимпа, теоретик красного марксизма Бухарин. На его несколько женственном лице постоянно играет для многих страшная улыбка, ведь он в тесной дружбе с державным Феликсом… Дружба неспроста: Дзержинский — верный слуга и исполнитель адских планов планетарной революции от коммунизма, которая уже блестяще завершилась в голове холодного большевистского теоретика.
Иосиф Сталин, Алексей Рыков, Григорий Зиновьев, Николай Бухарин. 20 сентября 1924
Еще большей известностью, но куда меньшим значением пользуется салон жены Луначарского; здесь царят музы: представители науки, искусства и литературы, конечно, все из красной профессуры, Пролеткульта, в лучшем случае сменовеховствующих. Собирается здесь пестрая публика: артистки, балерины, искатели приключений, молодые комиссары, морфинисты и кокаинисты — все «новые люди». Салонные «вечера» здесь обычно заканчиваются оргиями.
№ 142 / с. 2
Институт иудаики в Берлинском университете
БЕРЛИН (ЕТА). 23 июня в Берлинском университете состоялось торжественное открытие lnstitutum ludaikum. Институт был в свое время основан покойным профессором‑ориенталистом Штраком и связан с еврейской миссией. Ныне институт вместе со своей ценной библиотекой переходит к теологическому факультету. Институт будет преследовать чисто научные задачи: историческое изучение послебиблейского еврейства, в особенности в эллинско‑византийскую эпоху. Он примет также участие в издаваемой профессорами Гресманом, Лицманом и Тершинером ludaica Monumenta et Studia. В приветственной речи представитель Министерства культов Беккер отметил огромное значение еврейства для развития европейской культуры. В области религиозной главной заслугой еврейства является крупная национальная мыслительная энергия, с которой оно охватывает проблемы. Ректор университета профессор Ретте указал на необходимость изучения средневекового еврейства, влияние которого на западную культуру недостаточно высоко оценено.
№ 143 / с. 2
Кончина В. С. Серовой
В Москве скончалась Валентина Семеновна Серова, жена знаменитого композитора и критика А. Н. Серова, мать не менее знаменитого художника В. А. Серова и сама исключительно одаренная женщина. Она родилась в 1846 году в еврейской семье (Бергман). Училась у Рубинштейна, а затем, выйдя замуж за Серова, занималась у него. Ею закончена опера Серова «Вражья сила» и написаны оперы «Уриэль Акоста», «Mapия», «Илья Муромец» и «Встрепенулись». (Последняя написана под впечатлением революционных событий 1905 года.) Очень известна ее большая книга воспоминаний, посвященных жизни выдающейся семьи Серовых.
В. С. Серова умерла в большой бедности, так как произведения ее мужа были национализированы, а ей самой никакой поддержки не оказывалось. Впрочем, после ее смерти был сделан жест — ее похороны были приняты на государственный счет.
«Вы знали тех раввинов?» — спросила я у Рины Эйерс, которой тогда было ни много ни мало 106 лет. «Еще бы!» — ответила она с протяжкой, как типичная южанка. Мы сидели за кухонным столом у нее дома в Линкольнвилле, районе Сент‑Огастина (штат Флорида, США), где исторически селились чернокожие. Еще с нами была Кора Тайсон, в свои 88 лет по‑прежнему бодрая и энергичная. Обе мои собеседницы во время движения за гражданские права чернокожих были «хозяйками» — размещали в своих скромных жилищах активистов — участников демонстраций. У Тайсон останавливался Мартин Лютер Кинг, у Эйерс, как мне говорили, гостили несколько раввинов.
Сегодня Сент‑Огастин известен в основном как живописный курорт во Флориде. Один из старейших городов страны, он обладает неповторимым очарованием, как раз на днях в «Нью‑Йорк таймс» на все лады расхваливали его «волшебные воды», «замшелые вековые дубы» и «молочные коктейли с пекановым маслом». Но всего несколько десятков лет назад на его улицах проходили самые бурные протесты борцов за гражданские права чернокожих.
Именно в этот город по приглашению доктора Мартина Лютера Кинга прибыла еврейская делегация — шестнадцать реформистских раввинов и один светский лидер — для того, чтобы участвовать в общественных протестах, при этом они понимали, что их могут арестовать. И действительно, 18 июня 1964 года раввинов в одночасье отправили в тюрьму — то был самый массовый арест раввинов за всю историю США. И там, в камере, раввины написали коллективный манифест «Почему мы пошли» — принципиальный документ, выражающий их политические и религиозные чаяния.
И все же протесты в Сент‑Огастине — и роль их участников‑раввинов — часто упускают из виду, когда рассказывают о борьбе за гражданские права чернокожих: основное внимание обычно уделяют знаменитым демонстрациям в Монтгомери и Бирмингеме . Точно так же и еврейские авторы уделяют больше внимания знаковым фигурам (например, как Мартин Лютер Кинг с Абрамом Иешуа Хешелем рука об руку маршируют в Сельме), нежели деятельности менее известных активистов.
Когда я изучала в колледже гражданские права, я ничего не знала о протестах в Сент‑Огастине и их участниках‑раввинах. Но как только узнала, мне стало любопытно, и таким образом я побывала в тюрьме округа Сент‑Джонс (в ней содержали раввинов) и в гостях у местных активистов‑ветеранов.
Я носилась по всей стране — из Лос‑Анджелеса до Цинциннати и Нью‑Йорка, — разыскивая тех раввинов, кто еще жив, чтобы записать их рассказы. Кое‑какие их воспоминания действовали отрезвляюще. «Впервые в жизни я осознал, что меня могут убить», — признался раввин Ричард Леви, когда мы беседовали в его кабинете в Союзном еврейском институте (Hebrew Union College) в Лос‑Анджелесе.
Как и множество других примеров низового активизма, история с арестом раввинов в Сент‑Огастине сохранилась в памяти активистов и передавалась из уст в уста, притом что история о том случае почти забыла. Однако этот поступок — свидетельство их моральной высоты — заслуживает того, чтобы о нем вспомнить.
Вот их рассказ.
* * *
60 лет назад, 16 июня 1964 года, во вторник, на ежегодной — 75‑й по счету — Центральной конференции американских раввинов (CCAR), являющейся руководящим органом реформистского иудаизма, — раввин Исраэль «Сай» Дрезнер вышел вперед и зачитал коллегам‑раввинам телеграмму от Мартина Лютера Кинга. Кинг просил раввинов присоединиться к его протестному маршу в Сент‑Огастине (штат Флорида) и сказать свое «пророческое слово против социальных пороков нашего времени»; он просил «направить на юг делегацию раввинов CCAR», подчеркнув, что «тридцать или около того раввинов могли бы оказать огромное влияние на это сообщество и нацию». Телеграмма Кинга была краткой: он диктовал ее, сидя за решеткой в тюремной камере.
Дрезнер, один из ближайших духовных сподвижников Кинга, был опытным активистом движения за гражданские права. В июне 1961 года его вместе с другими десятью религиозными деятелями арестовали в Таллахасси (штат Флорида) за попытку нарушить сегрегацию в ресторане «только для белых». Через год он оказался в тюрьме в Олбани (штат Джорджия) за то, что вместе с 75 другими священнослужителями молился за гражданские права для чернокожих перед зданием муниципалитета. Другие раввины в шутку называли его «мишуга шел давар» — «помешанный на одном пунктике»: гражданские права.
Буквально за несколько часов удалось собрать делегацию из 16 раввинов, представителей примерно 10 штатов, причем людей самого разного возраста: раввины Юджин Боровиц, Бальфур Брикнер, Сай Дрезнер, Дэниэль Фогель, Джерролд Гольдстейн, Джоэль Гур, Джозеф Герцог, Норман Хирш, Леон Джик, Ричард Леви, Юджин Липман, Майкл Робинсон, Б. Т. Рубинстейн, Мюррей Зальцман, Аллен Зехер и Клайд Силлз. К ним присоединился и Эл Ворспэн, уполномоченный CCAR по социальным вопросам, нравственный авторитет у реформистов. Делегаты очень мало знали о предстоящей поездке; в памятке раввинам рекомендовали «взять с собой как можно меньше вещей. Зубной щетки достаточно». Некоторые отправились в путь, даже не успев попрощаться с женами.
Раввины моментально откликнулись на просьбу, что говорит о глубокой солидарности с Кингом. Кинг дорожил своими связями с еврейским сообществом, всяческие развивал эти связи, вдохновляясь тем, что он видел как иудео‑христианскую традицию. Ранее в том же месяце Еврейская теологическая семинария, спонсором которой был Абрахам Джошуа Гершель, удостоила Кинга почетной ученой степени. Как сказал в разговоре со мной Эл Ворспэн, «с доктором Кингом у нас было полное доверие, основанное на глубоком взаимном уважении».
На следующее утро, на официальном открытии конференции, рабби Сэмюэль Соскин, председатель комитета CCAR по вопросам справедливости и мира, прервал заседание, чтобы представить делегацию, направлявшуюся в Сент‑Огастин. Присутствовавшие — 500 раввинов — встали и встретили сообщение продолжительными аплодисментами. Но он несколько охладил собрание, сочтя своим долгом предостеречь: «Хочу напомнить вам, товарищи, что эти люди направляются туда, полностью осознавая, что возможны проявления насилия и… кен гер харгет варен». Что означает на идише: «их могут убить».
* * *
В июне 1963 года президент Джон Кеннеди принял федеральное законодательство, которое в конце концов стало Законом о гражданских правах 1964 года, знаковым правовым актом, положившим конец сегрегации в общественных местах и запретившим дискриминацию по признаку расы, цвета кожи, религии, пола или национальности. Кеннеди принял это законодательство в ответ на бурные протесты в Бирмингеме (штат Алабама), где правоохранительные органы спускали на маленьких детей полицейских собак и разгоняли безоружных демонстрантов водой из пожарных шлангов. Однако обсуждение в конгрессе зашло в тупик, поскольку сенаторы от южных штатов пытались воспрепятствовать принятию законопроекта.
Чтобы подтолкнуть политический процесс, Кинг и возглавляемая им правозащитная организация — Конференция христианских лидеров Юга (SCLC) — пытались организовать акции в защиту гражданских прав, надеясь таким образом ускорить принятие законопроекта. Провести демонстрации решили в Сент‑Огастине, городе с самой долгой на континенте историей рабства, где расовая политика была точно такой же, как и в соседних штатах Джорджия и Алабама. Отягченное прошлое напомнило о себе в 1963 году, в преддверии четырехсотлетия со дня основания города. Консультативный комитет Флориды при Комиссии по гражданским правам США называл Сент‑Огастин «сегрегированной супербомбой, нацеленной в самое сердце экономики и политической целостности Флориды, причем бомбой с коротким запалом».
Но вскоре на протестах пролилась кровь. Во время ночных маршей SCLC белые сторонники сегрегации швыряли в протестующих камни, петарды и обливали кислотой. Дачу Кинга дважды поджигали. Телеканалы и газеты стали нанимать телохранителей, чтобы уберечь своих репортеров от насилия. Полицейское управление — а оно имело неофициальные связи с Ку‑клукс‑кланом — не слишком старалось поддержать закон и порядок. Как сказал тогда Эндрю Янг, исполнительный директор SCLC и близкий друг Мартина Лютера Кинга, «Сент‑Огастин даже хуже, чем Бирмингем. Ничего хуже я не видел».
11 июня 1964 года Кинг провел ночь в тюрьме, после того как вместе с другими активистами пытался нарушить сегрегацию в ресторане «Монсон мотор лодж», новом отеле в псевдоиспанском стиле: там остановилась большая часть приехавших в город кинооператоров, и, соответственно, он оказался средоточием протеста борцов за гражданские права. Именно из тюремной камеры Кинг решил обратиться к людям, пользующимся известностью, с просьбой присоединиться к нему в Сент‑Огастине, чтобы привлечь внимание всей страны к местным переговорам по гражданским правам. Услышав о том, что вскоре намечается ежегодная конференция американских раввинов — CCAR, Кинг решил попросить поддержки у членов этой организации.
* * *
Раввины приехали в Сент‑Огастин в особенно напряженный момент. Ранее на той неделе губернатор Феррис Брайант велел взять город под полный военный контроль. Были отряжены «специальные силы полиции» численностью 150 человек. У въезда в город установили блокпосты, центральные кварталы наводнили полицейские. Водитель предупредил раввинов, что за ними может быть слежка. В тот же вечер, встревоженные и усталые, они прибыли к месту назначения — Первой баптистской церкви Сент‑Огастина.
Когда раввины вошли в храм, собравшиеся встали и приветствовали их бурной овацией и возгласами «Аллилуйя!». Женщины на скамьях обмахивались бумажными веерами — они три часа провели в ожидании при дикой флоридской жаре. Кинг, в спортивной рубашке, обливаясь потом вместе со своей паствой, приветствовал раввинов как «народ Моисея» и произнес краткую проповедь, назвал их потомками древних израильтян, которые сами прошли через искупление из рабства. Кинг связал любовь мира к свободе и борьбу американцев за гражданские права с требованием Моисея «Отпусти народ мой!». Теперь, сказал он, «эти раввины присоединились к нам, чтобы свидетельствовать о наших общих убеждениях».
После вступления Кинг дал слово Дрезнеру. Раввин, знакомый с риторикой афроамериканской церкви, удивил слушателей проповедью в стиле «вопрос — ответ». «Это борьба ради всех людей, — сказал Дрезнер прихожанам. — Мы, евреи, знаем, каково это — страдать. Мы убедились, что свобода неделима». Дрезнер, по своему обыкновению, говорил долго и витиевато, пока кто‑то из его товарищей‑раввинов, изнемогая от жары, не прошептал: «Генуг!» («Хватит!»)
В ту ночь делегация раввинов вместе с местными протестующими участвовали в первой демонстрации — около трехсот человек прошли маршем по «белому» району города, по тускло освещенным улицам, окаймленным мимозами. Раввины влились в толпу демонстрантов возле Рынка рабов — яркого напоминания об отягощенном предубеждениями прошлого города. И — рука об руку — шагнули в ночь. Пока раввины шагали по улицам, белые жители Сент‑Огастина, столпившись на тротуарах, кричали им вслед: «Убирайтесь отсюда, негролюбы!»; «Это свора коммунистов!» Многие держали бейсбольные биты, битые бутылки, кирпичи. Раввины чуть позже узнают, что у одного местного полицейского нашли спрятанную в рукаве свинчатку. Ближе к полночи группа подошла к отелю «Монсон» и остановилась помолиться на прилегающей парковке. Преподобный Фред Шаттлсуорт, один из основателей SCLC, подвел их к подъездной дорожке и попросил преклонить колена для краткой молитвы.
Участники марша за гражданские права молятся на парковке отеля «Монсон мотор лодж» в Сент‑ОгастинеФото: Getty Images
После шествия раввины вернулись в Линкольнвилль, в дома, где им предоставили ночлег. Многих поразила бедность их хозяев. У семьи, принимавшей раввина Герцога, в холодильнике не было ничего, кроме единственного пакета молока и банки овощных консервов. Хозяева — супружеская пара с четырьмя детьми — предложили ему и двум другим раввинам переночевать в своей спальне, а сами улеглись на полу в гостиной. Видя такое гостеприимство, раввины с грустью думали, что они‑то ненадолго подвергают себя риску, а по‑настоящему отвечать за протестные действия придется приютившим их семьям.
* * *
На следующее утро, 18 июня 1964 года, во вторник, раввины снова собрались в Первой баптистской церкви во время утренней службы и по Библиям на скамьях прочитали недельную главу Торы. Когда раввин Герцог произносил краткую проповедь, Кинг зашел его послушать. После этого Кинг ознакомил их с повесткой дня. Перед их уходом Кинг прочел из псалма 27: «Г‑сподь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться?» , а затем из Нового Завета: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» .
В полдень 15 раввинов присоединились к 120 протестующим возле «Монсона». И снова раввины ловили на себе злобные взгляды белых зевак, заполонивших тротуары. И снова группа остановилась на парковке для молитвы. Шаттлсуорт с раввинами образовали широкий молитвенный круг возле гостиничного ресторана.
Тут же из ресторана выбежал Джеймс Брок, менеджер этого отеля и президент ассоциации отелей и мотелей Флориды, и попытался разогнать толпу. Брок, самоуверенный бизнесмен, похвалялся тем, сколько протестующих похватали в его заведениях. Но он был еще и дьяконом местной баптистской церкви, и его возмутила религиозная демонстрация раввинов. Он стал кричать, требовал, чтобы они убирались, а Шаттлсуорта арестовали.
Когда патрульный толкнул Шаттлсуорта, раввин Робинсон вышел вперед и загородил его собой. «Продолжим молитву?» — предложил он, в результате Брок набросился на него и стал теснить в сторону четырех поджидавших полицейских машин. Но в ту же минуту другой раввин встал на его место, и так до тех пор, пока всех их не арестовали. Пока оформляли задержание, раввины читали псалом 23: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…» Позже арестовали Ворспэна и Боровица, а также еще трех чернокожих активистов, пытавшихся вопреки сегрегации войти в «Chimes» — ресторан в том же квартале.
Менеджер отеля «Монсон мотор лодж» Джеймс Брок нападает на раввинов, молящихся вместе с участниками марша. за гражданские права. 18 июня 1964. Сент‑Огастин, ФлоридаФото: Getty Images
Арест стал прекрасным отвлекающим маневром. Пока раввинов заталкивали в полицейские машины, к отелю подкатила еще одна машина, в ней были пятеро чернокожих протестующих и два зарегистрированных в отеле белых постояльца. Они вышли из машины и дружно прыгнули в бассейн при отеле, предназначенный только для белых. Брок схватил бутыль литров на восемь соляной кислоты — чистящего средства — и стал лить кислоту в воду. Проходивший мимо полицейский в штатском — он был не при исполнении — прыгнул в бассейн прямо в одежде, пытаясь остановить активистов. Буквально через несколько минут явились полицейские, набросились на активистов с дубинками, вытащили их из бассейна, избили и арестовали. К тому времени на другой стороне улицы собралось человек сто белых, они скандировали: «Арестовать! Спустить на них собак!»
Кинг, наблюдавший за происходящим с другой стороны улицы, заметил: «Мы сделаем так, что “Монсон” лишится дохода».
* * *
В тюрьме округа Сент‑Джонс раввины первые несколько часов провели в зарешеченном загоне во дворе, под палящим солнцем. Время тянулось медленно, всем по очереди зачитывали обвинение, после чего отводили в тюрьму, где они встречали друг друга песней «Эвейну шалом алейхем» («Мы принесли вам мир») — песней приветствия.
Однако местные по‑прежнему были настроены враждебно. Ворспэн и Боровиц, пока ждали, когда их оформят, поговорили с мужчиной, стоявшим у выхода из тюрьмы, — они решили, что он сотрудник гражданской полиции, и лишь впоследствии выяснили, что это был Хосс Мэньюси, главарь «Рейдеров Мэньюси», связанных с Ку‑клукс‑кланом: они патрулировали улицы города, пытаясь запугать сторонников интеграции. «Не понимаю, почему вы, белые ниггеры раввины, лезете в это дело», — ухмыльнулся он. Пока рабби Леви ждал, когда его оформят, один из местных подошел к нему и предупредил: «Имейте в виду, Клан иногда заглядывает сюда попрактиковаться».
После того как раввинов провели в тюрьму, они отказались от камер для белых. Вошел охранник и сказал: «Вы, Шаттлсуорт, туда, а вы, белые, ниггеры раввины, туда». Раввины стали в плотное кольцо вокруг Шаттлсуорта, упирая на то, что по конституции имеют полное право оставаться вместе. Прибывший в тюрьму шериф Л. Дэвис приказал принести электрошокеры. «И мы тут же, — писал позже Ворспэн в журнале “Мидстрим”, — из просто неагрессивных стали и вовсе пассивными». Устыдившись, что так быстро сдались, раввины решили объявить голодовку — решение принять было нетрудно, ведь из еды им предложили только детское питание «Гербер».
Раввинов втиснули в камеру размером пять на семь метров, рассчитанную на шестерых. В камере была пара ветхих матрасов, стол, открытый туалет, умывальник и одноместный душ, чтобы можно было освежиться в жуткую жару. Многие из раввинов разделись до нижнего белья.
Вскоре раввинам составили компанию двое белых мужчин — те, кто прыгнул в бассейн «Монсона», — их доставили прямо в плавках. Первый, техасец, решил участвовать в протестах после того, как встретился с бывшим узником концлагеря. Второй оказался внуком судьи Джорджа Шираса, которой в Верховном суде примкнул к большинству по делу Плесси против Фергюсона , выступив за «отдельные, но равные» общественные помещения; этот парень посвятил свою жизнь борьбе за расовое равенство.
Когда раввины собрались читать вечернюю молитву, появился еще один разгневанный посетитель. Санни Вайнстейн, председатель Первой конгрегации сынов Израиля (старейшей синагоги в Сент‑Огастине), пришел, чтобы отчитать раввинов за участие в демонстрации. Евреи Юга в большинстве своем предпочитали помалкивать, когда поднимался вопрос о гражданских правах, и еврейская община Сент‑Огастина, насчитывавшая не более 50 семей, не была исключением. Многие евреи‑южане были торговцами, их материальное положение зависело от бизнеса и доброй воли белых соседей. Они беспокоились и о собственной безопасности; с начала борьбы за гражданские права антисемитские нападения на Юге участились, были взрывы в крупных синагогах в Атланте, Нэшвилле, Джексонвилле, Майами. Вайнстейн грубо прервал молитвы раввинов: «Я пришел сказать вам, так называемым раввинам: заткнитесь». После освобождения рабби Липман ответил Вайнстейну с не меньшей горячностью: «Ваша ненависть ко всему важному в жизни, чему учит иудаизм, очевидна, — писал он. — Я сожалею о вашем поступке, мистер Вайнстейн. А больше, вспоминая мою поездку в Сент‑Огастин, ни о чем не сожалею».
* * *
В ту ночь, сидя без сна в душной камере, раввины написали коллективное заявление, впоследствии получившее название «Почему мы пошли», рассказав, что побудило их к протестным действиям. Многих раввинов смущало то, что их воспринимают как внезапно появившихся спасителей, на самом же деле их поступки меркнут в сравнении со страданиями местного чернокожего сообщества. Другие считали необходимым поделиться важными, по их мнению, мыслями, которые они извлекли из этого опыта.
В конце концов они попросили Боровица, в то время он уже пользовался уважением как реформистский богослов, записать их рассуждения. Писчей бумаги их распоряжении не было, пришлось писать на оборотных страницах отпечатанного на мимеографе документа: это был отчет о нападении куклуксклановцев на чернокожих в Сент‑Огастине. В ходе выступлений Боровиц каждому раввину давал листок и просил ответить на один вопрос: почему они пошли. Затем Боровиц, при свете голой лампочки, превратил разрозненные ответы раввинов в единое послание. Когда уже под утро Боровиц заснул, Ворспэн закончил редактировать текст, добавив к ярко‑красному курсиву Боровица собственные синие каракули. Как писал Боровиц Ворспэну годом позже: «Вы были, конечно, во многих отношениях, духовным отцом [этого документа]».
В итоговом документе приводится целый ряд причин, побудивших раввинов к политической активности. «Мы пошли, потому что понимали, что несправедливость, творящаяся в Сент‑Огастине, как и в любом другом месте, делает менее гуманным каждого из нас». «Мы пошли, потому что не могли стоять в стороне, когда льется кровь нашего брата». На решение раввинов также повлиял тяжелый гнет истории. Прошло всего двадцать лет после трагедии Холокоста, и эта тюрьма казалась раввинам «по‑еврейски знакомой». «Мы пошли, потому что знали, что величайшая опасность, уступающая разве что молчанию, — это когда теряешь веру в способность действовать».
Раввины также смотрели на свою политическую активность с точки зрения веры. «Мы должны смиренно признать, что сделали это в соответствии с нашей верой и повинуясь побуждению служить нашим чернокожим братьям. Мы пошли поддержать наших братьев и в процессе этого узнали многое о себе и о нашем Б‑ге, — писали они. — Каждый из нас благодаря этому опыту стал чуточку больше личностью, чуточку больше таким раввином, каким всегда хотел быть».
А еще раввины понимали, что их помощь носит ограниченный характер. Идет «война с расизмом, и мы здесь поучаствовали лишь в небольшой стычке». Тем не менее они не сомневались, что своими ненасильственными протестными действиями внесли вклад в дело борьбы за гражданские права. «Общим итогом всех подобных демонстраций стала Революция; они, как ничто дотоле, пробудили совесть нации. Законопроект о гражданских правах станет законом, и мы увидим еще больший прогресс, поскольку борьба, ведущаяся здесь и в других местах, разбередила национальную совесть».
Они закончили свое заявление традиционной еврейской молитвой: «Благословен Ты, Г‑сподь, Б‑г наш, освобождающий узников».
* * *
Утром в пятницу раввинов выпустили под залог, внесенный NAACP , — по 900 долларов за каждого, по 300 за каждый из трех случаев правонарушения: вторжение в частные владения, сговор и нарушение общественного порядка. Неожиданным жестом доброй воли стало то, что две местные еврейки прислали в центр SCLC кошерные продукты, чтобы раввины поели после выхода из тюрьмы. Они поспешили на самолеты, чтобы успеть вернуться к своим общинам к шабату.
Новость о протесте раввинов вернула Сент‑Огастин на первые полосы национальных газет. Заголовок на первой полосе «Нью‑Йорк таймс» гласил: «16 раввинов арестованы, нырок в бассейн привел к стычкам с борцами за гражданские права». Министерство юстиции начало расследование в связи с протестными действиями и арестом раввинов. В благодарственном письме CCAR Кинг отметил, что раввины сделали «очень много для того, чтобы ситуация в Сент‑Огастине оказалась в центре общественного внимания и… помогли вывести на первый план связанные с этим нравственные аспекты».
Фрагмент статьи в «Нью‑Йорк таймс» об аресте раввинов от 19 июня 1964 года
Новость о протестах стала главной темой выпуска «Вашингтон пост», наметив очередную назревшую тему — о предстоящем голосовании по законопроекту о гражданских правах в сенате. Чуть позже в тот же день, ровно через год после того, как Кеннеди впервые представил законопроект на рассмотрение, сенат принял Закон о гражданских правах с раскладом голосов 73 против 27.
Лидеры реформистского движения в основном положительно отнеслись к протестам раввинов. CCAR, изначально осторожничавшая, теперь открыто выражала им «свое одобрение и глубокую благодарность». Раввины получили огромную поддержку в своих общинах; даже традиционалистская синагога раввина Гольдстейна в Сен‑Поле (штат Миннесота) полностью оплатила его залог.
И все же реакция еврейского сообщества не всюду была доброжелательной. Редактор и издатель газеты «Бней‑Брит мессенджер» Джозеф Камминс написал язвительную редакционную статью под заголовком «Когда Кинг зовет». В своей статье он увещевал раввинов, «променявших шул на бассейн», и сожалел, что «от наших раввинов больше пользы Кингу, чем нашим общинам». В ответном письме Камминсу Ворспэн спросил напрямик: «Неужели вы не можете представить, что раввин обеспокоен и еврейскими проблемами, и проблемой гражданских прав?»
Многие из раввинов, примкнувших к протестующим в Сент‑Огастине, и в дальнейшем участвовали в маршах за гражданские права, как и Ворспэн, который вскоре после этого с новой решимостью помогал другой делегации раввинов в то «Лето свободы». Брикнер, Робинсон и Дрезнер впоследствии не жалея сил участвовали в антивоенном движении. Липман и Леви продолжили работу в качестве председателей CCAR, проявив приверженность гражданским правам в той самой организации, которая когда‑то поставила под сомнение их активизм.
Другим евреям — борцам за гражданские права — не повезло: через два дня после возвращения делегации были убиты два еврейских студента из Нью‑Йорка и чернокожий активист из Миссисипи — за то, что пытались зарегистрировать голоса чернокожих в ходе кампании «Лета свободы».
Что же касается Сент‑Огастина, расовые отношения в городе все ухудшались. Через месяц и сам «Монсон» пал жертвой сторонников сегрегации. После того как Брок, пытаясь следовать Закону о гражданских правах, принял черных постояльцев, в окно гостиничной столовой бросили канистру с горючей жидкостью. Ее подожгли двумя «коктейлями Молотова», смастеренными из бутылок из‑под газировки. В своих воспоминаниях о протестах в Сент‑Огастине Кинг признает: «Некоторым общинам вроде этой приходится нести свой крест». Кинг верил, что Сент‑Огастин послужил высокой цели: «Наш народ смиренно откликнулся на Закон о гражданских правах 1964 года в основном благодаря протестному движению… в старейшем городе страны».
* * *
Многое изменилось с того знаменательного лета, и при этом многое остается неизменным.
В июне Коре Тайсон исполняется 101 год. Но многие из тех раввинов, а также Ворспэн ушли из жизни. Малоизвестная история с их арестом и их пламенное тюремное послание заслуживают того, чтобы остаться в нашей памяти наряду с более прославленными именами и делами эпохи борьбы за гражданские права. Все это напоминает нам, что перемен добиваются не только те, чьи имена увековечены на монументах, но и обычные совестливые люди. Как говорила мне Тайсон, размышляя о своей политической активности, «мы никогда не думали, что творим историю. Мы были просто обычные люди».
