среда, 1 ноября 2023 г.

Выставить диктаторов смешными

 

Выставить диктаторов смешными

Ирина Мак 31 октября 2023
Поделиться26
 
Твитнуть
 
Поделиться

Продюсеры
Режиссер Мел Брукс
1968

Летом стало известно, что одного из почетных «Оскаров», которые Американская киноакадемия вручает за особые заслуги в кинематографе, на следующей церемонии получит 97‑летний Мел Брукс — режиссер, сценарист, комик, автор скетчей и пародий, удачно перенесший пародийный жанр в кино. Именно как пародия на закулисную голливудско‑бродвейскую кухню снят его знаменитый фильм «Продюсеры» (1968), ставший визитной карточкой Брукса и обеспечивший ему место в истории кино.

«Он набрасывался на старушек»

«Я работал на продюсера, который носил заляпанный куриным жиром хомбург и черное пальто из альпаки, — вспоминал Мел Брукс детали создания своей самой успешной картины. — Он набрасывался на маленьких старушек и занимался с ними любовью. Они давали ему деньги на его пьесы и были так благодарны за его внимание. Позже появилась пара парней, которых преследовал провал за провалом, и жили они как короли. Пресс‑агент сказал мне: “Не дай Б‑г, чтобы они когда‑нибудь добились успеха, потому что тогда они никогда не смогут расплатиться со спонсорами!” Я соединил продюсера с этими двумя мошенниками, и — Бинго! — такова моя история».

В этой паре фраз — основная коллизия сюжета фильма, который автор хотел назвать «Весна для Гитлера» — по названию бездарной, чудовищной пьесы, которую герои на наших глазах превращают в мюзикл. Макс Бялысток, герой номер один, — тот самый стареющий бродвейский продюсер, заводящий романы с похотливыми старушками, которые дают ему деньги «на следующую пьесу». Лео Блюм, герой номер два, моложе Макса. Это бухгалтер, обнаруживший при проверке счетов за последнюю постановку недостачу в пару тысяч. Макс уговаривает его скрыть явное мошенничество, но тот понимает, что налоговая проверка в любом случае его обнаружит. Если только следующий спектакль Макса не станет провалом — тогда деньги будут очевидно потеряны, никто не станет ничего проверять, продюсер сможет, не привлекая внимания, продать долю в бизнесе и, ничего не вернув инвесторам, исчезнуть. Инвесторы — те самые благосклонные к Бялыстоку дамы — ничего не узнают друг о друге, а возлюбленного их уж и след простыл.

Кадр из комедии Мела Брукса «Продюсеры». Слева направо: Джин Уайлдер (Джером Силберман) в роли Лео Блюма и Зеро Мостел в роли Макса Бялыстока. 1968

Главное условие авантюры — гарантированный провал. В поисках бездарной пьесы Макс натыкается на романтическую оду в лицах, посвященную Адольфу Гитлеру. Сочинил ее бывший немецкий солдат Франц Липкинд — один из тех, кто вовремя соскочил с подножки несущегося в тартарары нацистского поезда, перебрался, как многие его собратья, в Штаты и на новом месте продолжал тайно почитать фюрера. Комедия «Весна для Гитлера» была про Адольфа и Еву и разыгрывалась в их гнездышке в альпийском Берхтесгадене.

«Пьеса не продержится и недели», — предостерегал Макса Блюм.

«Ты шутишь. Пьеса дойдет, самое большее, до четвертой страницы», — уверенно прогнозировал Макс, и в глазках его мелькали доллары, готовые посыпаться на них обоих после грядущего провала.

Нацист, как только понял, что пришельцы не из ФБР, с готовностью принял на свой счет всю их беспардонную лесть. Обещание «Мы обелим имя нашего фюрера!» подействовало как гипноз. «Меня тошнит от Черчилля с его сигарами, бренди и картинами, — откровенничал Франц. — Гитлер — вот настоящий художник. За полдня он мог покрасить квартиру! Черчилль… Он даже не мог выговорить слово “нация”, он говорил “нарциссы”. Мы не были никакими нарциссами, мы были нацистами».

Кадр из комедии Мела Брукса «Продюсеры». 1968

Смех как оружие

Гротескный персонаж, уморительный в своей мерзости, напоминает нам, что расхожее утверждение бывших эсэсовцев — «я не виноват, я лишь исполнял приказы» — как раз в начале 1960‑х стало общим местом. Хотя о Холокосте тогда, как ни странно, почти не говорили, даже в Штатах, где оказалось много спасшихся и много тех, у кого погибла семья. До поры до времени эта тема была де‑факто табуирована — американцы предпочитали радоваться жизни, а не оплакивать жертв. В 1950‑х на американском ТВ запустили шоу, в которых искали и находили людей, которых развела жизнь, и в телестудии они вдруг встречались. Можно было наткнуться на выпуск, где встретились бывшие соседки по лагерным нарам, но на камеру они не вспоминали о пережитом ужасе, а болтали и улыбались, будто познакомились на курорте.

Повсеместный антисемитизм не считался в те годы зазорным, но уже вышел фильм Сидни Люмета «Ростовщик» (1964), о бывшем университетском профессоре, потерявшем в фашистской Германии жену и детей: он чудом сохранил жизнь — но не сохранил себя. Это была чуть ли не первая в истории кино рефлексия на тему Катастрофы. Фильм с Родом Стайгером в главной роли (он получил тогда «Серебряного медведя» на Берлинале, где состоялась премьера, и премию BAFTA в Британии) в 2008‑м был внесен в Национальный реестр фильмов США, обладающих культурным, историческим или эстетическим значением. Но в момент выхода на родине картину удостоили лишь номинаций на «Оскар» и «Золотой глобус». Это важно знать для понимания контекста, в котором Мел Брукс затевал своих «Продюсеров».

Как и в случае с «Ростовщиком», кино придумано и снято людьми, жаждущими рассказать миру об убийстве своего народа. Главную роль Брукс отдал Зеро Мостелу — знаменитому комедийному артисту, сыну эмигрантов из Польши в первом поколении, прославившемуся в эпоху маккартизма: внесенный в 1955 году комиссией по расследованию антиамериканской деятельности в черный список Голливуда, Мостел превратил собственный допрос в шоу, которое вошло в историю и вызывает до сих пор восхищение потомков. Выброшенный из Голливуда и из театральной жизни, к концу 1950‑х он уже вернулся на сцену. В 1964‑м появился в роли Тевье в премьере «Скрипача на крыше», и с тех пор актеры, игравшие на Бродвее Тевье, неизменно воспроизводили на сцене манеру Мостела. За мюзикл, сыгранный 3242 раза, актер получил премию «Тони» и после приглашения спектакля в Белый дом окончательно вернул себе благонадежную репутацию.

Сыном беженцев из России был и исполнитель роли Лео Джером Силберман, прославившийся под именем Джин Уайлдер (он был поклонником Торнтона Уайлдера, а имя Джин было производным от Юджина Ганта, героя романов Томаса Вульфа, чьим прототипом был сам автор). Выпускник актерской школы Ли Страсберга, Уайлдер сыграл в спектакле по брехтовской «Мамаше Кураж» вместе с замечательной актрисой Энн Бэнкрофт — она была женой Мела Брукса и познакомила партнера по сцене с мужем. Это было в 1963‑м, и пять лет Брук искал деньги на «Продюсеров», которые стоили таких усилий.

У правды много путей, и язык смеха — не самый плохой. Во всяком случае, надежный. Первым его опробовал применительно к Гитлеру Чарли Чаплин (в Америке, напомню, продюсеры долго не хотели давать на «Великого диктатора» деньги, потому что киностудии боялись обидеть немецкого фюрера). Сравнительно недавно тем же путем пошел Квентин Тарантино в «Бесславных ублюдках», и кто‑то не постеснялся тогда завести песню про оскорбление памяти жертв. Не догадываясь, что еще в 1968‑м Мел Брукс снял свой режиссерский дебют — «Продюсеров», которым и проложил путь остальным.

«Нет смысла соревноваться с диктаторами в красноречии, — говорил он. — У них с этим очень хорошо. Зато с юмором обычно плохо. Так что лучшее, что можно сделать, — выставить их смешными».

Как актуально звучит это утверждение сегодня! Хотя для Мела Брукса смех был верным оружием с юности, если не с детства, проведенного в Бруклине (тогда его звали Мелвин Джеймс Камински), с мамой, которая была родом из Виленской губернии, и идишем в качестве родного языка. В 1944 году 18‑летний Брукс попал на фронт, и почти сразу — в Арденны. Выжил. Первое выступление на эстраде состоялось в Лас‑Вегасе, где работавший уборщиком Мел однажды заменил заболевшего артиста стендапа.

Мел Брукс

Его скетчи отличались типичным «катскиллским» юмором, отсылавшим к курортам в окрестностях Нью‑Йорка, популярным у местного еврейского населения. О том, что это за места, что за публика и шуточки, дает представление сериал «Удивительная миссис Мейзел» — во втором сезоне события происходят как раз в Катскилле, и остроумие героини по сравнению с тем, к чему там привыкли, кажется слишком изысканным, тонким. Тогда как шутки Мела Брукса — как раз типичный Катскилл. Но в «Продюсерах» он будто перепрыгнул через самого себя, местами это гомерически смешно. Чего стоят хотя бы сцены кастинга — кто бы мог подумать, что найдется столько желающих сыграть Гитлера.

 

— Молодой человек, скажите мне, как вас зовут?

— О, черт, как же меня зовут?! Еще утром помнил… Лоренцо! Лоренцо Сент ДеБуа. Друзья называют меня просто ЛСД.

— Чем вы занимались в последнее время, ЛСД?

— Последние шесть месяцев я не употребляю.

— Покажите, что вам лучше всего удается.

— Не могу показать этого прямо здесь. Из‑за этого они меня и выгнали.

 

Как бы то ни было, Макс и Лео находят актеров, находят худшего из возможных режиссеров — провал, кажется, обеспечен. Но вы уже поняли, что мюзикл ждет колоссальный успех, и для героев это катастрофа, из которой они пытаются выкрутиться, тоже смеясь. Как — стоит увидеть на экране.

А в жизни успех «Продюсеров» был такой, что память о давней победе сопровождает Мела Брукса всю жизнь, и уже в нынешнем веке его ждал не меньший успех, когда он решился воспроизвести сценарий «Продюсеров» на Бродвее.

Двар Тора. Вайера: Арабо-израильский конфликт

 

Двар Тора. Вайера: Арабо-израильский конфликт

31 октября, 20:40

Почему Сара выгнала служанку Агарь? Что унаследовали Ишмаэль и Ицхак от Авраама? И какое отношение все это имеет к арабо-израильскому конфликту? Главный редактор «Лехаима» Борух Горин читает недельную главу Вайера.


Фотографии расстрела в Шкеде помогают по-новому взглянуть на Холокост в Латвии

 

Фотографии расстрела в Шкеде помогают по-новому взглянуть на Холокост в Латвии

Подготовил Семен Чарный 1 ноября 2023
Поделиться159
 
Твитнуть
 
Поделиться

Когда еврей Давид Зивкон, бывший узником во времена Второй мировой войны, обнаружил 12 фотографий со сценами убийств евреев в 1941 году на пляже Шкеде в Латвии, он узнал некоторых из своих соседей. На фотографиях они раздевались перед расстрельной ямой. Зивкон работал в доме офицера СС Карла Стротта, когда он обнаружил негативы фотографий, запечатлевшие убийство евреев Лиепаи, сообщает сайт музея «Яд ва-Шем». Зивкон тайно скопировал негативы и вернул на место исходники, а позже, в 1945 году, передал набор фотографий советским следователям. Об этом пишет журналист The Times of Israel Мэтт Лейбовиц.

Место массовых убийств в Шкеде, Латвия. Декабрь 1941 года

После того как изображения «убийства на пляже» были использованы в качестве доказательств на Нюрнбергском процессе, они стали визуальным символом «Холокоста от пуль»: немецкие расстрельные отряды СС и их коллаборационисты уничтожили 1,5 млн евреев в восточной Европе и на территории Советского Союза.

Ныне историк Валери Эбер собрала и опубликовала том междисциплинарных эссе под названием «Рамки Холокоста: фотографии массового расстрела в Латвии, 1941 год», в котором предлагается целостное рассмотрение этих пугающих изображений.

«Я надеюсь, эта книга поможет изменить двойственное отношение ученых к использованию, публикации и обучению с помощью фотографий, проработав этические проблемы, которые они собой представляют, а затем продемонстрировав их богатство для интерпретаций», — заявляет Эбер. 

Место массовых убийств в Шкеде, Латвия. Декабрь 1941 года

По ее словам, она задумала эту книгу, когда проводила семинар в Мемориальном музее Холокоста США.

Фотографии Шкеде узнаваемы миллионами людей, видевшими их в музеях Холокоста или документальных фильмах, но до сих пор почти ничего не было написано об обстоятельствах, при которых они были сделаны.

«В каждой главе рассказывается о том или ином способе «чтения» этих фотографий», — говорит Эбер, профессор истории канадского Университета Лейкхеда в Ориллии, ранее уже опубликовавшая книгу «Гитлеровские генералы на суде: последний трибунал по военным преступлениям в Нюрнберге».

В своем эссе «Не убегать на цыпочках перед лицом страданий: почему мы смотрим на фотографии Холокоста» Эбер пишет: «Жертвы могут смотреть в объектив, но обстоятельства лишают их согласия <на съемку>… Более того, фотографии в их неизменности продлевают насилие и деградацию навечно».

Место массовых убийств в Шкеде, Латвия. Декабрь 1941 года

Темы, которые Эбер предлагает рассмотреть, включают «этические проблемы, представленные фотографиями, то, как изображения перекликаются с литературными и фотографическими образами, а также уязвимость личности жертвы, когда другие пишут свои подписи».

Хотя почти каждый этап Холокоста задокументирован на пленке, ведущие историки лишь недавно начали анализировать фотографии, используя новые подходы. К ним относится и искусственный интеллект (ИИ), помогающий идентифицировать людей на фотографиях в Шкеде.

«В книге рассказывается не только история фотографий убийств на пляже Шкеде, она моделирует более широкий способ осмысления фотографий Холокоста, — заявляет Эбер. – Надеюсь, книга покажет читателям, что эти фотографии, несмотря на их отвратительную историю и невыносимое содержание, должны привлекать наше пристальное  внимание».

 

«С точки зрения преступника»

В декабре 1941 года на пляже Шкеде 2749 евреев – мужчин, женщин и детей – были убиты немцами-эсэсовцами и латвийскими коллаборационистами. Все жертвы были выходцами из Лиепаи, где проживала одна из самых процветающих еврейских общин Латвии.

Открытие спортивной площадки «Маккаби» в Лиепае. 1925 год

Помимо дюжины синагог, община содержала молодежный клуб «Маккаби» и сионистскую культурную группу. До Холокоста четыре из шести городских кинотеатров принадлежали еврейским семьям. Евреи, как и их соседи, отдыхали на дюнах Шкеде за чертой города.

Подобно фотографиям венгерских евреев из так называемого «Аушвицкого альбома», обнаруженного выжившей Лили Якоб в 1945 году, изображения гибнущих евреев Лиепаи были запечатлены фотографом с определенным изяществом, если так можно выразиться.

«[Фотограф] сосредоточил объекты в кадре и встал прямо напротив; изображения сфокусированы; он держит уровень камеры, — пишет Эбер. – Его объекты неподвижны и смотрят вперед, в отличие от окружающих их людей: других евреев, еще раздевающихся, и членов латвийской вспомогательной полиции, которые наблюдают и руководят всем происходящим».

Некоторые эпизоды книги развеивают мифы, связанные с этими фотографиями, и в том числе вызванные противоречивыми подписями к фотографиям, данными им в свое время исследователями. Путаницу усугубляет то, что долгое время ученые не хотели заниматься фотографиями Шкеде по нескольким причинам, сообщает Эбер.

«Проблемы наготы <людей в кадре> и «взгляда с точки зрения преступника» обычно служат основанием для полного отказа от этих фотографий (и других подобных им), — говорит Эбер. – Объясняя различные способы интерпретации фотографий, авторы книги подрывают этот взгляд со стороны преступника, который изначально их определял».

В главе «Тайна культовой фотографии» историк Дэниел Ньюман подробно описывает те аспекты убийства, которые никогда не упоминались в связи с фотографиями Шкеде.

«Немецкие офицеры СС и латвийская вспомогательная полиция выполняли на пляже четыре функции: они охраняли территорию, чтобы никто не мог войти или выйти, наблюдали за раздеванием жертв, сопровождали евреев к братской могиле и производили расстрелы», — сообщает Ньюман.

«Таким образом, три расстрельные команды, две латвийские и одна немецкая, сменялись в течение 15-17 декабря, методично убивая 2749 евреев», — отмечает Ньюман, совершивший несколько исследовательских поездок в Лиепаю, которая находится в 10 км к югу от пляжа Шкеде.

Мемориал убитым евреям на побережье в Лиепае

По сравнению с другими массовыми убийствами, ассоциируемыми с «Холокостом от пуль», расстрел на пляже Шкеде даже не был особенно масштабным, хотя в результате образовалась братская могила длиной более трех футбольных полей. В овраге Бабий Яр под Киевом, например, за два дня осенью того же 1941 года был убит 33771 еврей. 

Однако только в Шкеде фотографу удалось систематически заснять всю «акцию» от начала до конца.

 

«Заснуть навечно»

В 15-летнем возрасте Эдвард Андерс чудом избежал участи своей семьи, а также друзей и соседей, убитых на пляже Шкеде.

«Мой отец придумал уловку, позволявшую спасти его жену и сыновей, — пишет Андерс, которому сейчас 96 лет, в предисловии к книге Эбер. – Мы все трое выглядели «арийцами»: блондины, голубоглазые и прямоносые. Мать должна была заявить, что она не является родным ребенком для своих еврейских родителей, но была обнаружена на пороге их дома: якобы это был христианский подкидыш с листком бумаги, на котором написано имя Эрика, и с крестом…»

Уловка действительно спасла ему жизнь: в то время как других евреев сгоняли к месту казни, Андерса отпустили.

«Некоторые поняли, что должно произойти, и попытались выпить достаточно снотворного, чтобы заснуть навечно», — писал Андерс, автор книги «Среди латышей во время Холокоста», опубликованной в 2011 году.

Место массовых убийств в Шкеде, Латвия. Декабрь 1941 года

«Восемь семей добились в этом успеха. Их тела были доставлены в Шкеде и просто брошены в ожидающую их братскую могилу», — сообщает Андерс, которому Эбер посвятила книгу «Рамки Холокоста».

Спасшись из Лиепаи, после войны Андерс изучал космическую химию в Соединенных Штатах. В дальнейшем он был выбран в группу для изучения партий лунных образцов, полученных американскими лунными миссиями.

Около 20 лет назад Андерс начал собственное исследование судьбы каждого из 7140 евреев, проживавших до войны в Лиепае, и установил, что выжило менее 300 человек. Его отец был в группе евреев, убитых за неделю до расстрела на пляже.

«Очень немногие люди пережили массовые расстрелы, а отрицатели Холокоста отказываются в это верить, — отмечает Андерс. – Но фотографии неоспоримо свидетельствуют об основных этапах казни в Шкеде под Лиепаей. На этих фотографиях изображены три опознанные лиепайские семьи: Гринфельды и семьи Хаима и Якоба Эпштейнов. Эти доказательства неопровержимы».

Эбер рассказывает: «Мы хотели восстановить имена людей, запечатленных на пленке. Таким образом, книга выполняет одновременно историческую и мемориальную функцию».

 

«День на пляже»

Вопрос о том, зачем фотограф сделал снимки на пляже Шкеде, в книге Эбер рассматривается несколькими эссеистами, в том числе в рамках гендерных исследований.

Место массовых убийств в Шкеде, Латвия. Декабрь 1941 года

«На фотографиях мы видим жертв в ситуации, которую сами они не создавали, но которая документирует их убийство», — пишет историк Таня Кинзель в эссе «Чтение против взгляда».

«Следует подчеркнуть то, что фотографии не передают, — продолжает Кинзель. – Шум, запахи, атмосфера ужаса <…> Фотографии не передают ничего из этого: ни запаха стрельбы или экскрементов, ни ветра с моря, ни влажного холода пляжа. Тем не менее, они многое могут рассказать об этом ужасном дне».

По словам Кинзель, эксперта по фотографиям, сделанным в Лодзинском гетто, немцы и латыши, участвовавшие в убийствах на пляже, могли использовать эти фотографии как «порнографические трофеи для хранения и распространения, гордые документы и застенчивый источник», осознавая его опасный потенциал в качестве доказательства преступлений: «Фотографии жертв перед их убийством, когда они стоят перед смертью, не только дублируют взгляд преступника, но также отражают их подчинение и сохраняют эту динамику власти в печатном виде».

В главе «День на пляже: убийства в Шкеде и прибрежная фотография» историк Дэниел Х. Магилов анализирует изображения в традициях «литоральной» (или прибрежной) фотографии.

«Обстановка этих фотографий зверств очень важна, потому что она заметно отличается от визуального воображения, связывающего Холокост с пространством лагерей, гетто, лесов, бункеров, чердаков и вагонов для скота», — пишет Магилов, чьи книги посвящены «пересечениям» исследований Холокоста с фотографией и кино.

Место массовых убийств в Шкеде, Латвия. Декабрь 1941 года

Сравнивая заметное наследие пляжа Шкеде по части прибрежной фотографии с кадрами убийств 1941 года, Магилов называет одно из изображений «жестокой сатирой на традиции пляжной фотографии».

Пожалуй, это самый узнаваемый кадр из серии «Шкеде»: четыре еврейки из Лиепаи вынужденно позируют с еще одной девушкой, которой удалось скрыть свое лицо от камеры. Группу окружают другие евреи, раздевающиеся под дулом пистолета.

«Это явно не группа женщин, позирующих перед камерой в купальниках на людном пляже. Но отголоски такого рода досуговых фотографий, а также прошлого Лиепаи как курорта тревожно присутствуют во взгляде преступника», — пишет Магилов.

В настоящее время Эбер работает над новой книгой о фотографиях, связанных с «Холокостом от пуль». Теперь она рассматривает серию снимков, сделанных в октябре 1942 года во время ликвидации гетто Мизоч на оккупированной немцами Украине.

«Эта книга будет продолжать исследование того, о чем могут рассказать подобные фотографии, — говорит Эбер, которая считает, что фотографии Холокоста пока что недостаточно используются преподавателями и исследователями. – Нам следует помнить, что сегодняшняя молодежь — еще более визуальное поколение, чем мы сами: все социальные сети основаны на фотографиях. Они делают и «потребляют» фотографии тысячами. И я гарантирую, что они увидели эти фотографии зверств в своих онлайн-сессиях…»

Погром в Махачкалинском аэропорте: заметки этнографа

 

Погром в Махачкалинском аэропорте: заметки этнографа

Валерий Дымшиц 1 ноября 2023
Поделиться
 
Твитнуть
 
Поделиться

С 1994 года я занимаюсь историей, культурной и социальной антропологией горских евреев. Написал на эту тему книгу и несколько статей. После некоторого перерыва в 2019-м вернулся к горско-еврейской проблематике и с 2019-го по 2023 год шесть раз участвовал в экспедициях на Северный Кавказ. Обладая специальными знаниями в этой области, полагаю своим профессиональным долгом высказаться о происходящем и в том числе о некоторых штампах, звучащих в общественной дискуссии. 

Если кому-то привидится в моем тексте тень исламофобии, неуважения к народам Кавказа или «любви к начальству», тот может смело сам себе сказать: «привиделось». 

В аэропорту Махачкалы. 29 октября 2023


1. На Кавказе нет / никогда не было антисемитизма

В любой стране, в которой исторически существует / существовала еврейская община, есть / был антисемитизм. Здесь не место и не время обсуждать, почему это так. Примем как данность. Утверждение «на Кавказе никогда и т.д.» основано на колониальной оптике, на умилительном мифе о «благородном дикаре», который живет в своем кавказском раю, как Адам до грехопадения. Сказать «на Кавказе никогда и т.д.» – это всё равно что сказать, будто жители Кавказа – не совсем люди. Дальше в ход идут «стыдные» аргументы про кавказское гостеприимство, хлебосольство и дружбу народов… Взгляд советского туриста и курортника – самый, конечно, «подходящий» для оценки межэтнических и межконфессиональных конфликтов! «Чемпионский» довод, увиденный мною в сети: в Дагестане антисемитизма никогда не было, а кто сомневается, пусть посмотрит фильм «Мимино» про дружбу народов. Сам бы я такого выдумать не смог. Кстати, гомерическое гостеприимство – рудимент традиционного общества, а традиционное общество, врастающее в модерн, чревато большими неприятностями, о чем пойдет речь ниже. 

Антисемитизм на Северном Кавказе был всегда. Гонения на горских евреев заставили их когда-то переселиться под защиту азербайджанских (Дербент, Куба) или русских (Нальчик, Кизляр, Грозный и т.д.) крепостей. До революции были и погромы, и кровавые наветы. Царизм тут не при чем: кавказские евреи не подпадали под российское дискриминационное законодательство о евреях. Горские евреи очень сильно пострадали от погромов в Гражданскую войну. Множество сельских поселений были вырезаны полностью. 

Семья горских евреев перед отъездом в Палестину. Дербент. Начало XX века 

А вот и более близкое послевоенное время. В августе 1960 года в Буйнакске (Дагестан) была опубликована газетная статья “Без бога – широкая дорога” некоего Д. Махмудова. В ней утверждалось, что евреи покупают 5-10 граммов мусульманской крови, разбавляют ее в большом ведре воды и продают другим евреям. Содержание этой статьи в тот же день было передано по местному радио. Дело едва не кончилось погромом. Евреи Буйнакска дошли до Политбюро. Чтобы разрядить обстановку, потребовалось вмешательство Москвы…

Во время Шестидневной войны в мечети Дербента прошло собрание, посвященное осуждению Израиля, на нем с речами выступили председатели колхозов, директора заводов и фабрик, которые призвали власти “нанести удар по агрессору”. Народ на улицах понял эти слова как разрешение нападать на евреев, и в городе запахло погромом. Евреи обратились к властям с просьбой о защите, кроме того, организовали отряды самообороны на случай нападений.  В тот раз обошлось.

В Махачкале только что произошло нечто ужасное, но пока, слава богу, локально. 

А в 1993-1994 годах здесь происходило такое, что нынешнее насилие – это даже не цветочки, а бутончики. Евреи Дагестана и Кабарды испытали тогда жесткий силовой прессинг (угрозы, похищения, убийства), в результате чего вынуждены были покинуть свои дома и квартиры, часто бросив всё. Гуманный вариант, когда человеку давали 24 часа на сборы и советовали оставить ключи от квартиры под ковриком. Негуманный – убийство. 

Еврейская женщина распродает домашнюю утварь перед эмиграцией в Израиль. Дербент, Дагестан. 1994

Евреи бежали в Израиль, Москву и Пятигорск. В Дагестане исчезли общины Буйнакска, Кизляра, Хасавюрта. Так, четырехтысячное еврейское население Буйнакска покинуло город меньше чем за полгода. Это очень хорошо видно по синагоге: эдакие помпеи, где на школьной доске в вестибюле (там была воскресная школа) не дописано слово на иврите. Еврейское население Дербента уменьшилось с 17 тысяч до 2 тысяч. За всем этим стоял, конечно, криминал, но обоснования (нельзя же отнимать чужую собственность, а то и жизнь просто так!) были самые что ни на есть антисемитские. 

Знать об этом «специалистам по дружбе народов» не обязательно, тем более что шашлыки такие вкусные, а гостеприимство такое широкое.

 

2. Что подогревает современный кавказский антисемитизм?

Антисемитизм (как и прочие подобные фобии) – не идеология, а дремлющий элемент сознания. Вроде нормальной микрофлоры, которая становится патогенной, стоит организму-хозяину ослабеть. Никто никого не любит (и не обязан), все про всех знают массу гадостей и гадких мифов, но живут мирно и дружно, ходят друг к другу в гости и на свадьбы. Но вот наступает кризис – социальный, экономический, религиозный, политический, а то и все сразу. Тут-то всё и начинается. 

Самое страшное, если такое обострение случается в обществе с незавершенной модернизацией (а это как раз Северный Кавказ), когда масса сельского населения продолжает переселяться в города. Переселенцы сохраняют традиционные предубеждения, но утрачивают традиционные сдержки и противовесы. Они дезориентированы, они требуют часть городского пирога, но не знают, как эту часть откусить. Они попросту бедны, часто без работы, руководимы радикальными проповедниками, молоды, легко мобилизуемы и т.д. Дагестан это, или Египет, или Бразилия – уже частности. Для старожильческого городского населения сосед-иноверец – одновременно и конкурент, и ресурс, в конце концов у всех есть общая полисная идентичность и полисный патриотизм. А для «понаехавших» горожанин – мишень, горожанин-иноверец – мишень вдвойне. 

Болезнь не вполне модернизированных обществ – быстрый рост столичных городов (Каир, Мехико, Рио, Москва и т.д.), так сказать, демографическое ожирение, потому что только в таких городах можно получить дополнительный ресурс, который до периферии не доходит. Махачкала как раз из таких городов. За последние десять лет численность населения увеличилась в полтора раза – до 600 тысяч. С ближними пригородами там живет сейчас миллион. Треть населения республики. Это плохая ситуация, нездоровая. Множество жителей приехало совсем недавно. В таком городе найти две тысячи агрессивных гопников легче, чем где-либо. 

Люди на взлетно-посадочной полосе аэропорта Махачкалы. 29 октября 2023

У всех есть неконтролируемая эмоция, основанная на идентичности. Я переживаю нападение ХАМАСа на Израиль очень тяжело, потому что я еврей, потому что у меня там друзья и родственники. Мусульмане же то, что происходит с мирным населением Газы, переживают еще острей, чем я. Сочувствие единоверцам – понятная эмоция, заслуживающая уважения, но к погромам отношения не имеет. Между прочим, аэропорт Махачкалы был разграблен дотла. И этот грабеж ничем не помог страдающим мусульманам Палестины.


3. Погром устроило / спровоцировало российское начальство

На мой взгляд, это самое неумное из повторяемых в социальных сетях суждений. И оно почти идентично суждению этого самого начальства, не любимого сетевой общественностью. Население постоянно убеждают: народ никакой субъектностью не обладает, без закулисных кукловодов нигде не обходится, любой протест инспирирован вражескими спецслужбами. Президент России В. Путин и губернатор Дагестана С. Меликов утверждают: погром в Махачкалинском аэропорту инспирирован американскими спецслужбами. А им в ответ летит: да это вы сами всё затеяли. Полное равенство по модулю.

Как нужно не уважать людей, неважно каких, плохих или хороших, чтобы считать, что без науськиваний начальства они шага не сделают. Это всё та же колониальная оптика: благородный дикарь в своем природном состоянии извергает водопады гостеприимства и дружбы народов до тех пор, пока злое начальство не научит его плохому. Можно считать, что человек поступает дурно, можно его за это ненавидеть, можно даже убить в целях самообороны, но нельзя перестать видеть в нем человека, который сам принимает решения, дурные или добрые, и сам несет за них ответственность.

Конечно, начальство – центральное и местное – несет политическую ответственность за все, что происходит в стране и регионе. Можно сказать, что Дагестан – бедная республика с массой социальных и экономических проблем, что не справившийся губернатор прислан из Москвы, что жесткое давление на оппозицию на Северном Кавказе началось раньше, чем в целом по России. И тем не менее, прямой вины ни на местной, ни на центральной власти нет. Начальство меньше всех заинтересовано в такого рода эксцессах, потому что оно: а) постоянно говорит о межконфессиональной гармонии, которая царит в РФ б) борется с нацизмом, что делать на фоне погромов не вполне удобно в) тщательно оберегает свою монополию на насилие. 

Вера в то, что власть отвечает за всё дурное, происходящее в стране, это культ личности наоборот. 

Валерий Дымшиц (слева) в синагоге Дербента и проф. Ализа Коэн-Мушлин, руководитель Центра еврейского искусства в Иерусалимском университете (СПРАВА) во время совместной экспедиции Петербургского еврейского университета (ныне Петербургский институт иудаики) и Центра еврейского искусства в Иерусалиме. 1994

P.S. Горские евреи – последняя еврейская этнокультурная группа, которая все еще живет «у себя дома», то есть на Кавказе, и в основной массе продолжает говорить на своем языке. Если горским евреям, не дай бог, под угрозой насилия придется окончательно покинуть Кавказ, это станет не только трагедией для каждого отдельного беженца и для каждой семьи. Это будет окончательным крахом диаспоры как особого типа еврейской традиционной культуры. И это будет огромная потеря для меня как для исследователя.  

P.P.S. Я очень люблю Дагестан, ностальгически покупаю на Васильевском острове чуду, мечтаю снова увидеть горы и Каспийское море и от всей души желаю Дагестану и всему Северному Кавказу мира и процветания.

В США заявили о росте антисемитизма

 

В США заявили о росте антисемитизма

Подключайтесь к Telegram-каналу NashDom.US


 Дата: 01.11.2023 08:49

Глава министерства внутренней безопасности США Алехандро Майоркас заявил, что на фоне палестино-израильского конфликта в Штатах растет число случаев антисемитизма.
По его словам, по мере продолжения палестино-израильского конфликта наблюдается рост числа сообщений об угрозах в адрес еврейских, мусульманских, а также арабо-американских общин и учреждений.

"Ненависть, направленная против еврейских студентов, еврейских общин и учреждений усиливает уже существовавший рост антисемитизма в США и во всем мире", - говорится в тексте выступления Майоркаса во вторник в сенате США.

На этой неделе Белый дом выразил тревогу в связи с сообщениями об инцидентах против евреев в американских университетах. Напряженность в отношениях между произраильскими и пропалестинскими группами возникла в некоторых американских университетских городках, в том числе в Нью-Йорке, что заставило руководство университетов усилить меры безопасности.