понедельник, 17 апреля 2023 г.

Недельная глава «Тазриа-Мецора». Чума злоречия

 

Недельная глава «Тазриа-Мецора». Чума злоречия

Джонатан Сакс. Перевод с английского Светланы Силаковой 17 апреля 2023
Поделиться11
 
Твитнуть
 
Поделиться

Раввины давали морально‑нравственную оценку болезни «цараат» (часто переводится как «проказа»), которая является главной темой и в главе прошлой недели, и в нынешней. Они считали, что это не заболевание в медицинском смысле, а кара. Их толкование основывалось на доказательствах, содержащихся в самом документе — в книгах Моше.

Рука Моше покрылась проказой, когда он вслух усомнился в том, что народ готов поверить в его миссию (Шмот, 4:6–7). Проказа поразила Мирьям, когда та стала порицать Моше (Бемидбар, 12:1–15). «Мецора» (прокаженный) — не кто иной, как «моци шем ра»: тот, кто презрительно отзывался о других.

Мудрецы считали злоречие — «лашон а‑ра» — одним из самых тяжких грехов. Маймонид излагает это так: «Сказали наши мудрецы: “За три преступления спрашивается с человека в этом мире, и нет ему доли в Грядущем мире — за идолопоклонство, прелюбодеяние и убийство; а за злоязычие — как за все эти преступления вместе”. И еще сказали мудрецы: “Каждый, кто злословит, как будто отрицает основы Торы” <…> Злословие убивает троих: рассказчика, слушателя и того, о ком говорят  (Ильхот деот, 7:3)».

Так ли это на самом деле? Рассмотрим всего два из множества примеров. В начале XIII века вспыхнул ожесточенный спор между приверженцами и критиками Маймонида. Приверженцы считали его одним из величайших еврейских умов всех времен. А критики — опасным мыслителем, в чьих трудах содержится ересь и чье влияние толкает людей к отказу от заповедей.

Шла яростная полемика. Обе стороны распространяли инвективы с взаимными обвинениями и отлучали одна другую от веры. Появлялись памфлеты и памфлеты‑отповеди, проповеди и проповеди‑отповеди, так что разногласия некоторое время буквально сотрясали французское и испанское еврейство.

В 1232 году доминиканцы сожгли книги Маймонида. Это вызвало шок, приведший к недолгому затишью. Затем экстремисты осквернили гробницу Маймонида в Тверии. В начале 40‑х годов XIII века, после Парижского диспута , христиане сожгли все экземпляры Талмуда, которые смогли отыскать. И то была уже одна из величайших трагедий Средневековья.

Какова же связь между внутренним конфликтом в еврейской среде и сожжением еврейских книг, устроенным христианами? Возможно, доминиканцы, вздумав сами выдвинуть обвинения против евреев, воспользовались в этих целях обвинениями в ереси, которые евреи выдвинули против Маймонида? Или доминиканцам просто удалось воспользоваться внутриеврейским расколом, чтобы устроить гонения, не опасаясь слаженного отпора со стороны евреев? Так или иначе, на протяжении всего Средневековья самые жестокие гонения христиан против евреев либо происходили по подстрекательству обращенных евреев, либо играли на слабых местах еврейских общин.

Переместимся в нашу эпоху. Одним из самых блистательных представителей ортодоксального иудаизма в своем поколении был рабби Меир‑Лейб бен Йехиэль‑Михаэль (Мальбим) (1809–1879), главный раввин Румынии. То был выдающийся ученый, и его комментарий к Танаху — одно из заметных свершений XIX века.

Рабби Меир-Лейб бен Йехиэль-Михаэль (Мальбим)

Первое время все слои еврейской общины принимали его с распростертыми объятиями, ценя его ученость и принципиальность в религиозных вопросах. Однако наиболее «просвещенные» евреи вскоре, к своему ужасу, обнаружили: перед ними энергичный поборник традиций. Тогда они взялись настраивать гражданские власти против него! На плакатах и в памфлетах эти люди изображали Мальбима этаким «пережитком Средневековья», противником прогресса и духа современной эпохи.

Однажды они прислали ему на Пурим в подарок корзинку с едой, где были в том числе свинина и крабы, с сопроводительным письмом: «Мы, местные прогрессивные деятели, имеем честь преподнести эти деликатесы и вкусные яства с нашего стола в дар нашему светилу».

В конце концов правительство, откликнувшись на их кампанию, аннулировало официальное признание еврейской общины и, соответственно, признание Мальбима ее главным раввином, а также запретило ему проповедовать в Большой синагоге. Рано утром в пятницу 18 марта 1864 года полицейские окружили дом Мальбима, арестовали его и взяли под стражу. После завершения шабата его посадили на корабль и доставили к болгарской границе, где отпустили на свободу при условии, что он никогда больше не вернется в Румынию.

Вот описание этой кампании в энциклопедии «Джудаика» : «М. Розен опубликовал различные документы, обнажающие те ложные обвинения и клевету, которые выдвигали в письмах против Мальбима, адресованных румынским властям, евреи‑ассимиляционисты, недруги Мальбима. Они обвиняли его в нелояльности, в том, что он якобы препятствовал общественной ассимиляции евреев и неевреев, настаивая на соблюдении законов питания, а также утверждали: “Своим поведением и запретами этот раввин хотел бы помешать нашему прогрессу”. В результате премьер‑министр Румынии издал официальное заявление против “невежественного и наглого” раввина <…> Это привело к тому, что министр отказался предоставить права евреям Бухареста на том основании, что раввин их общины был «заклятым врагом прогресса”».

Похожие истории можно рассказать и о других выдающихся ученых, в том числе о рабби Цви‑Гирше Хайесе, рабби Азриэле Хильдесхаймере, рабби Ицхаке Рейнесе и о раввине Йосефе Соловейчике, да будет благословенна его память (в 1941 году его привлекли к суду в Бостоне по сфабрикованным обвинениям, которые выдвинула против него местная еврейская община).

Эти позорные эпизоды были продолжением ожесточенной войны, которую вели против хасидского движения его противники, митнагдим: тогда многих хасидских лидеров (в том числе первого Ребе Хабада, рабби Шнеура‑Залмана из Ляд) заключали в тюрьмы на основании лживых показаний, которые некие евреи давали местным властям.

Для народа с долгой историей мы бываем порой поразительно невосприимчивыми к урокам истории. Снова и снова, будучи не в состоянии урегулировать свои конфликты в соответствии с гражданским правом и по‑хорошему, евреи клевещут на своих противников перед гражданскими властями, и результаты оказываются катастрофическими для всей еврейской общины. Вопреки тому факту, что весь раввинистический иудаизм — культура дискуссии; вопреки тому факту, что в Талмуде недвусмысленно сказано: со взглядами дома Гилеля согласились, поскольку его представители были «кротки, скромны, преподавали взгляды своих оппонентов наряду со своими взглядами и преподавали взгляды своих оппонентов прежде, чем свои»  (Эрувин, 13б); вопреки всему евреи продолжают сурово порицать, осуждать и даже отлучать тех, чьих взглядов они не понимают, даже если мишени их презрения (Маймонид, Мальбим) — величайшие защитники ортодоксального иудаизма от интеллектуальных вызовов своего времени.

В чем виновны эти обвинители? Только в злоречии. А что такое злоречие? Всего лишь слова. Однако слова не проходят без последствий. Унижая своих противников, самозваные защитники веры принижали сами себя и свою веру. Они умудрились создать впечатление, что иудаизм глуповат, мыслит узко и беспомощно теряется, когда его оспоривают, что это религия проклятий, а не дискуссий, религия отлучения от веры, а не аргументированных дебатов.

Маймонид и Мальбим отнеслись к своему уделу философски. Но хочется плакать, когда видишь, как принизили великую традицию.

Поразительная прозорливость — увидеть в проказе (болезни, уродующей тело) символ и симптом злоречия. Ведь мы действительно превращаемся в уродов, когда используем слова для осуждения, а не для общения, чтобы зашорить сознание, вместо того чтобы открыть его миру, когда мы используем язык как оружие и разим им беспощадно. Мысль «Мецоры» сохраняет актуальность. Словесное насилие не менее жестоко, чем насилие физическое, а те, кто вредит другим, сами не остаются невредимы. Слова ранят. Оскорбления травмируют. Злоречие разрушает людские сообщества. Язык — величайший дар Б‑га человечеству. Его следует применять осмотрительно, он призван исцелять, а не вредить.

Меир Шалев, читатель Библии

 

Меир Шалев, читатель Библии

Михаил Эдельштейн 16 апреля 2023
Поделиться
 
Твитнуть
 
Поделиться

Крупнейший израильский прозаик Меир Шалев умер на 75-м году в мошаве Алоней Абба в Нижней Галилее.

Меир Шалев

В одном из интервью Меир Шалев сказал, что из всех библейских персонажей хотел бы написать роман только про Палтиэля. Это эпизодический персонаж из Книги Шмуэля, который появляется в повествовании лишь дважды. Когда Шауль задумал убить Давида и тот бежал, царь нашел своей дочери Михаль, жене Давида, нового мужа — этого самого Палтиэля. А потом Шауль умер, Давид опять вошел в силу — и сын Шауля, ставший царем, вернул ему Михаль. «И пошел за нею муж ее, и следовал за нею с плачем до Бахурим. Но тут сказал ему Авнер: ступай назад! И тот возвратился», — на этом заканчивается библейская история Палтиэля.

В этом выборе весь Шалев. Взять огромное произведение, национальный эпос, определивший на тысячелетия вперед развитие мировой культуры, разглядеть внутри маленького человека, трогательного и нелепого неудачника, почти не связанного с основным сюжетом, и сделать его главным героем. Тут, конечно, еще важно, что в итоге все несчастны: и Палтиэль, и Михаль, даже Давиду, наверное, не очень хорошо. Шалев, при всем своем чувстве юмора и лиризме на грани сентиментальности, не терпел хороших концов. Развязки всех его книг грустны.

Библия, о которой он так много размышлял и писал, вообще привлекала его в первую очередь как огромный резервуар историй о любви, ревности, зависти, обмане, предательстве. Даже Яаков, один из любимых героев Шалева, интересовал его не как праотец еврейского народа, а своими взаимоотношениями с Эсавом, Лаваном, Рахелью, готовностью год за годом ждать и добиваться любимой женщины. Поэтому Шалев признавался в равнодушии к Новому Завету и Корану — там он не находил таких захватывающих и психологически выверенных сюжетов, как в Танахе.

В Шалеве часто видели ностальгического писателя, воспевающего пионеров Второй алии и показывающего измельчание их потомков. Сам Шалев с этим не соглашался, возражал и, наверное, был прав. Но все же его постоянный писательский интерес к поколению отцов-основателей несомненен и неслучаен. Описывая те легендарные времена, Шалев удовлетворял свою тягу к эпосу с его неизбежными преувеличениями и смешением реального и фантастического. Из строителей ишува Шалев лепил мифологических героев, подобных тем же праотцам. По мере приближения к нашим временам эпос постепенно превращался в многофигурную семейную сагу, а та — в «нормальный» роман. Фресковые композиции — в масляную живопись. Мифологические гиганты — в людей, «как ты да я».

Еще одним «триггером» для Шалева было преследовавшее его всю жизнь сравнение с Маркесом. Слыша слова «латиноамериканская школа» или «магический реализм», он менялся в лице. Он говорил, что писателю, в распоряжении которого есть Библия, гоголевский «Нос» и «Мастер и Маргарита», нет необходимости обращаться к опыту кого-то еще. Впрочем, на другие, не столь заезженные параллели Шалев не обижался и на мой вопрос про Кустурицу ответил, что видит в его манере много общего с собственной и считает, что тот мог бы снять хороший фильм по «Русскому роману».

Он был обаятельным человеком и хорошим собеседником. И романы его, помимо прочих достоинств, обаятельны, трогательны, смешны. Это книги, написанные не для филологических разборов и премий, а для того, чтобы их читали и любили.

Так, прочитав один из романов Шалева, в него влюбились Рафаил Нудельман и Алла Фурман, ставшие его переводчиками на русский. Это был редчайший случай служения: они буквально вынашивали вслед за автором каждую его книгу, готовы были неделями искать недостающее слово, выверять ритм фразы. Шалев стал для них не просто любимым писателем, но близким другом, интимным собеседником. В конце концов и судьба их сложилась во вполне шалевовский сюжет – пронзительно красивый и грустный. Благодаря Нудельману и Фурман Шалев стал своим для тысяч русскоязычных читателей, которые провожают его сейчас словами скорби и восхищения.

Варшавское гетто через 60 лет после восстания

 

Ася Энтова

Варшавское гетто через 60 лет после восстания

Если вы поедете в Варшаву, то не ходите в район бывшего еврейского гетто. В современном путеводителе о нем не сказано ни слова, упоминается только, что эта часть Варшавы была разрушена до основания. Любуйтесь на восстановленные после войны разноцветные домики Старого и Нового Места, взгляните сверху на роскошные мосты через Вислу, прогуляйтесь по улице Краковское предместье и дальше, до парка Лазенки, где распускают хвост павлины у Дворца-на-воде и где поставлен памятник Шопену.
А в той, другой половине Варшавы (западнее улицы Андреаса и Маршалковской) не осталось ничего интересного. Эти скучные районы застроены, как московские "старые" Черемушки, домами - бараками, получившими в народе название "хрущебы". Присутствует здесь и типично московское высотное здание - Дворец науки и культуры - сторожевая вышка в сталинском стиле "вампир". От довоенной Варшавы сохранились только несколько домов в ужасном состоянии, которые можно пересчитать по пальцам. Неремонтируемые, облезлые, зияющие разбитыми стеклами и торчащими обломками кирпичей, они терпеливо дожидаются, когда их снесут и отстроят на их месте современные башни из стекла и бетона. В отличие от Старого и Нового Места, этот район варшавяне не восстанавили, а застроили так, как будто стремились поскорее избавиться от памяти о тех, кто жил здесь до войны.
Не заходите в узкие дворы-колодцы одной из таких развалин. Когда вы поднимите голову, чтобы увидеть вверху клочек голубого неба, у вас закружится голова и перехватит дыхание - там нет живого воздуха. Не покупайте в кондитерской старого дома на углу Крахмальной никаких, даже самых аппетитных пирожных - спазм в горде не даст их вам проглотить. Не ходите смотреть памятник Героям гетто на улице Анилевича - стандартная мраморная стелла с барельефом, таких вы много насмотрелись в городах-героях бывшего СССР (этот, правда, украшен двумя семисвечниками).
Не ищите Дом сирот, который сейчас на улице Вольской. Бюст Корчака в огромном мраморном воротнике не вызовет у вас ничего, кроме недоумения. Подтаявший снег проложил по нему влажную дорожку - как от слез.
Не ходите и в небольшой музей еврейской культуры - на стенах его залов представлены только черно-белые фотографии гетто, да в витрине свалена куча старых сломанных семисвечников и часов, таких, какие остались у меня от моего дедушки.
Не порадует вас и чудом уцелевшая синагога, в которой уже давно не собирается миньян. Вокруг нее судорожно пытаются создать видимость еврейской жизни: кошерная лавочка, театрик, здание еврейской общины.
В районе бывшего гетто не видно живого, а не музейного еврейского присутствия. Но нет здесь и умиротворенно-спокойного духа кладбища, нет и стерильно-величественной атмосферы пепла и руин. Мне показалось, что над всем эти местом витает приторно-сладковатый запах гниения. За 60 лет процесс распада-возрождения здесь еще не завершился, еще зияет этот район быстрой и дешевой застройкой, насовместимой с помпезными центральными улицами по-соседству.
Говорят, что весной в Освенциеме ярко-зеленая трава, буйно растущая на удобренной жирным пеплом почве, дисгармонирует с мрачными старыми бараками, от которых веет холодом. Так жизнь контрастирует со смертью. Здесь же, в этих кварталах Варшавы, не заметно ни жизни, ни смерти. Среди подтаивающего весеннего снега и вроде бы живых, хотя и безликих строений, зияет угнетающая пустота. Вроде бы и деревья посажены, и люди ходят и даже собачек выгуливают. Но, нет, пусто здесь, в двух кварталах от центра, не чувствуется суеты большого города, не заметно ни прошлой смерти, ни новой жизни. Видно не перегнили еще чувства тех, кто жил здесь до того: сначала любви к новой родине и самодовольства, потом удивления и испуга, потом постоянные унижения и отупляющие боль и голод, а в конце - безразличная покорность или обреченное сопротивление. Тела, которые чувствовали все это, исчезли, ушли дымом в небо вслед за отлетевшими душами, а вот вся эта бушующая лавина чувств не схлынула в траншеи хотя бы братских могил, потому что и могил-то почти не было: все, кого не успели вывезти в лагеря уничтожения, сгорели здесь в огне восстания. Эта мрачная аура не рассосалась окончательно до сих пор, не перегнила, чтоб удобрить собой следующее поколение. Видно не хватило ей достаточно исторического кислорода - сожаления и искупления, обсуждения и осуждения, осмысления и законченности, - чтобы окончательно разложиться в прах.
Как будто слишком поспешно наложили пломбу на разрушенный зуб, не выдернули корешки, и вот они зудят под пломбой-асфальтом и чешутся так, что приезжают из Израиля и из диаспоры детишки и взрослые и ходят, смотрят, ищут... Нет здесь ничего, незачем искать, и даже польский антисемитизм поблек и пожух, хоть и не выветрился совсем.
Что же тянет нас в эту заасфальтированную пустыню? Нерешенные вопросы о вине не одних только немцев, но и поляков, но и юденрата, и нас самих? Или вопросы о том, что такое еврейский народ с его двухтысячелетней ныне исчезающей диаспорой, и в чем его отличие от других, нормальных народов? И зачем нужно нам свое государство, и какое, и как сделать так, чтобы его снова не уничтожили?
Но ответы на эти вопросы не хранятся в музейных архивах и не стоят как памятники на площадях. Исходи здесь все улицы вдоль и поперек, пересмотри все фотографии - не поможет, только станет муторнее на душе.
И, что же, сами поляки не ощущают ни жутковатой призрачности этих районов, ни зияния белой заплаты на своей истории? Ведь не спросишь у них, а сами, если и заговорят, то только о том что у них тоже еврейская двоюродная тетка или дед, или племянница то ли спаслись то ли сгинули то ли перехали в Израиль.
Во избежание недоразумений подчеркну, что я не собираюсь предъявлять полякам ровно никаких претензий. Да и что бы я хотела здесь увидеть? Цветущую возродившуюся еврейскую общину? Нет, мне кажется большой ошибкой, за которую нам еще предстоит расплатиться, восстановление еврейских общин в Германии и Франции. Памятники и музеи, взывающие к жалости? Я была во многих музеях: Бабий Яр и Змиевая балка на Украине, Иерусалимский Яд-ва-Шем, квартира в Амстердаме, где пряталась Анна Франк. А музей Катастрофы в Вашингтоне представляет собой эдакий Холокост-ленд, где вы можете прогуляться по гетто, забраться в вагон, в котором перевозили евреев в концлагеря, и даже изучить устройство газовой камеры. Этот музей огромных американских, а не европейских масштабов скорее посвящен политкорректности, а не Катастрофе. Последний скандал вокруг строительства музея-памятника погибшим еврееям в центре Берлина только подтверждает ненужность строительства новых таких памятников.
Если бы я чего-то и хотела, то чтоб это место исчезло, чтобы его никогда не существовало вместе со всем, что здесь произошло. Но поскольку это невозможно, то требуется найти произошедшему место в картине мира, вписать его в ряд наших исторических трагедий, начинающихся разрушением Первого Храма, и поместить его где-то после изгнания из Испании и погромов Хмельницкого. Но найти ему подобающее место на исторической карте куда сложнее, чем на карте географической. Нет у нас еще машины времени и счетчика исторического излучения, точно определить место памятника мы можем только в трех земных координатах. Пишутся воспоминания и исторические исследования, школьные учебники и идеологические статьи, но окончательно ряд наших катастроф упорядочится только тогда, когда история опишет полный цикл и Храм наш будет восстановлен, а пока...
Пока не приезжайте в Варшаву. А если уж вы приедете, то не ходите в район бывшего еврейского гетто, а гуляйте себе спокойненько по дворцам и паркам и не обращайте внимания на выставленные для туристов грубо вырезанные деревянные фигурки-сувениры, обозначающие, но уже мало чем напоминающие евреев. Жидов по-польски.

Фотографии автора

"Новости Недели", 15.04.2003

  • Тени Холокоста
  • Ален Безансон: Еврейская память о нацизме

     

    Ален Безансон

    Еврейская память о нацизме

    Из книги "Бедствие века. Коммунизм, нацизм и уникальность Катастрофы."

    Затрагивая эту тему, на мой взгляд, следует подчеркнуть нечто, на что редко обращают внимание. Известно, что с тех пор, как еврейский народ, обретя равноправие в конце XVIII века, вернулся в общую историю Запада, он (или по крайней мере некоторые его члены) принимал участие во всех добрых или злых делах, затеянных народами, с которыми он смешался. Евреев встречаешь в успешной или бедственной истории философской и общественной мысли, политической, социальной и экономической жизни. За исключением, разумеется, нацизма. В этом деле, столь исключительно устремленном к злу (в нашем веке сравниться с ним в этом может только коммунизм), евреи — жертвы, а не виновники. Библейские пророки сочли бы это великой милостью, ибо они учили, что такому страшному греху следует предпочесть смерть. Евреи были избавлены от соблазна, в который люди из числа "народов" впали во множестве. С этой точки зрения, они справедливо чувствуют себя невинными и непричастными.
    Еврейскую память о нацизме обостряют два сопутствующих фактора. Нацизм, изначально провозглашавший себя врагом демократии - в то время как коммунизм изображал себя ее вершиной, — в силу этого стал тем отрицательным полюсом, по отношению к которому самоопределяется всемирное движение за демократию, ускоренно развивающееся, начиная с 1945 года. Более того, поскольку нацизм был зачислен в крайне правые движения — левые по контрасту являли себя его противоположностью. Во Франции, где во время оккупации были и компромиссы, и соучастие, где после капитуляции был установлен фашиствующий режим, левые заинтересованы в захвате монополии на "антифашизм", отождествленный, согласно коммунистическому "писанию", с антинацизмом. И, значит, они заинтересованы в том, чтобы заполучить на свою сторону еврейское общественное мнение, набивая цену памяти о нацизме, в результате чего евреи попадают скорее в сферу интересов левых, чем в ту, где лежат интересы еврейской общины.
    Еврейскую память по праву беспокоят идейные течения непосредственно оскорбляющие ее. "Негативизм" [отрицание Катастрофы] — крайний тип таких течений. Он настолько выходит за всякие рамки истины и историческою здравого смысла, что ею поддерживают лишь несколько отдельных личностей, не имеющих ни малейшего интеллектуального авторитета. Неприятно, что во Франции это течение запрещено законом, принятым к тому же под покровительством коммунистов. Дискуссию не следует в законодательном порядке избавлять от вопроса об истине. Иначе те, кто отрицает надежно удостоверенные факты, могут жаловаться и даже похваляться, что их лишают свободы мысли, а значит, избегать позора, на который свобода мысли их обрекает.
    Банализация Катастрофы — другая причина горечи. В повседневной речи слово "геноцид" приобрело расширительное значение, доходящее до злоупотреблений. Его применяют к любым притеснениям, серьезным и несерьезным, и скоро мы дождемся, что геноцидом назовут резню морского котика или охоту на китов.
    Люди уничтожают друг друга с тех пор, как стали достаточно многочисленными, чтобы воевать. По античным законам войны, всех взятых в плен мужчин, способных носить оружие, предавали смерти, а женщин и детей отдавали в рабство. Согласно сегодняшнему словоупотреблению, Троянская война или Пунические войны это геноцид. Еврипид в "Троянках", Фукидид, рассказывавший о наказании мелийцев, описывали факты геноцида. Средневековый немецкий "Дранг нах Остен" привел к исчезновению нескольких славянских и балтийских народов, живших между Эльбой и Одером. В межплеменных африканских войнах сегодня, когда современное оружие заменило дротики, за несколько месяцев погибает миллион человек. Кто помнит о скифах, сарматах, аварах, печенегах, хазарах — народах, некогда славных, а ныне пропавших без следа?

    Массовое убийство — еще не геноцид. В правовом словоупотреблении, которое ратифицировано международной конвенцией, геноцид — "методическое уничтожение этнической группы". Это определение хромает: многие вышеупомянутые массовые убийства подходят под это определение; с другой стороны, если усомниться в том, что евреи — "этническая группа" (т.е. исходить из нацистской концепции), то Катастрофа не войдет в эту категорию! Чтобы остаться в рамках исторического здравого смысла и в границах XX века, я предлагаю договориться о том, что геноцид в прямом смысле слова, в отличие от обычного массового убийства, требует следующего критерия: нужно, чтобы резня совершалась умышленно, а умысел возник в рамках идеологии, имеющей целью уничтожить часть человечества во имя торжества идеологической концепции добра. Замысел уничтожения должен охватывать всю намеченную к уничтожению группу, даже если он не доведен до конца из-за материальной невозможность или изменения политики. Единственным известным прецедентом могла бы считаться Вандея, которая, согласно приказам Конвента, должна была быть "уничтожена" целиком. Карье писал: "Во имя человечества я очищаю землю свободы от этих чудовищ". И действительно, зону уничтожения очистили от населения на четверть, что близко к достижениям XX века.
    Применяя этот критерий, мы прежде всего выделим нацистское истребление евреев и цыган, "чистый" геноцид; к нему следует присоединить уничтожение инвалидов, от которых Гитлер избавился накануне войны. Я присоединяю сюда также украинский геноцид 1932-1933 гг., который напоминает вандейский тем, что совершался, когда крестьяне уже прекратили всякое сопротивление, и был прерван, когда политическую цель сочли достигнутой. Прибавим также армянский геноцид 1915 г. и камбоджийский. Все эти случаи геноцида были заранее запланированы и держались в глубокой тайне. Тайна не устояла: где — перед военным поражением, где — перед падением виновного в геноциде режима. Однако, к примеру, тайна украинского геноцида едва-едва раскрыта и даже сейчас далеко не полностью документирована. Обычно считают, что тогда погибли5-6 миллионов человек. Можно полагать, что были и другие случаи геноцида, о которых мы не слышали ничего.
    Армянский геноцид, хотя и совершенно несомненный, все-таки еще напоминает "классическое" массовое убийство. Младотурки намеревались превратить свою страну в государство-нацию по якобинскому образцу и, чтобы осуществить ее единство, мобилизовали башибузуков — по старому имперскому рецепту, уже испробованному несколько раз, в частности в 1895 г. на тех же армянах. Этот рецепт был унаследован от безжалостных правил древней войны. Японцы в Китае делали то же самое. По украинский и еврейский геноциды основаны исключительно па идеологическом замысле, и это их объединяет. Целью первого было распространить и усовершенствовать коммунистический контроль, ликвидируя тот потенциал сопротивления, который представляло собой национальное чувство украинского народа или просто само его существование. Как только цель была достигнута; исчезла и необходимость (ради замысла в целом) и даже желание "ликвидировать" остаток населения. Накануне смерти Сталин размышлял о возможном повторении этой операции. Еврейский геноцид, основанный на замысле воссоздания расовой чистоты, предполагал истребление всех евреев без исключения. В этом он напоминал традиционные массовые убийства, в особенности армянский геноцид, где трупы женщин и детей нагромождались курганами, или, если брать недавнее время, уничтожение тутси в Руанде, которое организовали хуту. Есть в нем, однако, и отличие.
    В самом деле, огромное большинство евреев — и не только евреев — сознает непреодолимое различие между тем, что случилось с ними, и тем, что пережили другие народы. Это неискоренимое, но неясное сознание — источник непрестанно встающих вопросов, на которые нет однозначных ответов.
    Многие мыслители-евреи, и не из последних, начиная с Раймона Арона, Бориса Суварина и Ханны Арендт, выносили беспристрастное суждение о двух ужасах нашего века, окинув их невозмутимым взглядом. В недавней, исполненной благородства статье Энн Эпплбаум"A dearth of Freeling" (New Criterion, New York, vol. 115, №2, Oct. 1996) заведомо отвергается мнение тех, кто считает, будто евреи, эгоистически замкнувшиеся на своем горе, бесчувственны к чужим несчастьям. Анни Крижель в одном из своих последних перед смертью текстов стремилась напомнить, что в отношении сталинизма некоторым евреям не стоит чересчур культивировать легенду о "фундаментальной невинности жертв"(L'antisemitisme de Staline.// "Les nouveaux Cahiers", №120, 1995, p.55).
    Однако я не думаю, что у кого-то из вышеназванных дух справедливости подавлял чувство отличия. Чтобы оно совсем изгладилось, надо пройти до конца дорожку ассимиляции. Подобная точка зрения идет рука об руку с усталостью от иудейства и с желанием, пусть понятным, избавиться от неприятностей, связанных с принадлежностью к нему. В контексте полного обмирщения действительно трудно основывать эту принадлежность на чем бы то ни было. Если не чувствуешь себя ни в коей мере связанным многочисленными обязательствами, накладываемыми Торой, то зачем навсегда оставаться запертым в ее "загоне"? Стоит ли претендовать па принадлежность к нации, оставаясь бесчувственным к призыву сионизма и зная, какие разрушения принес национализм за последние два века? Однако если существует урок истории, услышанный в положительном смысле, то он состоит в том, что еврейская самобытность, даже когда ее легитимность больше не существует де-юре, самыми удивительными путями продолжает существовать де-факто. Ничто не могло изгладить эту печать, даже усилия тех, кто хотел от нее избавиться. Хочешь не хочешь, а род человеческий по-прежнему делится на евреев и гоев.
    Второй взгляд на Катастрофу, к несчастью, довольно распространен, особенно во Франции. Ей придают абсолютную уникальность, возмущенно осуждая и считая надругательством любую попытку провести параллель с другими историческими событиями. Но из этого определения уникальности исключены метафизические или, точнее, религиозные аспекты — в него входят лишь материальные обстоятельства: газовые камеры, индустрия смерти, истребление детей, замысел уничтожения целого народа. Эти обстоятельства действительно ни с чем не сравнимы, и нацистское истребление создает уникальную картину. Но и всякое другое историческое событие, рассматриваемое само по себе, уникально и неповторимо. Если взять другие современные примеры истребления, то мы увидим, что отдельные жуткие элементы еврейской Катастрофы в них встречаются, а другие — нет, зато в них входят некоторые элементы, которых в той не было. Уникальны все они, как уникальна для каждой матери смерть ее ребенка. И у каждого умирающего ребенка есть мать.
    Главное нежелательное последствие такого подхода состоит в том, что он создает ложное представление об иудействе: будто, вопреки Библии и Талмуду, жизнь одного человека не равноценна жизни другого, а одно преступление — не равносильно другому, аналогичному. Он заставляет думать, что евреи пристрастны в своих суждениях и вносят в историческое сознание своего рода "состязание жертв", в котором все категории равны, но одна —"равнее" других. Разумеется, такой подход способен вызвать раздражение среди народов, которые страдали не меньше, хотя по-иному. Они могут от своего имени высказать протест Шейлока: разве у нас не такие же, как у вас, чувства и страсти, разве мы не истекаем кровью, когда нас ранят, разве мы не умираем, когда нас убивают, разве мы не люди, как и вы?
    Ваг к чему приходят, когда религиозный аспект отодвигают в сторону: начинают думать, что существенное отличие евреев от всех остальных основано на материальных элементах или нравственных качествах. Избранность и привилегии оказываются там, где их нет, там, где их нельзя признать законными, зато правда об избранности и привилегиях остается в пренебрежении там, где она на месте — как дарованный и действительно уникальный плод завета, который был заключен с Богом и от которого, как всегда учил иудаизм, евреи полностью зависят.
    Эта правомерность в принципе признана за пределами еврейского мира — в мире христианском, который, несмотря на нередкие уклонения от истины, всегда признавал предшествующий ему Ветхий завет действующим и нормативным. Но если какое-то идейное течение желает строить еврейское бытие за рамками тех особых отношений, которые связывают их народ с Богом Авраама и Моисея, то какой смысл может найти в Катастрофе нееврейский мир, когда то же самое течение утверждает, что она не имеет никакого смысла и представляет собой чистое отрицание? Извне она начинает напоминать странное повторение христианства, но без смерти Невинного и невинных, за которую в каком-то смысле ответственно все человечество и которая несет в себе искупление и примирение. Ставить в центр сознания отрицательный факт, самый отрицательный, какой только можно вообразить, абсолютное зло, и не полагать конечной победы добра — это значит угнездить в сознании разъедающую боль, неутешную и мстительную по отношению ко всему миру, ибо — опять-таки по аналогии со Христом— виновен весь мир.
    Опасно также отходить от особого призвания Израиля — призвания священства на службе остального человечества. В иудействе есть традиция, согласно которой присутствие евреев среди народов благословенно для народов. Что будет, если это присутствие станет носителем вселенского обвинения?
    Почему это течение стало особенно шумным именно во Франции, где оно наверняка не так представительно, как само оно утверждает? Наполеон дал евреям конфессиональный статус в рамках общего права и отказал им в особом гражданском статусе. В той части французскогo   иудейства, которая оторвалась от религии, но в своей почти полной ассимиляции и несомненном патриотизме сохранила инстинкт "отличия", была очень сильна тенденция связывать это "отличие" со смертоносной несправедливостью, носителем которой был нацизм, а жертвой — евреи, и с нарушением своих нрав режимом Виши, отдавшим их на растерзание; а затем концентрическими кругами, расширять обвинение в соучастии до бесконечности.
    Эту тенденцию укрепляет обмирщенная атмосфера французского интеллектуального мира, который, утратив из виду богословие, считает Библию и породивший ее народ элементом культуры — на тех же основаниях, что греческую философию и римское право. "Еврейский народ, — пишет Франсуа Фюре в письме к Эрнсту Нольте,— неотделим от классической древности и от христианства (...). Мучая его, стремясь его уничтожить, нацисты убивают европейскую цивилизацию" (Commentaire, №80, 1997-1998, р.805). Это совершенно верно, но недостаточно, даже с точки зрения обмирщенной истории. В конце концов, европейская культура развивалась самостоятельно, опираясь на исчезнувшую Грецию и павший Рим и отодвинув в сторону еврейский народ, Священное Писание которого, как утверждалось, стало исключительным наследием христианства. Однако весь вопрос в том, какое значение имеет этот народ, долго отверженный, но тем не менее находившийся рядом, затем "принятый", но "не способный ассимилироваться", и какое значение имеет предпринятое на него наступление. Культурологическими средствами тайну Израиля не решить. Не более, кстати, чем тайну христианства. Блестящая историография от Сент-Бева до Морраса через Ренана (который рассматривал и иудейство, и христианство) апологетически излагает цивилизаторский вклад христианства, считая при этом общепринятым, что вопрос о его истинности окончательно решен отрицательно. Можно задаваться вопросом, нет ли в замысле Морраса распространять католичество без христианской веры своего рода бессознательной параллели с этим бескровным иудейством, вдобавок разъедаемым утратой своего стержня.
    Прошлое на множестве примеров показывает, что христианское антииудейство было тем более острым, чем более невежественными в самых основаниях своей веры были те круги, из которых оно исходило. Добрый Санчо Панса излагал свое исповедание веры u двух пунктах: поклонение Пречистой Деве и ненависть к евреям. Но, когда вера исчезла, антисемитизм расцвел пышным цветом, и вера, пусть даже искаженная, перестала служить хоть каким-то тормозом. В довоенной антисемитской литературе не встретишь хорошего еврея: самый симпатичный, самый праведный поневоле песет в себе разрушительный вирус, враждебный христианскому народу. Более того, вся европейская история была перестроена вокруг всемирного еврейскою заговора. И вот совсем недавно, в год процесса Мориса Папона, мы слышали высказывания, которые позволяли думать, что вокруг де Голля антисемитизм был таким же злобным, как вокруг Петена; что главная ось истории Франции от св. Людовика до Зимнего велодрома [на Зимний велодром согнали жертв крупнейшей парижской облавы времен оккупации] — ненависть к евреям. Я только что прочел роман, смысл которого, как мне кажется, состоит в том, что не может быть "хорошего гоя", тем более хорошего христианина, так как, если его немножко поскрести, обнаружишь антисемитскую ненависть и ростки готовности поставлять живой товар в газовые камеры. Эти эмоции, отлитые в вывернутую наизнанку форму вчерашнего антисемитизма, исходят, по-моему, из кругов, подобных тем, которые его порождали, причем с тем же незнанием не только чужой, но и своей собственной религии, и с тем же националистическим ожесточением, подменяющим религию, С риском, как остроумно написал Ален Финкелькро, разделить общественное мнение на "натравленных и затравленных".
    Я не хочу заходить слишком далеко, проводя параллель, которая быстро могла бы стать несправедливой. Объективно говоря, евреи бесконечно больше претерпели от гоев, чем наоборот. Антихристианство евреев не столь несовместимо с иудейской верой, как несовместимо с христианской верой антииудейство христиан, немедленно порождающее внутреннее противоречие. К тому же подобную позицию можно некоторым образом рассматривать как первый шаг к возвращению в Сион после века обмирщения. Если, с одной стороны, это порожденное страстью убеждение можно рассматривать как способ уйти от истинного иудейства, оставаясь при этом евреем, то с другой — он возвращает к одному из самых фундаментальных предписаний иудейства: не покидать свою общину.
    Государство Израиль было создано, чтобы быть общей родиной евреев — сохранивших свою веру и избавившихся от нее, но равно желающих жить в условиях свободы и безопасности. Прибывающих из Европы евреев, безусловно, прежде всего объединяло то, что их всех хотели истребить. Поэтому Катастрофа возводилась в принцип легитимности как перед всеми народами, которые несли свою часть ответственности за нее, так и перед евреями) отошедшими от Торы, для которых библейская легитимность стала чисто внешним принципом. Но "религию Катастрофы" невозможно примешать к библейской религии, она не может ее подменить, не приводя к идолопоклонству и не обостряя неприязнь между евреями и народами, не подчиняющимися ветхозаветному закону.
    Третий подход состоит в том, чтобы ставить перед собой вопросы о Катастрофе, углубляясь в отношения еврейского народа с Богом его праотцов. Нельзя оставить в стороне основанную на вере убежденность, что еврейский народ претерпел за дело Божие. Таковы бремя и цена избранности со времен заключения завета. Перед лицом нацизма, этого концентрированного идолопоклонства и кощунства, еврейский народ боролся и свидетельствовал Его Именем. Однако невозможно измерить, какой соблазн заключен в этом событии и насколько трудно мыслить об этом богословски.
    Еврейский народ существует только как партнер завета с Богом, Который дал ему обетования: "Ибо часть Господа народ Его; Иаков наследственный удел Его. Он нашел его в пустыне, в степи печальной и дикой; ограждал его, смотрел за ним, хранил его, как зеницу ока Своего. Как орел вызывает гнездо свое, носится над птенцами своими, распростирает крылья свои, берет их и носит их на перьях своих..."(Втор 32,9-11). В Библии два десятка аналогичных текстов. И именно та часть народа, которая особенно пылко верила в эти обетования: набожные общины Центральной и Восточной Европы, — приняла на себя главную тяжесть Катастрофы. Меньше всего пострадала сравнительно неверующая часть — та, которая перед войной, вопреки мнению большинства раввинов, осмелилась задумать и осуществить сионистскую утопию; и та, совсем неверующая часть, которая во время войны успешно боролась против нацистской военной машины в рамках самого фанатического коммунизма.
    Иудаизм не знает той фамильярности со злом, того признания постоянства и повторяемости зла, которые были внесены в христианский мир догматом о первородном грехе. Этот догмат в его форме, данной апостолом Павлом, не был принят израильскими мудрецами. И так же не была принята диалектика греха и милости, возможной победы зла и твердого чаяния победы добра. Еврейский автор сирийского Откровения, известного как "Откровение Варуха", все это прямо отвергает: "Адам провинился лишь сам но себе, и каждый из нас стал Адамом своей собственной жизни" (цит. но: Ephraiim Uhrbach. Les Sages d'lsrael. Paris, Cerf-Verdier, 1996, p.440). Почему же тогда погибали праведники, причем погибали в первую очередь?
    В Катастрофе каждый погибал в одиночку, как отдельная личность. Мы знаем, что перед лицом "молчания Бога" немало было тех, кто молился, кто сохранил или даже обрел веру. Немало было и тех, кто ее утратил. Богословские размышления о Катастрофе насыщенны и многообразны. Одни раввины признают за ней коренное сходство с другими бедствиями, которые обрушивались на Израиль с древних времен. Другие предаются размышлениям о таинственных апориях Книги Иова. Третьи предполагают таинственную связь Катастрофы с восстановлением Израиля в Земле Обетованной. Эмиль Факенхейм, похоже, склоняется к богословию "смерти Бога". Ганс Ионас, крупный специалист по гнозису, предлагает неубедительный, кажется, и для него самого гностический миф о бессилии Бога и Его уходе от дел мира сего. Этим размышлениям не видно конца, они не обретают взаимного согласия — посмотрим, как они будут развиваться дальше. Вероятно, именно этот труд богословской разработки, каковы бы ни были конечные выводы, сможет снять противоречия и трудности, создаваемые первыми двумя подходами, и принести удовлетворение не только философу или богослову, но и историку, забота которого — не пренебречь ни одним фактом.

    Пер. с французского Ярослава Горбаневского.
    Из книги: Безансон, Ален. Бедствие века. Коммунизм, нацизм и уникальность Катастрофы.
    Москва-Париж, "МИК"–"Русская мысль", 2000, при поддержке фонда Goodbooks (Guernsey)

    Белла Слуцкин: Когда настоящий День памяти Катастрофы?

     

    Белла Слуцкин

    Когда настоящий День памяти Катастрофы?

    Надо внести ясность относительно Дня памяти Катастрофы и героизма. Примерно с 1946 года ( по другим источникам с 1948) главным раввинатом был установлен День памяти Катастрофы 10 тевета (Десятое тевета — день траура и поста в память о начале осады Иерусалима Навуходоносором II в 588 г. до н. э. , после которой 9 ава был сожжён Иерусалимский Храм и началось вавилонское изгнание. На этот же день выпадают и другие несчастья из истории еврейского народа). День, когда народ Израиля в 6 веке до нашей эры оказался на вершине очень крутого спуска День-трагедия.

    Но в 1951 году представители левого движения "Ашомер ацаир" ("Юный страж") и крайне левой партии Мапам решили внести предложение об установлении иного дня памяти. Так, чтоб память об этой трагедии отмечалась отдельно. С акцентом на мужество, а не на жертвы. Того требовал новый эпос- "свободный израильтянин " в противоположность галутному , беззащитному еврею. Ими была выбрана дата - 19 апреля. День восстания в Варшавском гетто.

    Но поскольку дни памяти принято устанавливать по еврейским датам, возникла проблема. Дело в том, что 19 апреля 1943 года , когда началось восстание в Варшавском гетто. , выпадало на 14 нисана - день, когда начинается Песах. Левые, впрочем, были готовы на это. Но натолкнулись на сопротивление других партии. Устанавливать день памяти в эрев хаг - день, когда вечером начинается праздник- не представлялось возможным. По понятным для всех причинам. Люди бы его просто не приняли. А как же подготовка к вечерней праздничной трапезе - седеру? Как можно остановить транспорт? Да и в сознании народа вряд ли бы новый день вытолкнул праздник Песах. Религиозные партии и раббанут были категорически против любой даты в месяце Нисан. В Месяц Избавления запрещен эспед (оплакивание). К тому же уже тогда существовал День памяти Холокоста, установленный раббанутом - 10 тевета.

    19 апреля сомнительная дата еще и потому, что 20 апреля день рождения Адольфа Гитлера. Движение "Мизрахи" настаивало на 10 тевета. Но дата была выбрана. Если не 14 нисана, то 27. Как раз после Песаха и за неделю до Дня Независимости. Символично и обслуживает израильский идеал "иуди алохем" (сражающийся еврей) . Положение, когда в стране 2 дня памяти: и 10 тевета, и 27 нисана, никого не устраивало . Согласиться на день слез в месяце нисан раббанут не мог. День 10 тевета не подходил левым. Слишком уж он связывал образ вольного израильтянина с галутным религиозным прошлым. И началось бодание. Каждый год от раббанута требовали присоединиться.

    В 1953 году был принят закон о Дне памяти и учрежден музей Катастрофы "Яд вашем". Последний же не оставлял попыток получить от раббанута признание 27 нисана как дня памяти. В 1956 году управление "Яд вашем" посылает просьбу на имя главных раввинов установить в субботу перед 27 нисана поминальную молитву в синагогах. И обязать раввинов в субботней проповеди объяснить важность этого дня. Просьба осталась без ответа.

    В 1957 году директор "Яд вашем" встречается с главными раввинами, равом Герцогом и равом Нисимом, и просит их о том же. Плюс приглашает одного из них принять участие в церемонии поминовения. Приглашение они приняли при условии, что будут соблюдаться религиозные ограничения . Но поминальная молитва Изкор установлена не была.

    В 1958 году история повторяется. Раббанут принимает решение проводить в городах церемонию поминовения. Без молитвы Изкор и без покаянной молитвы Таханун.

    В 1962 году управление "Яд вашем" обращается в раббанут с просьбой составить отдельные молитвы для этого дня. Официально такой сидур (молитвенник) создан не был. Но рав Унтерман откликнулся на просьбу и в синагогах Тель Авива в том году их читали.

    В 1963 году к двадцатилетию восстания в варшавском гетто вновь в раббанут поступила просьба распорядиться во всех синагогах читать поминальные молитвы. С целью " укоренить память об этом дне в сознании евреев Израиля и рассеяния".

    В 1969 году руководитель "Яд вашем" написал, что укоренить обычай можно лишь так, как того требует традиция: в семье. Как семейный седер (общая торжественная трапеза). Или как окончание поста 9 ава в семье (обратите внимание. 1969 год. Еще всем ясно, что окончание поста 9 ава - это семейный обычай, как и пасхальный седер). И просит у раббанута установить зажигание поминальной свечи. Этот обычай укоренен не был.

    В 1971 году просьба повторяется. Рав Унтерман рассылает письма с указанием проводить уроки в этот день. Учить мишну. Читать псалмы. Но не устанавливать поминальных молитв.

    В 1973 году рав Горен и рав Овадья решают что можно говорить молитву Изкор. Но нельзя Таханун.

    В 1991 году рав Мордехай Элиягу пишет, что 10 тевета - день общего кадиша. И это по прежнему День памяти. Но поскольку народом уже принят 27 нисана как День памяти, следует относиться к нему с пониманием и уважением. Хотя всякий эспед (оплакивание) запрещен.

    Практически по всем мнениям можно стоять при сирене. Не опасаясь " чужих обычаев".

    И не следует себя отделять от клаль Исраэль (общины Израиля). Решили, так решили.

    И когда телевизор вам опять покажет "злых досов", которые осмеливаются не стоять на сирене, не рвите рубаху на груди. Никакую память о Холокосте они не позорят. Ну не нравится им предложение партии "Ашомер ацаир". Они ж не требуют от вас поститься 9 ава. Кому то создание нового эпоса важно . Вот как "Яд вашем", которые сделали все, чтоб получить на это печать раббанута. А кому-то и старый по нраву.

    Блог ФБ Иван Калита, 4.2020

    Другие статьи про Катастрофу

    Александр Свищёв: Нюрнбергские законы, Закон о возвращении и решения Верховного суда Израиля

     

    Александр Свищёв:

    Нюрнбергские законы, Закон о возвращении и решения Верховного суда Израиля

    Как живучи людские заблуждения!
    Включаю я как-то, на исходе шабата, радио и слушаю передачу «Журналистский парламент». И говорит «парламентарий» Лоренцсон: «Как всем известно, Закон о возвращении был принят как зеркальное отображение Нюрнбергских законов». Кому это «всем известно»? Мне вот как раз известно прямо противоположное. А за полгода до этого, «парламентарий» Фельдман сказал: «Вот приняли вскоре после образования государства Закон о возвращении, в противовес Нюрнбергским законам, и больше в него изменений не вносили, а только дополняли его ведомственными инструкциями». Ну, ведь не глупые же, в общем, люди! Ну, не знаешь ты чего-то. Бывает. Так помолчи минутку! Я, например, совершенно не разбираюсь в ядерной физике. Так я о ней и не пишу. И ведь никто из остальных «парламентариев» не возразил. Как им перед коллегами не совестно.
    Уже столько раз об этом писали. Я и сам написал в 2003 году, в соавторстве с Исраэлем Луговским статью под названием: «Всё, что вы хотели узнать о Законе о возвращении, но стеснялись спросить». Статья была напечатана в газете «Вести», украдена газетой «Секрет», перепечатана в местной газетой Ашдода, и до сих пор кочует по Интернету. И всё без толку! Чукча не читатель, чукча сам писать умеет. И хоть бы это был простой парламент, или там Кнессет. Но он же «журналистский»! За профессию обидно.
                «Ходят слухи здесь и там.
                А беззубые старухи
                Их разносят по умам».
                (Владимир Высоцкий)
    Закон о возвращении был принят 5 июня 1950 года. Он установил, что «каждый еврей может репатриироваться в Израиль». Закон не определял, кто является евреем, и не распространялся ни на детей и внуков евреев, ни даже на жён и мужей. Предложение партии Агуддат-Исраэль установить в законе, что еврей – это тот, кто является таковым в соответствии с Галахой,  было отвергнуто.
    Вы можете спросить меня: «А как же получали гражданство жёны и мужья евреев?». То, что они его чаще всего получали, довольно очевидно. А вот не знаю! Я тоже имею право чего-то не знать. А когда  я чего-нибудь не знаю, то обычно молчу. Могу только предположить, что-либо дело решалось произволом чиновником, либо они получали гражданство согласно Закону о гражданстве. Ведь супруг гражданина Израиля имеет право претендовать на получение гражданства. Но Закон о гражданстве был принят только в 1952 году. Как же всё происходило в период 1950-1952 годов? Наверно, всё же, чиновники решали по собственному разумению.
    Впрочем, возможно я ошибаюсь. Если я ошибаюсь, пусть более знающие товарищи меня поправят. (Посмотреть бы на этих более знающих, особенно в русскоязычной прессе).
    Большого значения это в то время всё равно не имело, так как уже в 1951 Закон о возращении по сути превратился в фикцию. В руководстве партии Мапай сплотилась группа сторонников так называемой «селективной алии». В эту группу входили: Гиора Йосефталь – глава отдела абсорбции Сохнута, Леви Эшколь – в то время глава поселенческого отдела и казначей Сохнута, и Пинхас Лавон – глава Гистадрута. Эти люди добились в ноябре 1951 году постановления правительства противоречащего Закону о возвращении и налагающего серьёзные ограничения на репатриацию. В этом постановлении было сказано:
    «В отношении стран, где возможен отбор кандидатов на репатриацию, а именно: Марокко, Туниса, Алжира, Турции, Персии, Индии, стран Центральной и Западной Европы, …будут установлены следующие принципы:
    80% репатриантов из этих стран должны отбираться из кандидатов молодёжной алии, подготовленных к жизни в поселениях, а также из получивших профессию людей до 35 лет и семей, где основной кормилец моложе 35 лет.
    Эти кандидаты – за исключением людей с профессиональной подготовкой и владельцев средств для самостоятельного устройства – должны дать письменное обязательство работать в сельском хозяйстве в течение двух лет.
    Разрешение на репатриацию кандидатам должно выдаваться лишь после тщательного медицинского осмотра под контролем израильского врача.
    Не более 20% всех репатриантов из этих стран могут быть старше 35 лет, если  они не принадлежат к семье с молодым и работоспособным кормильцем или же не получают вызов от своих родственников в Израиле с обязательством их принять».
    Евреи это те, кто нам нужен! Молодые работники, согласные два года проработать в киббуцах и мошавах – евреи. Старики и инвалиды – гои. Ну, не гои, но в Израиль всё равно не попадут. Так зачем тогда Закону о возвращению точные формулировки?
    Произвол чиновников – дело хорошее, приятное – для чиновников. Но со временем потребовалось ввести этот произвол в разумные рамки. В марте 1958 года министр внутренних дел Исраэль Бар-Иехуда (представитель партии Ахдут ха-авода) издал директиву служащим регистрационного ведомства: «…Лицо, чистосердечно декларирующее своё еврейство, следует регистрировать как еврея, не требуя от него иных доказательств». Партия Мафдал возмутилась и вышла из правительства. В июле 1958 года правительство внесло изменение в директиву Бер-Иегулы: «Тот, кто чистосердечно декларирует, что он является евреем и не принадлежит к иной конфессии, регистрируется как еврей». Партию Мафдал это не удовлетворило и в правительство она не вернулось. Примирение Мафдал с Бен-Гурионом и её возвращение в правительство состоялось лишь в декабре 1959 года. Министром внутренних дел стал лидер Мафдал Моше Хаим Шапира. Сразу после вступления в должность, 1 января 1960 года, министр Шапира издал новые «процедурные распоряжения о регистрации евреев»:
    «При записи в регистр населения сведений о вероисповедании и национальности евреем может быть зарегистрирован:
    Тот, кто рождён от матери-еврейки и не принадлежит к иной конфессии.
    Тот, кто принял иудаизм согласно Галахе».
    Впоследствии Бен-Гурион утверждал, что ему не было ничего известно о новых «процедурных правилах». Все чиновники министерства, в большинстве своём члены Мапай, о них знали, а премьер-министр и глава Мапай - нет. Ну, ни одного стукача в министерстве не нашлось! Мафдальники же утверждали, что Бен-Гурион был заблаговременно обо всём поставлен в известность самим Моше Шапира и ответил что-то вроде: «Делай, что хочешь, официально я ничего не знаю». Как хотите, но мне кажется, что верна версия Мафдала, а Бен-Гурион солгал. Иначе, чего бы Мафдал возвращался в правительство? Хотя возможно, что я просто слишком плохо думаю об израильских премьер-министрах.
    История имела продолжение.
    Освальд Руфайзен, более известный как брат Даниэль, католический священник и монах, пожелал получить  израильское гражданство по Закону о возвращении. Ему было отказано на основании «процедурных распоряжений» от 1.01.1960. Руфайзен подал апелляцию в Верховный суд (дело 72/62, Освальд Руфайзен против министра внутренних дел). В своей апелляции брат Даниэль (интересно кому это он брат; во всяком случае, не евреям) доказывал, что является представителем еврейской нации, исповедующим католицизм, и Галаха тоже видит в нём еврея. Исправленная же в июле 1958 года директива Бер-Иегуды и «процедурные распоряжения» Шапиры не соответствуют точной формулировке Закона о возращении и, следовательно, не законны.
    Верховный суд признал, что Галаха считает выкрестов евреями, но не признал Галаху частью израильских законов. Суд признал, что «процедурные распоряжения» Шапиры - это ведомственная инструкция низшего порядка, не соответствующая израильскому законодательству. И что ни один израильский закон не определяет понятие «еврей». Суд решил, что в связи с отсутствием писанных законодательных норм, единственным выходом является ориентироваться на субъективное мнение большинства народа, согласно тому, «как это слово звучит в наши дни в устах народа» (формулировка судьи Берензона), «так, как мы, евреи, понимаем его» (формулировка судьи Зильбера), или просто в соответствии с мнением простого еврея «с улицы». Еврей это тот, кого другие евреи считают евреем! А простой еврей с улицы ни за что не признает католического священника своим братом. На этом основании иск брата Даниэля был отвергнут.
    С мнением большинства не соглашался судья Хаим Коэн, возражая против субъективно-коллективного критерия (мнение большинства народа) в пользу субъективно-индивидуального (собственное хотение истца), но остался в меньшинстве.
    История имела продолжение.
    Майор  израильского флота Беньямин Шалит, женатый на шотландке-атеистке и имевший двух детей, попытался зарегистрировать их как евреев (в графе «национальность») и атеистов (в графе «вероисповедание»). Ему было отказано на основании «процедурных распоряжений» от 1.01.1960. Шалит подал апелляцию в Верховный суд (дело 58/68). Дело Шалита не имело отношение к Закону о возвращении, так как его жена и дети уже имели гражданство, но оказало на будущее закона решающее значение. В своей апелляции, Шалит ссылался на дело Руфайзена, как на прецедент, и утверждал, что его дети не относятся ни к какой конфессии, но «привязаны к еврейству и к Израилю и воспитываются в таком духе», а следовательно «простой еврей с улицы» скорее признает евреями их, чем террориста организации Фатх, имеющего маму еврейку (а такие террористы встречались). Вообще-то, возникает вопрос: а может «еврей с улицы» вообще никого из них не признает евреем? Но пятеро из девяти судей такого вопроса не задали и решили дело в пользу Шалита. Одним из этих пятерых был тот самый Хаим Коэн, который в предыдущем деле вообще возражал против обращения к «еврею с улицы».
    Зато такой вопрос задали себе другие двое судей: Моше Ландау и Шауль Агранат. Они решили, что в народе не существует консенсусного мнения по этому вопросу, и суд не имеет право выдавать своё мнение за мнение большинства народа. А значит, следует отказаться от вынесения решения и предоставить министерству внутренних дел решить вопрос по собственному усмотрению. То есть, согласно «процедурным распоряжениям».
    Ещё двое судей: Зильберг и Кистер, вообще отвергли обращение к «еврею с улицы» (хотя судья Зильберг отстаивал его в деле Руфайзена) и решили придерживаться Галахи.
    Мнение судьи Зильберга:
    «Всякий, кто отрывает еврейское национальное самосознание от его религиозных элементов, наносит смертельный удар нашим политическим притязаниям на Эрец-Исраэль. Такой отрыв подобен настоящему акту измены.(…)
    Поиск нового критерия национальной идентификации фактически равносилен полному отрицанию дальнейшего существования еврейского народа. Смысл этого поиска таков: кончено! Нет больше сионизма, нет наследия, нет истории. Есть только стремление построить новое государство, лишённое прошлого и традиций».
    И только после дела Шалита, Кнессет спохватился и понял необходимость изменения Закона о возвращения. До некоторых людей, как до жирафов, всё доходит с опозданием. В результате, в 1970 году были приняты поправки к Закону о возвращении и к Закону о регистрации населения. В основе поправок легло компромиссное соглашение между партиями Авода и Мафдал. С одной стороны было определено, что евреям является «тот, кто рождён от матери-еврейки или принял иудаизм и не является представителем иной конфессии». С другой стороны Закон о возвращении был распространён на детей и внуков евреев, а также членов их семей. Партия Агуддат Исраэль потребовало хотя бы сформулировать «или принял иудаизм согласно Галахе», но это предложение было отвергнуто 59 голосами против трёх. Депутаты Мафдал воздержались.
    История имела продолжение.
    Через некоторое время в семье Шалитов родился третий ребёнок. И согласно новой формулировке закона, его отказались зарегистрировать евреем. Шалит апеллировал в Верховный суд, доказывая абсурдность ситуации, когда в одной семье двое детей считаются евреями, а третий ребёнок тех же родителей таковым не считается. Но на этот раз претензии этого надоеды были судом отвергнуты. Есть закон, в котором точно всё сформулировано (вот польза точных формулировок). А предыдущие дети остаются евреями, так как закон обратной силы не имеет.
    Отсутствие же указания «согласно Галахе», позволяет реформистам и консерваторам подавать апелляции в Верховный суд и раз за разом выигрывать дела, хотя формулировка закона отнюдь не является для них однозначно благоприятной. Но Верховный суд исходит сегодня не из мнения «простого еврея», а из мнения «просвещённой элиты» (а это уже доказательство вреда всяческих компромиссов).
    Вернёмся теперь к тому, с чего мы начали – к Нюрнбергским законам. Теперь вы убедились, что Закон о возвращении не имеет к ним никакого отношения. О законе 1950 года вообще говорить нечего, но и в 1970 году Кнессет интересовали не Нюрнбергские законы, а сохранение «исторического союза» Аводы и Мафдала.
    Но может быть, хотя бы случайно новая формулировка закона совпала с нюрнбергской? Нет, не совпала.
    В Нюрнберге, 15 сентября 1935 года было принято три закона. Один заменил чёрно-золотой флаг Веймарской республики на партийный флаг нацистов, красного пролетарского цвета с чёрной свастикой в белом круге. Очень похоже на старый партийный флаг Аводы, только у Аводы не было свастики. Два других закона – это Закон о гражданстве Рейха и Закон о защите немецкой крови и немецкой чести. Понятие еврей в них вообще никак не определялось! Ну, прямо, как наш закон 1950 года. Но надо отдать нацистам должное, они спохватились раньше. Уже 14 ноября того же 1935 года была принята поправка к Закону о гражданстве Рейха. Она то нас и интересует.
    «4.(1) Еврей не может быть гражданином Рейха. Он не имеет права голосовать по вопросам, касающимся политики. Он не может занимать общественные должности (…)
    5.(1) Евреем считается тот, у кого трое из родителей его родителей были чистокровными евреями.
       (2) Евреем считается также человек, родившийся в смешанном браке, подданный государства, происходящий от двух чистокровных евреев – родителей его родителей, если он:
      а) в момент издания закона принадлежит к иудейской общине или был принят в неё позднее;
        б) в момент издания закона состоял в браке с евреем или вступил в такой брак позднее;
      в) происходит из смешанной семьи, описанной в подпункте 1, зарегистрированной после того, как был принят Закон о защите немецкой крови и немецкой чести от 15 сентября 1935 года;
      г) является внебрачным ребёнком, одним из родителей которого был еврей».
    Нацисты считали евреями только тех, у кого было трое еврейских дедушек-бабушек. Трое, а не один! Большинство. «Половинки» же считались евреями только в том случае, если исповедовали иудаизм или сами вступили в брак с евреем, то есть сделали более или менее сознательный шаг в сторону еврейского народа. «Четвертинки» же не считались евреями вообще. Они подвергались мелким ограничениям  (их не принимали в партию и в SS), но они сохраняли полноценное гражданство.
    Впоследствии правила в отношении полукровок (Mischlinge) было ужесточено. В протоколе Ванзейской конференции было записано: «к этим полукровкам 1-й степени существует особое отношение со стороны высших инстанций партии и государства. Каждый подобный случай должен проверяться индивидуально, и решение должно быть максимально неблагоприятным для полукровки. Предварительным условием, учитываемым при получении ими особого разрешения, будут всегда заслуги самого полукровки – не заслуги его родителей или супруга германской крови». В некоторых случаях (имеющие «неполноценный внешний вид с расовой точки зрения») в евреи даже зачислялись полукровки 2-й степени («четвертинки»). Но все эти случаи решались индивидуально, а Нюренбергские законы изменены не были. Просто нацисты жили не по закону, а по понятиям. Расовым понятиям.
    Закон о возвращении не соответствует Нюренбергским законам. А может быть и жаль, что не  соответствует? Если бы автоматически гражданство получали бы только те дети евреев, которые сами вступили брак с евреями или исповедуют иудаизм, а все остальные случаи решались бы индивидуально. В соответствии с отношением кандидата к Эрец-Исраэль, еврейскому народу, еврейской культуре. Может быть, так было бы намного лучше?

    "Вести", 26.07.2006

  • Другие статьи о Законе о Возвращении и поправках к нему
  • Другие статьи о Холокосте и Нюренбергских законах