Руководитель "Файзера" рассказал, когда будет готова специальная вакцина от "омикрона"
10 ЯНВАРЯ 2022
21:45
Компания "Файзер" намерена предоставить новую вакцину от штамма коронавируса "омикрон" в марте 2022 года. Об этом заявил председатель правления компании Альберт Бурла в интервью телеканалу CNBC.
Бурла подчеркнул, что перед разработчиками стояла цель создать такой препарат, который будет гораздо эффективнее предотвращать заражение вариантом "омикрон", который, как известно, намного заразнее предыдущих вариаций коронавируса. По словам Бурлы, новая вакцина будет работать и против остальных штаммов, которые в настоящее время циркулируют в мире.
Руководитель компании отметил, что до сих пор было неясно, нужна ли специальная прививка от "омикрона" или будет достаточно бустерной вакцинации населения для того, чтобы остановить волну, вызванную новым штаммом коронавируса. Однако, как заявил Бурла, "некоторые страны настоятельно требуют", чтобы вакцина от "омикрона" была готова как можно скорее, поэтому компания "Файзер" приняла решение начать производство специальной вакцины.
"Новая вакцина будет готова в марте. Мы начинаем производство первых партий вакцин уже сейчас", - заявил руководитель "Файзера".
Компания "Файзер" уже выпускает вакцины от коронавируса - препарат BNT162b2, созданный вместе с "Бионтех", стал первым препаратом от коронавируса, одобренным Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ). Также "Файзер" выпускает таблетки для лечения "ковида-19".Результаты исследования вирусологов из Соединенного Королевства показали, что вакцины "Файзер" или "Модерна" через 20 недель после второй дозы защищают от коронавируса лишь на 10%. Тем не менее, две дозы по-прежнему обеспечивают хорошую защиту от тяжелого протекания болезни. Согласно этому же исследованию, бустерные прививки повышают защиту от "омикрона" до 75%.
Главный медицинский советник Белого дома доктор Энтони Фаучи заявил в декабре ушедшего года, что нет необходимости в специальной вакцине, нацеленной на "омикрон", поскольку нынешние бустеры хорошо работают против этого варианта.
Солдаты 51-го батальона бригады “Голани” сегодня, в понедельник 10 января, отказались сдавать кровь из-за исключения терминов “отец” и “мать” в формах сдачи крови MDA. В новых формах эти термины заменены на “Родитель 1” и “Родитель 2”.
“К бригаде “Голани” прибыл фургон для сбора донорской крови”, - сообщил один из военнослужащих, - “Подполковник говорил с нами и сказал, что хочет, чтобы мы специально сдали кровь”.
Важно отметить, что ни на каком этапе не издавался приказ, требующий от солдат сдавать кровь в фургоне MDA.
Солдат поведал: “У нас было обсуждение между собой, сдавать ли кровь по нынешним формам. Командование узнало об этом, а затем командир взвода позвонил нам, чтобы убедить нас сдать кровь. Он попросил нас, несмотря на нашу идеологию и несмотря на то, что мы религиозны, стать донорами. Мы сказали ему, что не хотим, поскольку нам стыдно из-за нынешних форм “Родитель” 1 и “Родитель 2”, и что это вызовет общественный резонанс, на что он ответил: “Вы увидите, что это не так, и я позабочусь о том, чтобы это не стало достоянием общественности”.
“В какой момент ребята сказали, чтобы он не пытался нас воспитывать”. рассказал солдат, - “Он сказал, что не пытается. Затем ребята позвонили руководителям своих ешивы. Почти все лидеры ешив порекомендовали солдатам не сдавать кровь”.
В конце концов, все солдаты подразделения решили не сдавать кровь и даже отправили письмо в МDA, в котором написали: “Мы, 4-я дивизия бригады Голани, категорически отказываемся сдавать кровь через MDA до тех пор, пока формы донорства не будут изменены и не вернутся термины “отец” и “мать”. Мы призываем MDA и министерство здравоохранения: не смешивайте повестки дня с вопросами спасения жизни. Мы живем в еврейском государстве, которое ценит традиции Израиля и его еврейский характер. Для нас важно отметить, что исключительную ответственность за те сдачи крови, которые не были сделаны нами из-за изменения форм, несут МДА и минздрав. Сегодня мы находимся в эпицентре войны мнений и взглядов вокруг еврейской идентичности государства”.
Премьер-министр Израиля Нафтали Беннет заявил на заседании Комитета по иностранным делам и обороне, что службы безопасности страны, в основном Армия обороны Израиля, перевооружаются так, как не делали уже много лет. Об этомсообщаетThe Times of Israel.
"Мы инвестируем в перевооружение Армии обороны Израиля и всего оборонного ведомства. Я бы сказал, что это перевооружение, которого мы не видели уже много лет. Это перевооружение важно для нашего выживания, и я очень рад этому и полон решимости довести дело до конца", - заявил Беннет.
Слова Беннета прозвучали на фоне того, что Армия обороны Израиля интенсивно работает над подготовкой к потенциальному военному удару по ядерным объектам Ирана. Эта подготовка, в свою очередь, происходит на фоне переговоров в Вене, где мировые державы пытаются склонить Иран к выполнению ядерной сделки от 2015 года.
Кроме этого, Нафтали Беннет повторил, что Израиль не будет участником ядерной сделки, достигнутой с Ираном, и сделает все, что сочтет необходимым для обеспечения безопасности государства.
"Мне важно здесь четко и недвусмысленно сказать: Израиль не является участником соглашений. Израиль не связан тем, что будет написано в соглашениях, если они будут подписаны. Израиль сохранит полную и неограниченную свободу действий везде и всегда", - подчеркнул глава правительства.
А.К. Что толку от СЛОВ Беннета, если за ним стоит молчащий на эту тему ЛАПИД
"Постановлением правительства № 289, повышенные пособия ПОСТУПИЛИ непосредственно на банковские счета репатриантов, имеющих право на помощь, 3 января без каких бы то ни было бюрократических процедур".
Я уж обрадовался: хоть какая-то компенсация за инфляцию, резкое повышение цен, в результате деятельности "лоскутных". Обзвонил знакомых, самых нуждающихся стариков, стоящих в очереди на получение социального жилья: НИ ОДИН ИЗ НИХ НЕ ПОЛУЧИЛ НИ ШЕКЕЛЯ, даже спустя 6 дней. Видимо, бюрократические процедуры, всё-таки, есть, о чем не знали 5 января указанные министры, или...
Удалось выяснить: наши министры имели в виду далеко не всех репатриантов, а примерно ТРЕТЬ из тех, кто сидит на пособии и ждет квадратные метры от государства. Осчастливить решили только тех, кто в Израиле недавно: лет 15 назад прибыли - клиентов Мисрад клиты. Их почему-то сочли особо нуждающимися. Элькину и Либерману виднее. Одно непонятно: зачем было прилюдно и громко обнадёжить ВСЕХ? Да и причем тут лично Элькин, если все очередники от его министерства ничего не получат.
Вовчик опять про каких-то врагов заговорил. Сегодня, в связи с протестами в Казахстане. Какие враги? Казахстана? Какого народа? Казахов? Ерунда это. Я, например, знаю только одну страну и один народ у кого враги имеются. Верно. Только у Еврейского Государства есть враг - Иран. Власти этой страны не раз заявляли, что главная цель существования персов - -уничтожение Израиля. Да и только у евреев по всему миру есть враги. Враги закаленные, многовековые, с традицией, с апологетами, философами ненависти, с целой библиотекой, где доказывается право на ненависть к евреям. Нет в мире другого народа с врагами. Мне неизвестен, к примеру, ни один поганый, фундаментальный труд, да и просто брошюра, где бы доказывалось, что следует ненавидеть и уничтожить французский, русский, арабский, датский или какой, другой народ, включая замечательный - казахский. Так что, совершенно зря Вовчик про врагов. Он, как всегда, путает ненависть к государству или народу с ненавистью к властям. Понятно, по какой причине. Самый надёжный, опробованный путь, как своих, личных врагов запугать и загнать под "плинтус". Не его, мол, они, а России и народа русского.
«Страна лишилась древних сокровищ» В 1918 году из Кремля похитили реликвии российских царей. Кто совершил кражу века?
Патриаршая ризница в колокольне Ивана Великого. Фото: Национальный архив Республики Саха (Якутия)
Зимой 1918 года из колокольни Ивана Великого в Московском Кремле украли древние сокровища России, в том числе предмет, за особое мистическое значение для страны названный «русским Граалем». Незаметно для всех в самом центре города воры унесли несколько мешков с драгоценностями. Это преступление посчитали кражей века, а его расследование поручили сотрудникам только что созданного Московского уголовного розыска. В разное время в краже подозревали анархистов, монархистов, представителей церкви и даже большевиков, но правда оказалась иной. Кто стоял за дерзкой кражей, удалось ли найти похищенные сокровища и как сложилась судьба пропавшего «русского Грааля», разбиралась «Лента.ру».
Январь 1918 года. В Москве и других городах — разгул преступности из-за объявленной временным правительством в марте 1917 года общей амнистии. Вместе с политическими заключенными на свободу вышли тысячи уголовников. Результат не заставил себя ждать: если весной 1916 года в Москве совершили около 3,5 тысяч преступлений, то весной 1917 года — больше 20 тысяч.
После Октябрьской революции власть не без кровопролития взяли Советы рабочих и солдатских депутатов. С тех событий прошло всего три месяца, и в стране хватало экономических и социально-политических проблем. Начиналась Гражданская война. А Москва еще хранила следы недавних уличных сражений, особенно заметные в Кремле: там повсюду были видны следы от пуль и осколков — последствия боев красноармейцев и юнкеров...
«Советы в смятении»
Поместный собор Русской православной церкви, оценив плачевное состояние церковных зданий Кремля в январе 1918 года, постановил провести их ремонт. Начать решили с колокольни Ивана Великого — во многом из-за того, что на третьем ее этаже размещалась Патриаршая ризница.
В ней хранились древние сокровища, имевшие сакральное, почти мистическое значение для российской истории. За них, впрочем, переживала и новая власть. Советам предстояло решать небывалые экономические проблемы, в том числе связанные с голодом, и одержать победу в начинающейся Гражданской войне. Стоит ли говорить, что царские сокровища были весьма кстати, ведь за них можно было выручить немалые деньги.
8 января 1918 года Патриаршую ризницу посетили члены специальной комиссии, созданной для определения объема реставрационных работ. На поиски реставраторов, составление сметы и решение организационных и хозяйственных вопросов ушло три недели.
Патриаршая ризница в колокольне Ивана Великого
Фото: книга Пушкина Б.С. «Краткий указатель Патриаршей ризницы в Москве»
Но когда 30 января члены комиссии вновь появились в ризнице, они были ошеломлены представшей перед ними картиной: шкафы и витрины были взломаны, на полу валялись освобожденные от золотых окладов старинные иконы, а также ободранные митры и ризы священников.
30 января 1918 года Патриарший ризничий, разводящий, подрядчик Кулаков, келейник ризничего и два мастера, войдя в Патриаршую ризницу, нашли, что из нее через пролом окна и железной ставни в углу у столпа Бориса Годунова похищено все самое ценное в Ризнице, в огромном количестве оставшееся незарегистрированным. Оставшиеся в Ризнице вещи разбросаны, испорчены и переломаны
Из акта, подписанного членами комиссии по охране памятников искусств и старины, в частности архимандритом Арсением и хранителем Оружейной палаты Трутовским. Февраль 1918 года
Среди пропавшего была и особо ценная реликвия — так называемая Августова крабица. Кто-то из экспертов заметил: ее утрата — это дурной знак. Этот сосуд, предположительно западноевропейской работы, по преданию, когда-то принадлежал римскому императору Октавиану Августу. Он попал на территорию Руси из Византии во времена Ивана Калиты и стал символом верховной власти и идеи возвышения княжества, наиболее точно отраженной в расхожем сравнении «Москва — третий Рим». Позже с помощью Августовой крабицы на Руси проводилось помазание на царство.
Августова крабица
Фото: Public Domain / Wikimedia
Неудивительно, что в потере сакрального сосуда многие увидели скрытый смысл — утрату власти над страной. Впрочем, помимо Августовой крабицы пропал и целый ряд других сокровищ.
Среди них был покров на гробницу царя Михаила Федоровича из красного бархата с восьмиконечным крестом, расшитая жемчугом кайма из зеленого бархата, осыпанная бриллиантами ладаница XII века, золотой наперстный царский крест Ивана Грозного, изумруды величиной с яйцо, сапфиры, золотая утварь...
Общая сумма похищенного составляла астрономическую по тем временам сумму — 30 миллионов рублей золотом
Возмущенные дерзким преступлением верующие хлынули к Кремлю, сдерживать толпу пришлось вооруженным отрядам рабочих. Обстановка накалялась, причем неожиданный удар для новой власти усугубили громкие газетные заголовки: «Разгром Патриаршей ризницы, Советы в смятении», «Россия лишилась своих древних сокровищ».
Миллион за новости о ворах
В Президиуме Моссовета немедленно создали комиссию для координаций всей работы по расследованию кражи из колокольни Ивана Великого. На кону стояла репутация советской власти в глазах не только населения, но и мировой общественности. За рубежом активно писали, что сокровищницу якобы разворовало руководство партии большевиков.
Уже через сутки, 14 февраля (по старому стилю) президиум Моссовета решил обратиться к гражданам Республики за содействием в розыске и возврате похищенных драгоценностей. А еще — предложить вознаграждение за розыск и доставление похищенного в размере до миллиона рублей, в зависимости от значения и ценности предметов
Вениамин Полубинский, ученый, ветеран органов внутренних дел, кандидат юридических наук, заслуженный работник МВД CCCР. Из книги «Московский уголовный розыск: история в лицах»
Советы известили о дерзкой краже иностранные государства, попросив у них помощи и содействия. Но с большинством из них тогда еще не было дипотношений, поэтому рассчитывать на поддержку особо не приходилось. А комиссии по охране памятников поручили изучить газетные материалы о преступлении, чтобы привлечь их авторов к суду «за искажение истины и тенденциозное освещение».
Комиссар уголовно-розыскной милиции Карл Розенталь (активный большевик и участник вооруженного восстания 1917 года) отобрал специальную группу оперативников, среди которых было немало экс-сотрудников еще царского сыска. Розенталь велел проверять все ювелирные магазины и торговцев антиквариатом.
Во главе расследования он поставил Карла Маршалка — выходца из царского сыска, самого опытного профессионала в своем деле. По указанию Маршалка начались массовые оперативно-следственные мероприятия.
Агенты следили за обстановкой на рынках, вербовали персонал гостиниц — официантов и горничных. Милиционеры взяли под контроль все точки возможного сбыта драгоценностей в столице. К работе подходили со всей серьезностью: для недавно образованного МУРа это было первое большое дело.
«Засекли продававшую нательный крест барышню»
Несколько дней спустя сыщикам сообщили о сбыте жемчуга в ювелирном магазине в Верхних торговых рядах (нынешний ГУМ на Красной площади). Ряды нередко посещали состоятельные иностранцы, которых большевики небезосновательно подозревали в скупке всевозможных ценностей в стране.
Хозяин магазина, у которого нашли сто зерен жемчуга с патриаршего одеяния, пояснил, что взял их у известного в антикварной среде коммерсанта по кличке Соломон. Один из бывалых оперативников сразу понял, что это скупщик краденого.
Верхние торговые ряды (нынешний ГУМ на Красной площади). 1915 год
Фото: Public Domain / Wikimedia
Вскоре предприниматель Соломон, заикаясь, рассказывал «товарищам сыщикам», что россыпь крупного жемчуга по сходной цене ему предложил некий Петр Александрович. «Узрев богатства», он смекнул, что это принесет ему хорошие деньги при перепродаже, а потому происхождением товара интересоваться не стал.
Соломон просил его понять и отпустить, ведь он соблазнился выгодой, продав жемчужины в два раза дороже. А где найти этого Петра Александровича, он сказать не мог, поскольку в среде Соломона было не принято спрашивать у продавцов товара их адреса. Скупщика краденого на всякий случай закрыли в изоляторе, но толку от этого было мало: эта ниточка оборвалась.
Впрочем, пару дней спустя сотрудникам МУРа, казалось, улыбнулась удача.
На Сухаревском рынке засекли продававшую нательный крест старинной работы барышню, вещица подходила под описание. Проследили и зашли с обыском. Она как раз ужинала с двумя «клюквенниками» — профессиональными церковными ворами. Там был целый склад церковной утвари, множество камней и жемчуга
Из воспоминаний сотрудника Московского уголовного розыска
Обрадованные сыщики пригласили священников, но те, изучив ценности, вынесли печальный вердикт: похищенное не имеет отношения к вещам из колокольни. А «клюквенники» на допросе сознались, что недавно обнесли церковь Вознесения, и все вещи оттуда.
Над комиссаром уголовно-розыскной милиции Розенталем и бывшим царским сыщиком Маршалком сгущались тучи: в Моссовете ждали результатов расследования, а их не было.
«Хитроумный тайник в голландской печке»
Вечером 12 марта 1918 года в кабинете замначальника Саратовской уголовно-розыскной милиции Ивана Свитнева зазвонил телефон. Это был его агент — в прошлом царский шпик: звонивший сообщил, что в ресторане «Товарищество» некий мужчина предлагает супружеской паре золотые слитки и какие-то камушки старинной обработки.
Опытный саратовский сыщик немедленно выехал на место. Продавца задержали и доставили в участок, где он назвал кличку вора, продавшего ему золото. Изучив слитки и сверив их с присланными ему описаниями пропавшего в Московском Кремле, Свитнев понял, что напал на след тех самых воров, которые, как писали газеты, совершили кражу века.
Замначальника Саратовской уголовно-розыскной милиции Иван Свитнев
Свитнев прыгнул в пролетку и той же ночью оказался у начальника губернского управления саратовской милиции Макса Дейча. Сыщик знал, что Дейч не выполнил приказ новой власти — сжечь всю царскую уголовную картотеку «классовых врагов», а спрятал ее в подвале.
Сверив данные из картотеки с информацией, полученной от задержанного спекулянта, Свитнев понял, что тот получил золото от москвича Константина Полежаева. Этот авторитетный вор-гастролер не раз попадал в темные истории с драгоценностями, украденными у саратовских торговцев.
Именно ему принадлежала названная на допросе кличка
На волне революционной неразберихи Полежаев осел в Саратове под фамилией Самарин. Подняв документы в городской администрации, сыщики выяснили, что человек с такой фамилией недавно купил часть большого купеческого дома с видом на Волгу.
Гражданин Самарин встретил оперативников в роскошном халате и поинтересовался целью их визита. На предложение добровольно выдать украденные ценности хозяин лишь усмехнулся и предложил милиционерам выпить. Те, впрочем, от спиртного отказались, а вместо этого начали обыск, который занял несколько часов. И в конце концов сыщики нашли то, что искали.
Хитроумный тайник обнаружили в голландской печке. Работники уголовного розыска извлекли из него и представили на обозрение понятых золото в слитках, изуродованных чашах, подносах, блюдах, иных предметах церковной утвари — общим весом один пуд и десять фунтов, около тысячи бриллиантов, жемчуг, браслеты и другие изделия
Из книги ветерана органов внутренних дел Вениамина Полубинского
«Семейный клан потомственных московских воров»
Отпираться дальше вор не стал: сознался, что его зовут Константин Полежаев и он — опытный вор-рецидивист. Задержанный сообщил, что услышал историю о сокровищах в башне Кремля и потому, пользуясь революционной шумихой, лично взобрался на колокольню Ивана Великого, перепилил решетки и похитил сокровища.
«Тогда где же остальное, куда дел большую часть награбленного?» — пытался выяснить у вора сыщик Свитнев. Но Полежаев лишь разводил руками — мол, все продал. Впрочем, милиционер не верил, что один человек мог провернуть такое, да еще и быстро сбыть столь непростой товар в момент, когда оперативники искали его по всей стране.
Сыщики работали с Полежаевым больше суток, а потом на ночь отправили вора в камеру, чтобы утром продолжить допрос. Но не вышло: в камере арестант покончил с собой
Узнав об этом, Свитнев немедленно дал в Москву телеграмму о немалой части найденных сокровищ и первым же поездом отбыл туда.
Принявший саратовского коллегу Маршалк внимательно выслушал его рассказ и обрадовал Свитнева: оказалось, что у бывшего царского сыщика остались кое-какие архивы. Из них следовало, что еще до начала своих воровских гастролей по стране Константин Полежаев успел отметиться во множестве уголовных дел о кражах в Москве.
Он оказался представителем семейного клана потомственных московских воров — его отец и мать всю свою жизнь занимались скупкой и перепродажей краденного, как до этого их предки.
Кончилось все тем, что в царские времена родителей Полежаева выслали из столицы, запретив им под страхом каторги жить в Москве
Сыщики выяснили, что Полежаевы-старшие, достигшие преклонного возраста, доживали свой век в селе Богородское. Об их дочерях милиции ничего известно не было, а вот все четыре сына, включая погибшего Константина, добывали себе хлеб исключительно воровским ремеслом.
И пока младшие воровали, старшие сбывали добычу и улаживали вопросы с конкурентами, а порой давали приют беглым партнерам по опасному ремеслу. У каждого из четверых братьев Полежаевых было около десятка арестов и почти столько же побегов из мест лишения свободы, начиная от полицейских околотков и городских тюрем до каторги.
Старший сын Полежаевых Александр за пару лет до революции погиб при очередной попытке бегства: среди конвоиров оказался меткий стрелок
Второй брат был освобожден временным правительством и вышел по амнистии в марте революционного 1917 года. Но пару месяцев спустя его вновь задержали за крупную кражу и отправили в Омский исправительный лагерь. Таким образом, сыщики установили, что на свободе оставался лишь один из четырех братьев — Дмитрий Полежаев. И он вполне мог быть причастен к краже из Московского Кремля.
«Драгоценности в куче мусора»
Все силы МУРа были брошены на сбор данных о возможном местонахождении Дмитрия Полежаева. За домом его родителей установили слежку, но вскоре выяснилось, что ни он, ни покойный Константин не заезжали к своим отцу и матери последние несколько лет.
Спустя месяц кропотливой работы следствие установило: некоторое время назад Дмитрий Полежаев справил себе новый паспорт на имя Виктора Попова. Затем он снял дачу в поселке Красково и жил там с женщиной низкой социальной ответственности.
Железнодорожная станция Красково
Фото: Книга «В лабиринте краеведения»
Сыщики не стали спешить: они установили за дачным домиком наблюдение, но не заметили ничего интересного. Владелец дачи, напуганный вниманием милиции, пояснил, что арендатор представился коммерсантом Поповым (по нему было видно, что он человек при деньгах), взял дом в аренду на длительный срок, но недавно уехал на юг — вроде как в Ялту.
Самым важным, чем хозяин дачи поделился с милиционерами, была телеграмма от «коммерсанта Попова»: он сообщал, что вернется со дня на день. На станцию немедленно отправились трое сотрудников МУРа ждать вора, а их коллеги приступили к обыскам на территории дачи.
Драгоценности были спрятаны в доме, надворных постройках и даже в куче мусора за домом. Опись найденных вещей заняла несколько тетрадных страниц
Из книги ветерана органов внутренних дел Вениамина Полубинского
Вскоре на станцию в сопровождении любовницы прибыл Дмитрий Полежаев: хорошо одетый, в щегольской шляпе и загорелый после Ялты. Но как только он сошел с поезда, его сразу скрутили милиционеры и доставили в управление уголовного розыска.
Полежаев попытался изобразить недопонимание: он кричал, что на него пытаются повесить чужое преступление якобы за ошибки молодости, но это было бесполезно. Московские следователи предъявили ему доказательства смены документов, аренды дачи и опись найденного имущества. Позже сыщик Свитнев рассказал Дмитрию, что его брат Константин покончил с собой в Саратове.
«Несколько ночей они мешками вытаскивали золото»
Кто именно был инициатором кражи из колокольни Ивана Великого, Дмитрий Полежаев не сказал. Из его рассказа следовало, что эта идея как-то внезапно пришла им с Константином, когда они обсуждали возможности беспокойного времени.
Оба считали, что упускать исторический момент царящей в стране неразберихи нельзя: хотелось сорвать большой куш и до конца жизни не знать забот. Именно поэтому обнести они решили колокольню Ивана Великого: якобы еще в детстве слышали о хранившихся там несметных сокровищах. Дальнейшее было делом техники.
По водосточной трубе воры добрались до окна ризницы, выходящего в сторону Царь-колокола, потом распилили решетку и взломали железную ставню. Пробравшись внутрь, они оказались в настоящей сокровищнице. И при этом никем не охраняемой! Несколько ночей они мешками вытаскивали золото и драгоценности и вывозили все это на подводах
криминалист Олег Логинов
Добычу братья Полежаевы поделили по-братски, на две части. При этом большевики и представители церкви не сразу заметили пропажу, а потому у воров было время, чтобы залечь на дно.
Тайна пропавшего «Грааля»
Раскрытие кражи века из Московского Кремля стало первым большим успехом новой советской милиции. Ни до, ни после в стране не похищали реликвии, имеющие такое историческое, культурное и политическое значение. По мнению ветеранов МУРа, именно это дело позже вдохновило создателей знаменитой советской трилогии «Неуловимые мстители» на создание третьей части «Корона Российской империи, или Снова неуловимые».
Большую часть ценностей, похищенных братьями Полежаевыми, удалось вернуть: сегодня их можно увидеть в Алмазном фонде и в Оружейной палате России. Но некоторые вещи исчезли бесследно.
И, к сожалению, до сих пор неизвестна судьба «русского Грааля» — Августовой крабицы, символа власти церкви и русских царей
Вокруг ее судьбы ходило много слухов. По одной из легенд, культовый предмет еще до воров Полежаевых мог похитить архимандрит Арсений, который верил в мистическую силу крабицы. Большевики подозревали, что за кражей из колокольни Ивана Великого стояли некие глобальные антисоветские силы, которые и присвоили «русский Грааль».
По некоторым данным, в начале 40-х годов XX века Августова крабица внезапно появилась в Париже, среди русских эмигрантов. Сталин, имевший духовное образование, приказал советским спецслужбам выкрасть ее, но помешала Великая Отечественная война. Впрочем, никаких подтверждений этой информации у историков нет.
До сих пор существуют версии, что воры были наняты какой-то политической группой. Монархистами, желавшими спасти реликвии от экспроприации. Анархистами, затевавшими вооружение своих рядов Черной гвардии. И, наконец, большевиками, активно боровшимися с церковью и лично патриархом Тихоном
криминалист Олег Логинов
Что касается главных героев этой истории, Дмитрий Полежаев, по одним данным, был застрелен при попытке к бегству на этапе в лагерь. По другой версии, его расстреляли вскоре после суда, по третьей — он скончался от болезни в лагере. Известно лишь одно: на свободу Полежаев уже не вышел.
Саратовский сыщик Иван Свитнев получил благодарность от советского правительства и позже работал в разных регионах СССР. Но в 1938 году по надуманному обвинению особое совещание при НКВД дало ему восемь лет лагерей. Он умер в лагере 14 сентября 1944 года.
И ведь мы много общались, беседовали на разные темы. Тем не менее до смерти папы частых наших диалогов не припомню. Обычно я обсуждал какие-то темы вместе с мамой и папой. Чаще всего вечером, после трудовых буден, планируя будущие свершения.
В некотором смысле родители в моем сознании никак не разделялись. Хотя мама работала в поликлинике на двух ставках и на ведение домашнего хозяйства времени у нее не оставалось. Она была участковым врачом. Вела прием больных, ходила по вызовам. Ей часто звонили пациенты домой. Конечно, она очень уставала.
После смерти ее мамы, моей бабушки, домашние обязанности принял на себя папа. Он уходил на работу позже мамы и каждое утро успевал готовить для всех нас завтрак, и, конечно же, никогда не забывал положить в мамину сумку пакет с едой. Но случалось, что снедь оставалась нетронутой из-за недостатка времени, и мамин ужин после ее рабочего дня оказывался одновременно и обедом. Такое нездоровое расписание приема пищи и распорядка дня вообще, длившееся годами, не могло не отразиться на здоровье. Сказалось и постоянное недоедание в детстве, которое пришлось на лихолетье Гражданской войны и чудовищный голод в Украине в начале 30-х годов.
Если не ошибаюсь, мне было лет шесть, то есть школьником я еще стать не успел, когда мама попала в больницу с воспалением желчного пузыря. Операцию по его удалению делал знаменитый хирург, доктор медицинских наук Всеволод Эрастович Салищев (1886—1960), вскоре получивший звание заслуженного деятеля науки. Отлично помню, как при посещении мамы в больничной палате уже после операции, я дарил Всеволоду Эрастовичу цветы. Мама все еще лежала на больничной койке, папа стоял позади меня, а Салищев, передав цветы кому-то из пришедших с ним коллег, поднял меня на руки.
КРЕСТЬЯНСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ В ТЕ ВРЕМЕНА ОТКРЫВАЛО ДВЕРИ
Мама происходила из очень бедной семьи украинских евреев. Место рождения — местечко Зиньков, до конца апреля 1954 года входившее в область, именовавшуюся Каменец-Подольской. Позже Зиньков, в котором после Второй мировой войны почти не осталось евреев, вошел в Хмельницкую область.
Мой дед по маме, Трейберман Зусь Иосифович, имел местечковое прозвище Зейде, в переводе с идиша «дед». В местечках прозвище почти равнялось имени. Вероятно, поэтому у его четверых дочерей отчество, записанное в документах, разнилось от Зейдовны и Зусевны до Захаровны.
Девичья фамилия бабушки — Гольдшмидт. Она была совершенно неграмотной, не умела ни читать, ни писать не на одном языке. Говорила, что в школе обучалась только один день и могла произвести три буквы еврейского алфавита: алэф, бэт, гимэл. Бабушка точно не знала окончание своей фамилии. Возможно, в документах царской России фамилия писалась как Гольдшмитт, или Гольдшмид. Но известно, что моя бабушка Марьям Гершковна Трейберман до того, как вышла замуж за деда, жила в деревне, работала на земле и считалась крестьянкой. Этот факт, довольно редкий для евреев (обычно нас записывали в мещанское сословие), сыграл важную роль, когда к власти в России пришли большевики, ибо помог моей маме получить высшее медицинское образование и вступить в партию. Понятно, какую!
К моей маме все обращались как к Зое Захаровне. Хотя по документам она была Соя Захаровна. Почему Соя? Ведь такого еврейского имени нет. Об этом я однажды спросил маму. Ее ответ меня потряс. Она уверенно сказала:
«Вероятно, тогда сажали сою, вот меня так и назвали».
Немалая путаница с годом и днем рождения мамы. В паспорте значился 1914 год. Но и у ее старшей сестры Веры, единственной оставшейся в живых (потому что до войны переехала в Москву) значился тот же год. Разнились только месяцы. Однажды я спросил бабушку: «Когда родилась мама?» Ее ответ я не мог не запомнить: «Когда цвела капуста».
Еврейское имя тети — Эйди. Все ее знали как Веру Захаровну. Хотя в одних документах она писалась как Эйди Зейдовна, в других как Вера Зусевна и Вера Захаровна.
Мама, бабушка и тетя Вера часто разговаривали друг с другом на языке идиш. Папа говорил с мамой на идише очень редко. Помню только один случай, когда при мне они обсуждали что-то, не предназначенное для детских ушей. У папы был литовско-белорусский акцент в идише, у мамы, бабушки и всех родственников по их линии – украинский. Папе почему-то были смешны некоторые слова, произносимые с украинским акцентом. Замечу, что никогда не слышал, чтобы папа говорил на идише со своими братьями и сестрами. И это при том, что папа, который был намного старше мамы, в отличие от нее закончил хедер (еврейскую начальную школу) и на идише мог читать и писать.
Обращу также внимание, что двоюродным братом папы был видный поэт и критик на языке идиш Наум (Нохим) Моисеевич Фридман (1907–1976), который много и плодотворно работал в Еврейской автономной области в газете «Биробиджанер штерн». Его родная сестра Гита Моисеевна Берлин (урожденная Фридман), проживавшая с семьей в Подмосковье на станции Перловка, часто гостила в нашей семье. Моя бабушка по папе Шифра Мордуховна Фридман приходилась тете Гите и дяде Науму родной тетей.
Мой дед по маме Зейде, как и его жена, моя бабушка Марьям, тоже крестьянствовал, но скорее был земледельцем, потому что скотину семья не держала. Еще он рыбачил. Скорее всего, по-любительски, потому что деньги в семье водились редко. И потом деда еще до женитьбы призвали армию в 1904 году, накануне русско-японской войны. Бабушка рассказывала, что он служил на Амуре, где возводились укрепления. (Она называла их «стенами»).
С началом Первой мировой войны деда снова призвали в армию. Причем, не только его, старшего из трех братьев, но и двоих младших. Все трое воевали, как говорили тогда, не жалея живота своего, и были награждены. К месту будет заметить, что в 1914 году в Российской империи жили 5,25 млн. евреев – 3,1% населения страны. Несмотря на совершенно бесправное положение (проживание только в черте оседлости, ограничение в праве получения образования, запрет покупать землю, работать на предприятиях, невозможность получения воинских званий и многие другие ущемления и притеснения) в Первую мировую войну в русской армии служили 500 тыс. евреев. То есть почти 10% и исключительно в звании рядовых. Против них сражались 275 тысяч их соплеменников-единоверцев в австро-венгерской и 100 тысяч в германской армиях. В этих армиях в тогдашние времена евреи служили на офицерских должностях и имели не только офицерские, но даже генеральские звания. На полях сражений Первой мировой погибли более 100 тысяч русских солдат-евреев, более 200 тысяч получили ранения.
ДЯДЯ АНДРЕЙ – «ВТОРОЙ ОТЕЦ» МАМЫ
Мой дед, вероятно, в конце войны попал в германский плен и смог вернуться домой только через семь лет. Средний брат отца, мой двоюродный дед, Хиль, погиб. Когда эта весть дошла до Зинькова, их отец, мой прадед Иосиф, повесился на задворках своего дома. Младший двоюродный дед, Аврум, на фронте получил тяжелое ранение. В госпитале близко сошелся с лечивший его врачом, русской женщиной Ксенией Григорьевной Руденко и женился на ней. Тогда же Аврум поменял свою фамилию, имя и отчество. Я его знал уже как Андрея Осиповича Трилесского.
Для нас он был дядя Андрей (так его звала мама, а вслед за ней и мы, хотя он, конечно, в родственном отношении был для нас двоюродным дедом). Опять же ни он, ни его братья образования получить не смогли. Но дядя Андрей немало времени отдал самообразованию и вполне мог считаться самым образованным из маминых родственников. Он и его супруга сыграли огромную роль в жизни моей мамы. Особенно в плане получения ею высшего медицинского образования в Курском медицинском институте. И это после окончания мамой украинской школы и поначалу не блестящего владения русским языком. Помню, когда летом 1965 года, дядя Андрей серьезно заболел, тетя Сеня (так мы называли его жену) сообщила маме в телеграмме: «Отцу плохо. Срочно приезжай!» И мама приехала и участвовала в похоронах.
Не исключено, что какое-то время дядя Андрей жил с женой в Киеве. Потому что именно в украинской столице 9 августа 1925 года родился их единственный сын Борис. Сведения о месте и годе его рождения я нашел на сайте «Память народа», посвященном участникам Великой Отечественной войны. Там указано, что Борис Андреевич Трилесский был призван 7 января 1943 года. Мне точно известно, что он учился в военном училище и попал на фронт в звании младшего лейтенанта. Дослужился до капитана. Фактически Борис Андреевич –мой двоюродный дядя. Но о нем я только слышал, но никогда не видел.
Могу предположить, что в начале 30-х гг. дядя Андрей с семьей переехал в город Рыльск Курской области. В этом провинциальном городке вместе с мамой, сестрами и няней, ухаживавшей за старшей сестрой-инвалидом детства, мы прожили один из летних месяцев 1959 года. Навсегда запечатлелся в памяти адрес, по которому тогда жил дядя Андрей – улица Луначарского 13. Из-за недостатка спальных мест в доме из двух комнат и кухни, мне, шестикласснику, для ночлега соорудили самодельный матрац, набитый не то листьями, не то сеном.
Моим товарищем стал соседский паренек, годом старше меня, отец которого в войну состоял помощником командира партизанского отряда, имевшего базу в лесах в районе реки Сейм. В год нашего пребывания в Рыльске его отец занимал пост заместителя председателя местного горсовета. Фамилию парня помню точно – Обыденный. Звали его, кажется, Виктор. Благодаря ему смог познакомиться с маленьким старинным провинциальным городком.
Навсегда осталось в памяти тогдашнее «удобство на улице», которым приходилось пользоваться при отправлении естественных нужд. В том туалете прогнивший пол так шатался, что одно неосторожное движение могло привести к весьма нежелательным последствиям.
Во внешность дяди Андрея с первого же дня общения я всматривался особенно внимательно. Дело в том, что я никогда не видел ни одной фотографии родного деда по маминой линии. Тетя Вера, которую я знал сызмальства, была похожа на свою маму, мою бабушку. В чертах лица мамы и бабушки общего просматривалось немного. А вот во внешности мамы и дяди Андрея общие черты подмечались. «Значит, мама похожа на отца, моего деда?» – предполагал я. Но ответить на поставленный самому себе вопрос я так и не мог. Хотя надеялся увидеть в дяде Андрее и маме черты своего замученного украинскими приспешниками нацистов деда. Вместе с дедом погибли мои тети, двоюродные братья и практически все родственники по маминой линии.
1 of 14
Родители в Ленинграде в туристической поездке. Стоят в конце справа. Мама с сумкой в левой руке
Мама - студентка Курского медицинского института. Примерно 1937 год
Мама с подругами-студентками. Примерно 1938 год
Мама - врач в военном госпитале. В середине в последнем ряду. 1942 год
Мама на курорте. Ее обнимает папина сестра тетя Маня. По профессии тоже врач. На фронте подполковник медицинской службы. 1965 год
Семейный снимок. Стоят мама, папа, Шурочка, папина дочь от погибшей первой жены. Папа держит на руках младшую сестру Розалию (Инну). Сижу я и Вита
Я в пионерском лагере, в котором мама работала врачом. Примерно год 1952. Галстук мне нацепили "для красоты". Тогда до пионера я не дорос
Мама с подругой работает врачом в доме отдыха
Мама примерно в 1991 году
Фото семьи моего папы. Слева в первом нижнем ряду - дядя Лева, младший брат папы, далее тетя Лена, младшая сестра папы. Между ними мой дед Янкель Беркович Гельман. Далее моя бабушка Шифра Мордуховна Гельман (урожденная Фридман). Сидит или стоит второй справа самый старший из детей - дядя Наум. Крайний справа - мой папа с книгой на коленях в форме учащегося реального училища. Слева сидит с руками, скрещенными на груди, - старшая из сестер тетя Циля. За ней стоит тетя Маня. Между дедушкой и бабушкой стоит старший брат папы дядя Абрам. Он в форме учащегося Виленского среднего химико-технологического училища. Мозырь. 1912 или 1913 год
СПАССЯ ТОЛЬКО ОДИН!
В Каменец-Подольской области проживало много родни по маме. В нацистскую оккупацию в живых остался один единственный родственник –дядя Гриша. На идише его звали Гирш. Его полные имя, отчество и фамилия Григорий Федорович Гитман. Наверняка, в «Федоровича» было переиначено идишское имя его отца. Так, только после кончины уже в Израиле своего тестя Исаака Федоровича Чернина (1933-2018), я узнал, что, на самом деле, его отца звали Файвл.
Дяде Грише в 1941 году было девять лет. Убийцы-шуцманы везли всю семью на расстрел. Как рассказывала мне бабушка, мать Гриши успела сбросить его с подводы, в надежде, что хотя бы он спасется. И он остался в живых, хотя несколько раз был на краю гибели. По своей детской наивности мальчик пытался вернуться в родное местечко. Там местные хлопцы, узнав его, бежали за ним, закидывая камнями и крича: «Жиденка ловите!». И поймали! Его бросили в какой-то подвал, где евреи и местные коммунисты ожидали расстрела. Там в стене обнаружилась дыра, которую обреченные люди, ломая ногти и зубы, расширили, чтобы девятилетний ребенок смог выбраться и уйти от смерти. Потом его прятала какая-то бесстрашная одинокая пожилая украинка. Всю жизнь дядя Гриша был ей благодарен. Никогда не забывал, высылал подарки, деньги, навещал.
Когда Украину освободили, двоюродный брат мамы, дядя Леня (Лейзер Исаакович Драхлер), гвардии капитан, вернувшись с фронта, нашел Гришу и взял его под свою опеку. Опеку осуществляли все московские родственники, в том числе мы и дядя Лева, Леонид Исаакович (Липе Береб Ицхок) Розенблит, двоюродный брат мамы, который, как и тетя Вера, перебрался в Москву еще в 30-е годы.
Интересно, что дядя Лева рассказал мне, что прозвище наших зиньковских родственников было «Кадучес». Мол какой-то из «наших» долго не мог справиться с лошадью, и, как бы угрожая, ей сказал: «Я тебя сейчас так накадучу!». Точного перевода этого слова у меня нет. Но, повторюсь, местечковые прозвища приклеивались крепко. Скажем семья жены дяди Левы, Хейме Пинхасовны Дорман, в русском варианте Анны Петровны, владельцев небольшого магазина, родом из тех же мест, имела прозвище «Карделихес».
Родственники определили Гришу в суворовское училище. Потом он получил среднее военное образование и стал профессиональным военным. Женился. Запомнил имя его жены – Роза. Она гостила с сыном у нас в Москве, когда мы жили в Измайлово. После демобилизации жил в белорусском городе Барановичи. Там и умер.
Читайте в тему:
ДОКТОР ТРЕЙБЕРМАН – КАПИТАН МЕДСЛУЖБЫ
После окончания КМИ в 1939 году мама стала работать заведующим горздравотделом в городе Льгове. Назначению, несомненно, способствовал тот факт, что годом раньше мама получила партийный билет. И опять же безупречное крестьянское происхождение. Юдофобская сволочь в то время в открытую себя проявлять опасалась.
С началом войны маму призвали в действующую армию. Так получилось, что вместе с ней оказалась бабушка, которая прибыла в Москву за несколько месяцев до начала войны с целью получения стоматологической помощи. Конкретнее говоря, ей должны были изготовить зубные протезы.
Вначале мама работала в прифронтовом госпитале, а потом заместителем начальника санитарного эшелона. Немцы все время наступали и однажды вражеские танки перекрыли возможность продвижения на восток. Эшелон постоянно бомбили и одна из бомб угодила в вагон со съестными припасами. Что делать? Приказом начальника эшелона – женщины в звании подполковника медслужбы- были снаряжены подводы (не помню, о скольких шла речь; скорее всего, о двух) с возницами, которые должны были закупить продукты у крестьян из близлежащих деревень. Командовать этой операцией по закупке и доставке продовольствия назначили маму. Охрану обеспечивал только один солдат.
Мама рассказывала, что она, увидев взгляд, которым один из возниц смотрел на нее, почувствовала недоброе, и, на всякий случай, вооружилась двумя пистолетами, один из которых положила под юбку. Поначалу возницы, знавшие к кому ехать, весьма споро наполнили телегу продуктами и, хотя оставались угрюмыми, никакой агрессии не проявляли. Но неожиданно они отказались возвращаться и первым делом обезоружили солдата. Затем, направив винтовку на маму, отняли у нее пистолет, висевший в кобуре на поясе. Мама поняла, что сейчас ее или застрелят или отвезут к немцам, которые уже хозяйничали в соседних селах. Конечно, мама была прекрасно осведомлена, что делали оккупанты с еврейками, а тем более с еврейками-военнослужащими. Поэтому, когда возницы на какое-то мгновение потеряли бдительность, мама резким движением вытащила припрятанный пистолет и перестреляла предателей. Вместе с солдатом и телегой, наполненной продуктами, она вернулась в эшелон. Капитан медслужбы Трейберман получила благодарность от начальницы эшелона, а один из раненых генералов, который в этом эшелоне эвакуировался в тыл, подарил ей свои часы. Именно свои, снятые с руки. Поэтому там не было никакой надписи. Это были обычные часы на потертом кожаном ремешке, которые маме были дороги как память. К сожалению, их украли, в 1951 году при переезде из семиметровой подвальной комнатушки в Большом Спасоглинищевском переулке в районе Маросейки в Измайлово в 22-х метровую комнату на Шестой Паркой улице дом 32, квартира 4.
В том же году родилась младшая сестра Розалия, домашнее имя Инна. С семьей Розалии Гельман, ни я, ни старшая сестра Вита не поддерживаем отношений уже много лет. Не общалась с Розалией Гельман и наша самая старшая сестра по папе Шурочка, покинувшая этот мир накануне своего 90-летия. Останавливаться на причинах отсутствия общения в настоящем очерке не считаю уместным. Замечу только, что наши родители гордились своими первыми внуками, которые отлично учились и немалого достигли на своих профессиональных нивах.
Вернусь к лихим годинам войны. Мама дважды возвращалась на фронт. Замечу, что лично не встречал женщину, превосходившую маму по количеству военных наград. Орден Красной Звезды, Орден Боевого Красного Знамени, Орден Отечественной войны, многочисленные медали. В мирное время (предположительно в 1968 году) маме вручили Орден «Знак почета». Бабушка во время войны еще далеко не немощная старуха, зарекомендовала себя в санитарных поездах и госпиталях как первоклассная прачка. За доблестный труд один из начальников госпиталя подарил ей меховой кожух, который в холодную пору она носила до конца жизни.
В самом конце войны маму направили в Барнаул, где ее назначили главным санитарным инспектором Алтайского края. Там мама познакомилась с папой, Ефимом Яковлевичем Гельманом, участником войны, который к тому времени уже был вдовцом. Его первая жена Елизавета Львовна Лапидус получила тяжелое ранение при бомбежке поезда, из которого она вместе с дочерью, Шурочкой, и своим отцом эвакуировалась из Киева. Вскоре она умерла и была похоронена в Сталино (нынешний Донецк) еще до занятия его немцами. Кстати, на своей должности мама помогла некой Лундберг, врачу по профессии, которой отказывали в приеме на работу, подозревая ее в немецком происхождении, хотя она называла себя эстонкой.
Папа, работал в Барнауле главным архитектором города. Он говорил, что родители звали его Файклом. Но я не слышал, чтобы кто-то к нему так обращался. Его отец, мой дед Янкель Беркович Гельман, был даяном, иудейским судьей в Мозыре.
В Барнауле родилась моя старшая сестра Вита. Роды были тяжелыми. Новорожденная получила родовую травму и осталась на всю жизнь инвалидом. Несмотря на болезнь, Виточка окончила среднюю школу, получила специальность и после смерти папы вела домашнее хозяйство.
В Москву родители, Вита и бабушка переехали в 1946 году. Жилья не было. Приютились у папиного брата Абрама Яковлевича. Потом подвальную комнату, о которой я упоминал выше, нашла для них тетя Вера. Эта подвальная комната в двух минутах от Хоральной синагоги –моя первая обитель.
Читайте в тему:
ТАГАНКА, ЗНАКОМЫЕ МЕСТА!
Мама начала работать в поликлинике № 104 в районе Таганки. Тогда еще там не была снесена знаменитая Таганская тюрьма, сооруженная в 1804 году по указу императора Александра I. Тюрьму закрыли и взорвали в 1960 году. На ее месте построили детский сад и четыре жилых пятиэтажных дома.
Если не ошибаюсь, до 1961 года или пару годами раньше, нумерация поликлиник была иной. До переезда в здание в переулке Маяковского, это лечебное учреждение числилось под №30 и располагалось впритык с пожарной каланчой в минутах ходьбы от нового ее расположения. Именно эта поликлиника была первым и единственным местом работы в Москве доктора Зои (напомню, правильно Сои) Захаровны Трейберман.
…На дворе стоял первый послевоенный год и решить проблему с пропиской в столице казалось непреодолимой проблемой. К счастью, среди маминых пациентов нашлись добрые души в лице Михаила Ароновича Гайсинского и его жены Полины Наумовны. У них на Воронцовской улице в районе той же Таганки была квартира в двухэтажном старом доме. Они разрешили проблему просто, правильнее сказать, радикально – прописали всю нашу семью в своей квартире. Но мы там не жили. Да и прописаны были совсем недолго.
Летом маму часто командировали врачом в подмосковные пионерские лагеря. Обычно меня определяли в какой-то отряд и мама строго-настрого наставляла, не жаловаться ей, если возникнут какие-то проблемы. Я и не жаловался. Сам решал проблемы по мере их возникновения.
Более полувека мама отдала своим таганским пациентам. Помнится, когда после непростой пертурбации, я оказался студентом Московского государственного заочного педагогического института и мне, как заочнику, срочно потребовалась справка с места работы, знакомые мамы по ее просьбе приняли меня на завод «Контрольприбор», находившийся на Воронцовской улице (район той же Таганки), и я, как по мановению волшебной палочки, получил в свое распоряжение токарный станок. Таким образом я присоединился к рабочему классу. Правда, профессию токаря второго разряда я получил в 11 классе средней школы, обучаясь один или два раза в неделю в существовавших тогда «комбинатах профессионального образования». Серьезную практику проходил в арматурном цехе автозавода имени Лихачева. Так что «гегемоном» я стал еще в школьные годы.
Для мамы работа в немалой степени составляла смысл бытия. Помню только один случай, когда она брала больничный. В то злополучное утро у нее случился микроинсульт, но мама, вероятно, не хотела верить в такой диагноз. Она полагала, что, отлежавшись пару часов, пойдет на работу в свою ставшую ей родной поликлинику. А там и стены помогают. Не обращая внимания на мамины протесты, папа вызвал «скорую помощь», и я сопроводил маму в ближайшую от нас больницу №53. Потом при моем участии ее перевели в больницу «Медсантруд», рядом со станцией метро «Таганская». Мамина госпитализация продолжалась несколько недель.
С коллегами всех поколений у мамы складывались весьма дружеские отношения. Фамилии некоторых из них остались в моей памяти: главные врачи Икова, Беляева, Калужина, врачи Симонова, Левитин. Близкой маминой подругой стала Циля Львовна Энтина, врач-фронтовик, майор медицинской службы. На фронте с июля 1941 года. Должность – командир госпитального взвода 319–го отдельного медико-санитарного батальона 293-й стрелковой дивизии 36-й Армии. Награждена Орденом Красной звезды и медалями.
После репатриации в Израиль я попытался найти тех, кто знал моих родителей. Опубликовал в русскоязычной газете «Вести» в разделе «Розыск» соответствующее объявление. Откликнулся только один человек. Но какой! Александр Михайлович Годович, работавший с мамой в одном коллективе той самой поликлиники №104. Я сразу вспомнил, что единственный раз виделся с ним в далеком 1965 году, после окончания школы. Но в Израиле мы познакомились как бы заново, перешли «на ты» и сегодня Саша – мой самый близкий друг.
Интересный штрих из своей биографии, связанный с доктором Энтиной, рассказал мне Саша. Однажды он заболел и у него заподозрили лейкоз, то есть рак крови. Пошел на консультацию к Циле Львовне и получил предписание немедленно обратиться к стоматологу и вырвать больной зуб. После этой неприятной, но оказавшейся необходимой процедуры, анализы показали «выздоровление».
В 1989 году мама успела получить платиновый нагрудный знак «50 лет пребывания в КПСС». Она гордилась тем, что во время войны, оказавшись в окружении, не избавилась от партийного билета. Незадолго до того, как моя семья готовилась к алие, то есть к переезду на историческую родину, мама упала у себя дома и сломала ногу. В больнице – это был январь 1994 года – маме отказались делать операцию и даже не наложили гипс. Врач, с которым я беседовал, посоветовал забрать ее в Израиль. Конечно, решиться на такой шаг ей было трудно. И все-таки мне казалось, что в какой-то момент она начала склоняться к отъезду. Но в Москве оставались ее родная сестра и семья младшей дочери, которых она оставить не решилась.
ЖЕНИЛСЯ ПО МАМИНОМУ БЛАГОСЛОВЕНИЮ
По приезде в Израиль я, жена, дочь и сын дошкольного возраста пару недель жили в квартире родного брата жены, которую они, тоже репатрианты, снимали. Через три месяца моя жена родила младшего сына. Вскоре репатриировались из Мозыря, Гомельской области, тесть, теща и двоюродная сестра тестя. Мы все поселились в одной огромной двухэтажной квартире с тремя ванными и туалетами. Еще там был огромный балкон. И хотя соответствующие ведомства нам выделяли средства, как новым олим (репатриантам), денег катастрофически не хватало. Мы учили иврит, а я подрабатывал. И все-таки пришлось взять банковский кредит.
Мама умерла за день до иудейского праздника Шавуот в 1994 году. Повторюсь, ее дату рождения и соответственно точный возраст указать трудно. Такие были времена! В нищих еврейских местечках грамотность мужчин была относительной, а женщин тем более. Взяв билет на самолет, очень надеялся успеть на похороны мамы. Но выезд из Израиля мне закрыли из-за непогашенного этого самого кредита. Надежного гаранта, которого принял бы банк, у меня, новоиспеченного репатрианта, не было. Кадиш (заупокойную молитву) читал в синагоге в Реховоте. В Москве, на Востряковском кладбище, оказался только в июле того же года. Там в одной могиле похоронены бабушка, папа, мама и тетя Вера.
И еще очень важный момент. Именно мама благословила меня на женитьбу на моей жене Ане (Хане), с которой мы счастливо живем уже без малого сорок лет. Когда мы с Аней познакомились, мне было за тридцать и, хотя убежденным холостяком я себя не считал, прямо скажу: без маминого «подталкивания» на такой шаг решиться мне было трудно.
