Однажды кто-то подсчитал: только 9 процентов трудов Менделеева посвящено чистой химии. Неудивительно, что современники долго не признавали Дмитрия Ивановича серьёзным учёным, а лишь талантливым самородком, погубленным собственным неусидчивым темпераментом. Менделеев и правда не любил заниматься чем-либо дольше нескольких лет. И когда ему предложили место в лаборатории по исследованию пороха с окладом в 30 тысяч годовых, Дмитрий Иванович отказался: «Буду работать, если станете платить две тысячи! Тридцать тысяч — это кабала, а две тысячи — тьфу! Захочу и уйду». Он ушёл через четыре года и за этот срок изобрел бездымный порох.
Что же касается самого великого достижения — периодического закона и таблицы элементов, как известно, приснившейся Менделееву во сне ранним утром 17 февраля 1869 года, то шесть лет серьезные химики считали все это белибердой. И даже бывший учитель Бунзен писал в письме к Менделееву: «Да оставьте вы меня в покое с этими догадками! Такие правильности вы найдете и между числами биржевого листка!» А потом француз Лекок де Буабодран открыл новое вещество — галлий, предсказанное Менделеевым исходя из периодического закона. «Всё оправдалось. Это мне имя!» — ликовал Дмитрий Иванович. *** С первой женой Физой Они ещё до свадьбы оба догадывались, что из их брака не выйдет ничего хорошего. Физу смущала неуёмная вспыльчивость жениха: однажды в приступе раздражения он развеял по ветру все наличные деньги из кошелька, в другой раз накинулся на лакея из-за недостаточно горячего чая... Впрочем, по вечному заблуждению женщин, Физа надеялась переделать Митю своей любовью. Сам же Митя в тот год ещ ё не совсем оправился от романа с Агнессой Фойгтман, немецкой провинциальной актрисулькой, женщиной огненного темперамента и змеиной хитрости. Он подцепил её в Гейдельберге, куда ездил стажироваться в лаборатории химика Бунзена. И целый год умудрялся сочетать изучение капиллярных явлений с беготней за ветреной Фойгтман по немецким городам, скандалами, сценами ревности и бурными примирениями. Немец Бунзен только головой качал: где это слыхано, чтобы подающий надежды учёный, вместо того чтобы затвориться в лаборатории, так страстно увлекался женщинами! Между тем Дмитрий ухитрился сделать даже одно серьёзное научное открытие — нашёл температуру абсолютного кипения, но тут Агнесса осчастливила его рождением девочки и затребова=D0а такое содержание, что Менделееву пришлось, бросив нау=чную работу, спешно возвращаться в Россию и бегать там по лекциям и урокам, не щадя живота своего.
После горячечных гейдельбергских месяцев тихие вечера у своего старого учителя Петра Павловича Ершова (автора «Конька-Горбунка») в компании его анемичной и болезненной падчерицы — не слишком умной и оттого доброй барышни Феозвы Лещовой казались тихим желанным пристанищем. И Митя имел неосторожность написать старшей сестре Ольге: «Милая, право, эта Физа. Если б не деньги, которых нет, женился бы на ней!» Ольга горячо взялась за дело — после смерти матери она, старшая, считала себя обязанной присматривать за братцем. Менделеев и опомниться не успел, как сделался женихом. И как потом ни убеждал сестру, что с Физой ему скучно, что он не испытывает настоящих чувств, ничто не помогало: «Ты объявлен женихом, в каком положении будет она, если ты теперь откажешься?» Произведя на свет троих детей (старшая — Мария — умерла в младенчестве), Феозва Никитична совсем расхворалась, рано поседела и расплылась. К тому же она была на 6 лет старше мужа. А Дмитрий Иванович вовсе не утратил той страстности натуры, что, по мнению Бунзена, так плохо сочеталась с образом настоящего учёного. Однажды Менделеев увлекся гувернанткой собственной дочери, жившей в их доме, и даже сделал предложение — та, к великому облегчению Феозвы Никитичны, побоялась стать причиной крушения семьи, Дмитрию Ивановичу отказала и вообще взяла расчёт. С тех пор характер у Менделеева совсем испортился. В Петербурге в качестве анекдота рассказывали реальную историю: как Менделеев, вызванный к генерал-губернатору вместе с другими профессорами университета из-за студенческих волнений, кричал на градоначальника, героя Русскотурецкой войны: «Как вы смеете мне грозить? Вы просто солдат, и всё! В своем невежестве вы не знаете, кто я такой! Что такое периодическая система? Отвечайте!»
Ясно, что домашним тоже доставалось. Дмитрий Иванович мог впасть в ярость, кричать и метать вещи в стену по самому пустяковому поводу: топот детских ног по коридору, когда он работает, не вовремя сунувшаяся в кабинет горничная с завтраком на подносе, да что угодно! В такие минуты Феозва Никитична закусывала губу, рыдала: «Мучитель!» Мучитель же, терзаясь совестью, потом ещё битый час стоял у окна, фальшивым тенором напевая: «Заступница усердная». Нет, не создан был Дмитрий Иванович для семейной жизни! Куда лучше забраться по приставной лестнице в дупло — и там поработать всласть, ни на что не отвлекаясь и не раздражаясь.
«Что за фигура?» — поинтересовался один купец у другого, кивнув на чудака, стремительно вышагивавшего по Гостиному Двору: борода и волосы до плеч, как у попа, а в руке — сигара; пальто щегольское, а на ногах копеечные валенки. «Сам ты фигура! — ответил второй купец, издалека почтительно поклонившись странному барину. — Это же известная на весь Петербург знаменитость, чемоданных дел мастер!» «Да нет, — вмешался в разговор третий. — Это же тот барин, что весь Питер напоил горькой. Первый пьяница на всю Россию! Видишь, как одет?» Одевался Менделеев действительно странно. Например, по случаю обручения старшего сына облачился во фрак, но по рассеянности забыл сменить серые домашние брюки. Всем на свете нарядам Дмитрий Иванович предпочитал какуюто немыслимую блузу, каких никто не носил. Раз в год портной вызывался в Боблово, чтобы, потратив миллион слов на описание новых фасонов, выслушать от Менделеева неизменное: «Лучше сшейте-ка, батенька, как раньше!» Что же касается остального, то в некоторой степени правы были оба купца. Дмитрий Иванович, почетный член доброй полусотни академий, на досуге любил мастерить чемоданы, которые действительно выходили на славу — прочные, легкие, ладные. И, хоть сам пил мало, водкой занимался по роду службы в правительственной Комиссии для изыскания способов к упорядочению производства и продажи напитков, содержащих в себе алкоголь. Просто министр финансов граф Витте задумал ввести в стране водочную монополию и, чтобы подготовить всё на самом серьёзном научном уровне, пригласил Менделеева... Через 100 с лишним лет химики будут спорить, какова роль Дмитрия Ивановича в установлении идеального 40-градусного водочного стандарта. Никаких работ на эту тему у него не обнаруживается (а знаменитая диссертация «Рассуждение о соединении спирта с водой» рассматривает очень концентрированные и совсем не концентрированные растворы, а вовсе не 40-градусный). Но уж спиртометрическую шкалу-то Менделеев, служа в Комиссии, разработал, а это позволило добиваться четких 40 градусов (не 39 и не 41). Также непонятно, насколько правдивы рассказы о том, как Менделеев ставил эксперименты на живых людях. То есть угощал жителей Петербурга водкой, приготовленной из разных спиртов. Для чего печатал объявления в газетах: требуются добровольцы для дегустации хлебного вина, и у дверей его лаборатории выстраивались толпы. Много о Менделееве в связи с работой в Комиссии ходило всяких слухов. Начиная с того, что он спился в своей лаборатории, и кончая тем, что он заработал миллионы на подделке французских вин для Елисеева. Что ж, если бы он ставил перед собой такие задачи, то уж подделал бы... Менделееву вообще с блеском давалось всё, кроме трех областей человеческой деятельности: семейной жизни, шахмат и публичных выступлений. Он невероятно гордился, что однажды выиграл у самого Чигорина — величайшего из великих шахматистов! Но, по мнению знатоков, Менделеев играл не сильно: нервничал, горячился, брал назад ходы. Что же касается выступлений на публике, то тут на Дмитрия Ивановича, напротив, находила какая-то необъяснимая робость. Перед каждой фразой плачущим голосом он тянул «э-э-э», потом переходил на скороговорку, обрывистую, спутанную. «Корявые, как я сам», — говорил он о собственных лекциях. В остальном Менделеев мог всё. Буквально всё! Судебные экспертизы, сыроварение, разоблачение спиритизма, разработка таможенного тарифа, изобретение пульсирующего насоса, усовершенствование керосиновых ламп, проектирование ледокола, модернизация русской метрической системы и даже промышленный шпионаж (путешествуя по Америке, Менделеев по заказу русских нефтяников вызнавал секреты местной перегонки нефти). Одним из первых в России он поднимался на водородном шаре в августе 1887 года, в день полного солнечного затмения, какие случаются лишь раз в несколько столетий. Вопреки ожиданиям, затмение Менделеева не увлекло. Зато на высоте двух верст Дмитрий Иванович обнаружил удивительное явление: там слышно людские разговоры, коров, лошадей, петухов, будто не летишь под облаками, а идёшь по земле. Это позволило учёному сделать вывод об особенностях движения воздуха в средних слоях атмосферы. Больше к воздухоплаванию Менделеев не возвращался. Зато увлёкся аграрными исс=BBедованиями: у себя в Боблове на опытном поле пробовал разные удобрения. Крестьяне поражались, какой там вырастал хороший хлеб. «Талан у тебя, барин, али случай?» — «Конечн=BE, братцы, талан!» У него было много, этих талантов. Но ни в какие рамки разбрасывающийся Менделеев с этими талантами не вписывался. Его 9 раз номинировали на Нобелевскую премию — ни разу не дали (впрочем, поговаривали, что причина могла быть в конфликте с семьей Нобель на почве нефтяных дел). В действительные члены Академии наук его забаллотировали — там не привыкли к русским химикам, всё больше к немцам. Менделеев утешал сам себя: «Выбора в академию я не желал, им остался бы недоволен, потому что там не то надо, что я могу дать, а мне перестраивать себя уже не хочется. Ни важности заморской, ни солидной устойчивости в объекте занятий, ни напускного священнодействия в храме науки — ничего то этого во мне быть не может, коли не было. И пришлось бы мне сталкиваться, а теперь противно мне это, пропала былая охотка». Позже он, впрочем, стал хотя бы членом-корреспондентом. Правда, не по химии, а по физике. Потому что физиком Менделеев тоже был весьма неплохим. Это он такой вышел в мать. Многогранная личность...
Пирогов утешает
Лет до сорока Мария Дмитриевна ничего не знала и не умела, кроме ведения домашнего хозяйства, вынашивания и выкармливания детей — а их у неё было четырнадцать, не считая троих мертворожденных. Вскоре после рождения Митеньки в 1834 году кормилец семьи, Иван Павлович Менделеев, ослеп и лишился места попечителя народных училищ Тобольской губернии. На что могло хватить его пенсии — 275 рублей серебром в год?! И тогда Мария Дмитриевна подрядилась управлять стеклянным заводом, принадлежавшим её брату. Это было неслыханно: женщина-управляющий! Сверять счета, браниться с подрядчиками, инспектировать производство (а в перерывах обшивать, кормить и воспитывать детей) — чего ей только не довелось делать! И всё напрасно: завод сгорел в одночасье, одни дети умирали, другие просто отбивались от рук — Аполлинария ушла в секту и изнуряла себя постами, Ваня закутил и ушёл в запой. Младший, Митенька, которого с грехом пополам удалось пристроить в Петербургскую медико-хирургическую академию, сбежал оттуда через месяц — не вынес испытания анатомическим театром. Особых талантов, казалось, юноша не проявлял, связей у семьи не было, денег тоже. Последняя надежда оставалась на Главный педагогический институт — мобилизовав последние свои знакомства, Мария Дмитриевна определила туда сына, и на этом силы ее иссякли и она умерла. И вот Митя доучился до четвертого курса — не блестяще, но вполне сносно. До выпуска остался всего год, когда доктор, осмотрев Менделеева, пришёл к неутешительному выводу, что никакого выпуска не предвидится, и велел ложиться в лазарет. В свои 19 лет юноша был болезненно худ и бледен и вот уже начал харкать кровью. От чахотки уже умерли его отец и три сестры. По всему видно — теперь его оD1ередь. И все старания матери, все её надежды на этом теряли всякий смысл... Ну уж нет, не бывать этому — решил Митя. И прямо в лазарете стал готовиться к очередным экзаменам. Он чувствовал, что стоит хоть на день =D0становиться, и болезнь победит его. Это невозможно объяснить, это можно лишь констатировать: вместе с жаждой жизни в молодом Менделееве вдруг проснулись любознательность, трудолюбие, талант. И вот в назначенный день он облачился в парадный мундир и кое-как добрел до института. Когда шёл обратно в лазарет, товарищи устроили ему овацию. Выпускной экзамен был сдан блестяще! А потом случилось ещё одно чудо. Прославленный хирург Пирогов, осмотрев Менделеева, нашёл, что никакой чахотки нет, а есть небольшая сердечная недостаточность: «До ста лет доживёте, батенька! Успеете раз пять жениться!» Вот тут гениальный медик не угадал: Дмитрий Иванович женился лишь дважды...
Тема для романа
Вторая жена Анна «Играй, матушка, играй. Дмитрий будет добрей к студентам», — подбадривала весной 1877 года сестра Менделеева подругу своей дочери, закрывшую было крышку рояля при появлении Дмитрия Ивановича. «Матушка» покраснела и, не поднимая глаз, принялась играть. Менделеев смотрел на неё со всей нежностью, на которую способен сорокатрехлетний мужчина по отношению к семнадцатилетней красавице. Анна Попова, полурусская-полушведка, приехавшая в Петербург поступать в Академию художеств, поселилась в казённой =BAвартире Дмитрия Ивановича вместе с многочисленным семейством Екатерины Ивановны Капустиной, урожденной Менделеевой. Через пару месяцев Екатерина Ивановна, уразумев наконец, как далеко может зайти дело, переехала вместе с Анной на съемную квартиру. Но было поздно! Дмитрий Иванович пытался бороться с собой: поехал за границу, сначала в Париж, потом в Биарриц. Скитался по свету два года, но любовь всё не проходила. Вернувшись в Петербург, он первым делом послал Анне приглашение проехаться с ним вместе в гости к Куинджи, с которым был дружен. Это был верный ход! В тот месяц чудак Куинджи объявил, что не будет больше выставлять своих работ, и увидеть их могли лишь избранные. И Анна Ивановна, как начинающая художница, не могла противиться искушению стать такой избранной...
Любовь Менделеева-Блок Роман вспыхнул с новой силой. И через год Феозва Никитична, узнав, что Анна беременна, дала согласие на развод. Консистория, рассматривавшая дело о разводе, наложила на Мендеелева как на виновную сторону епитимью, запретив вступать в брак в течение семи лет. Из-за этого Люба — будущая Прекрасная Дама Серебряного века русской поэзии — появилась на свет незаконнорожденной. И тут Менделееву подвернулся заказ на книгу «О сопротивлении жидкостей». Гонорар в 10 тысяч рублей был употреблен на подкуп священника церкви Спиридония в Адмиралтействе — обвенчав гражданских супругов в нарушении епитимьи, тот был расстрижен. Нарушение запрета Духовной консистории — дело неслыханное. А тут как раз подоспел приём у императора. «Ваше императорское величество, нельзя давать аудиенцию такому человеку, — убеждали Александра III. — Женившись во второй раз при живой жене, он лишился права бывать в приличн=м обществе». Император ответил: «Это верно, у Менделеева две жены, но Менделеев-то у меня один!..» Казалось, всё сложилось наилучшим образом, и теперь-то Дмитрий Иванович станет счастливым. Но, видно, Менделееву на роду было написано маяться с женщинами! Лет через двадцать, женившись на Любе Менделеевой, Александр Блок писал, прозрачно намекая на тестя и тёщу: «Тема для романа. Гениальный ученый влюбился буйно в хорошенькую, женственную и пустую шведку. Она, и влюбясь в его темперамент, и не любя его — по подлой, свойственной бабам двойственности, — родила ему дочь Любу, упрямого сына Ивана и двух близнецов. Чухонка, которой был доставлен комфорт и средства к жизни, стала порхать в свете, связи мужа доставили ей положение и знакомства. Она и картины мажет, и с Репиным дружит. По прошествии многих лет ученый помер. Жена его (до свадьбы и в медовые месяцы влюблённая, во время замужества ненавидевшая) чтит его память „свято“... Ей оправдание, конечно, есть: она не призвана, она пустая бабенка, хотя и не без характера, ей не по силам ни гениальный муж, ни четверо детей, из которых каждый по-своему незауряден». Разлад между супругами начался почти сразу. Просто Анна Ивановна была недовольна тем, что Менделеев слишком много сил и средств отдает прежней семье. Что построил Физе с детьми дачу на берегу Финского залива. В отместку Анна потребовала, чтобы и ей в Боблове построили новый дом — старый был ничуть не хуже, но Менелеев не стал спорить. Вот только все чаще и чаще приставлял лесенку к стволу исBFолинского дуба и прятался в дупле — теперь уже от Анны Ивановны. Взрослому сыну своему — Владимиру — он писал: «Женщины убеждены, что все на свете должно делаться только для них, для их радости, счастья, спокойствия. Детей сдаст нянькам и боннам, и ладно, а сама в Гостиный Двор, в театр. Противны мужчины-шалопаи, противны также и женщины-шалопаи». И еще: «Берегите мать, берегите ее, берегите. Женитесь и выходите замуж по сердцу и разуму вместе. Если сердце претит — дальше, если разум не велит — тоже бегите. Отец ваш был слаб, был уродлив в этом отношении».
Просто Менделеев
Своего первого сына Дмитрий Иванович любил сильнее остальных детей. Владимир был талантлив, целеустремлен и считался надеждой русского флота. Только вот сделать успел немногое: однажды, объезжая мореходные училища, Владимир простудился и слёг с воспалением лёгких. Анна Ивановна, перехватившая письмо с этим сообщением, решила ничего не говорить мужу. Мол, зачем тревожить пожилого человека по пустякам? 19 декабря 1898 года в честь съезда учёных в Мариинском театре давали дневной спектакль. Менделеев во фраке, при орденах, вошёл в ложу под руку с Анной Ивановной. По залу пробежал взволнованный шепоток, и 81отни глаз с укором уставились на великого ученого. Просто утреннюю газету с сообщением о смерти Владимира Менделеева читали все, кроме Дмитрия Ивановича. Вот этого Менделеев уже никак не мог простить Анне: «Как не сказала сразу, разве я так слаб? Я бы застал Володю ещё живым!» И с тех пор старался вообще обра=щаться к жене как можно реже и лишь по крайней необходимости.
Усадьба Менделеева Боблово Все его надежды сосредоточились было на внуке — трехлетнем Дмитрии, Володином сыне. Менделеев умолял невестку: «Отдайте мне Митюшу, Христа ради. Это была бы радость моя! Буду лелеять его как сына». Та, разумеется, не соглашалась. Пока взрослые спорили, мальчик тихо умер от аппендицита. Вот тут уж Менделеев стал стремительно дряхлеть. Читать и писать почти не мог — прогрессировала катаракта. Из доступных развлечений остались лишь чемоданы — их можно было клеить на ощупь — и романы, которые ему читали вслух. Но духом Дмитрий Иванович по-прежнему был неукротим. — «Прелестная Сюзанна! Один поцелуй ваших уст вознаградит меня за все опасности, которым я подвергся», — читают ему. — Ага, ловко! Поцеловал! Я же говорил, что поцелует! — радовался Менделеев. Толстого и Достоевского Дмитрий Иванович не жаловал: «Терпеть не могу этих психологических анализов. Убьют человека, и два тома мучений! То ли дело в пампасах индейцы снимают скальпы!» Напоследок, без малого в семьдесят лет, Менделеев сумел прозреть — осенD1ю 1903 года ему сделали операцию на глазах. Это была одна из первых таких операций в мире, и поговаривали, что Дмитрий Иванович решился на неё не столько ради себя самого, сколько ради науки. Через 4 года он умер... ...20 января 1908 года — в первую годовщину смерти Менделеева — вдова, Анна Ивановна, метала громы и молнии. Каменщики из-за мороза не успели выбить на гранитном памятнике никаких регалий — только имя: Дмитрий Иванович Менделеев. «Кто-нибудь, да объясните же наконец этой женщине, что больше ничего и не надо писать на могиле гения!» — свирепствовал Блок. Ирина Стрельникова Из: «Совсем Другой
Нетаниягу: "Если потребуется, военная операция в Газе может быть начата до выборов"
время публикации: | последнее обновление:
В среду, 5 февраля, премьер-министр Биньямин Нетаниягу встретился с главами региональных и местных советов населенных пунктов, находящихся на границе с сектором Газы.
В ходе этой встречи глава правительства заявил: если ракетные обстрелы и "воздушный террор" продолжатся, то ЦАХАЛ может начать операцию в секторе Газы до парламентских выборов.
Присутствовавшие на встрече с премьером рассказали журналистам "Кан Бет", что Биньямин Нетаниягу задавал много вопросов о том, как "воздушный террор" повлиял на жизнь жителей Газы, какую опасность заминированные шары представляют для детей.
"Кан Бет" передает, что мэрам из приграничной зоны было важно донести до правительства, что они не видят большой разницы между ракетными обстрелами и "воздушным террором".
Первого сентября 1939 года, когда началась война, Ребе Йосеф‑Ицхак Шнеерсон, шестой Любавичский Ребе, жил в курортном городке Отвоцке в окрестностях Варшавы, где основал ешиву Хабада. Ребе был тучным, много курил, страдал рассеянным склерозом. Ходил с трудом.
От Отвоцка до Варшавы было всего 60 километров, но путь был опасный. «Штука» — пикирующие бомбардировщики люфтваффе — обстреливали с бреющего полета и бомбили шоссе, уничтожали железнодорожные пути, оставляя после себя на дорогах изувеченные тела и убитых лошадей. В придорожных кюветах теснились поляки, прячась от самолетов, прозванных ими «крылатой смертью».
Ребе вместе со своей семьей и группой студентов добрался до Варшавы в надежде сесть на поезд до Риги, где Мордехай Дубин, последователь Хабада и депутат латвийского парламента, уже добился, чтобы Ребе и его родственникам предоставили гражданство Латвии. Но оказалось, что железнодорожный вокзал в Варшаве разрушен, и Ребе Шнеерсон был вынужден искать приюта у местных последователей Хабада.
«Они разбомбили все еврейские кварталы, сровняли их с землей», — говорил раввин Йосеф Вайнберг, который в то время учился в отвоцкой ешиве и последовал за Ребе в Варшаву. Ребе Шнеерсон был вынужден скрываться. «Он сидел в комнате, писал маамарим (статьи), и из‑за бомбежки рука у него дрожала». В оцепленном со всех сторон гетто Ребе то и дело переселяли из квартиры в квартиру, чтобы его не выследили нацисты.
Коллаж: Tablet Magazine
В Америке Хабад был малозначимым хасидским движением с небольшим кругом последователей. Но один из его последователей, раввин Исроэл Джейкобсон, глава маленькой синагоги Хабада в Бруклине, обратился к кое‑кому из своей общины. Разворачивая кампанию за спасение Ребе, они наняли молодого вашингтонского лоббиста Макса Роуда, чтобы тот, хлопоча по их делу, представлял Ребе Шнеерсона как ведущего, мирового значения знатока Торы с массой последователей.
Роуд обращался к конгрессменам и сенаторам, к правительственным чиновникам и президентским советникам и даже заручился помощью судьи Верховного суда США Луиса Брандейса в надежде найти способ спасения Ребе. Его кампания быстро набирала обороты.
Из Риги в США, Польшу и Германию и обратно в Ригу полетели по проводам международные телеграммы, меж тем как на Варшаву падали бомбы, а нацисты охотились за еврейскими лидерами.
22 сентября американский сенатор Роберт Вагнер отправил госсекретарю США Корделлу Халлу телеграмму: «Видные жители Нью‑Йорка обеспокоены местопребыванием раввина Йосефа‑Ицхака Шнеерсона <..> где он находится, неизвестно».
26 сентября Мордехай Дубин написал в Бруклин раввину Джейкобсону: «Спасайте жизни Ребе и семьи. Перепробуйте все способы. С каждым часом опасность нарастает. Отвечайте ежедневно, чего добились».
В тот же день Филлип Розен, глава европейского представительства организации «Джойнт», написал дипломатическому представителю США в Риге: «Нас очень интересует всемирно знаменитый раввин Шнеерсон <…> сейчас он на Мурановской, 32 в Варшаве. Призываю вас сделать все, чтобы обеспечить его защиту и переезд в Ригу…»
Ребе Йосеф‑Ицхак Шнеерсон в Варшаве (слева). 1930‑е.Из альбома «Out of the Inferno. The efforts that led to the rescue of Rabbi Yosef Yitzchak Schneersohn of Lubavitch from war‑torn Europe in 1939–1940». N. Y.: Kehot Publication Society, 2002
29 сентября последователь Хабада юрист Артур Рабиновиц написал судье Верховного суда США Луису Брандейсу: «…обращаюсь к вам с просьбой оказать любую помощь, какая в Ваших силах, возможно через Бена Коэна <…> считаю необходимым побеспокоить Вас ввиду того, что жизнь Шнеерсона в крайней опасности, а его нравственный авторитет для мирового еврейства колоссален».
В тот период президент США Франклин Рузвельт, баллотируясь на третий срок, не склонен был что‑либо предпринимать, чтобы облегчить бедственное положение евреев Европы в открытую. Изоляционизм расцвел пышным цветом, как и могущественное пронацистское движение в США, которое возглавлял отец Чарльз Кофлин. Кофлин, родившийся в Канаде католический священник, ярый антисемит и поклонник Адольфа Гитлера, каждую неделю вел передачу на радио — на пике популярности ее слушали, по некоторым оценкам, десятки миллионов человек. Да и сам Рузвельт не был уверен, стоит ли переселять евреев в Америку.
Но Макса Роуда ничто не могло остановить. Он не давал покоя судье Брандейсу и советнику Рузвельта Бену Коэну, а те, в свою очередь, наседали на таких людей, как Генри Моргентау, тогдашний советник Рузвельта по экономике. Спасение Ребе стало крупной еврейской кампанией — по крайней мере, на верхних ступенях общинной лестницы.
Коэн вспомнил, что американский дипломат Роберт Пелл в 1938 году ездил во Францию на Эвианскую конференцию по делам беженцев и подружился там с немецким дипломатом Гельмутом Вольтатом. 2 октября Коэн написал Пеллу — он тогда был прикомандирован к отделу Госдепартамента по делам Европы: «Обращаюсь к Вам за советом. Буду признателен за любую помощь, которую сможете оказать».
Пелл связался с госсекретарем США Корделлом Халлом: «(Г‑н Коэн) <…> обратился ко мне из‑за моей договоренности с Вольтатом прошлой зимой <…> Вольтат меня заверил, что в случае какого‑то конкретного дела, в котором особенно заинтересовано американское еврейство, он сделает все, что сможет, дабы решить проблему».
По мнению Менахема Фридмана из Бар‑Иланского университета, «целью <Вольтата> было сохранить хорошие отношения с американцами. А ценой, которую требовалось заплатить за эти хорошие отношения, был этот Ребе из Польши. И цена была невысокая».
3 октября Халл отправил американскому консулу в Берлине телеграмму: «Вольтат <…> возможно, захочет ходатайствовать перед военными властями».
Администрация Рузвельта решила «кинуть кость» еврейской общине, чтобы та не поднимала шум, и этой костью был Ребе Шнеерсон.
Специалист по истории германской армии Винфрид Майер из Берлинского технического университета пишет: «Только военная разведка — больше никто — была в силах что‑то сделать, так как Варшава не контролировалась гражданской администрацией, а была оккупирована немецкой армией, и потому Вольтат обратился к адмиралу Вильгельму Канарису» — главе абвера , немецкой военной разведки.
Канарис вызвал для совещания своего подчиненного — орденоносца майора Эрнста Блоха. Как утверждает Брайан Марк Ригг, автор книги «Спасенные от Рейха», Канарис сказал Блоху, что американское правительство обратилось к нему с просьбой отыскать и спасти главу любавичских хасидов, Ребе Йосефа‑Ицхака Шнеерсона: «Вы поедете в Варшаву и найдете самого ультраеврейского раввина на свете, Ребе Йосефа‑Ицхака Шнеерсона, и спасете его. Его ни с кем не перепутать: он — вылитый Моисей».
Майор Эрнст Блох был кадровым разведчиком. В шестнадцать лет записался в германскую армию, был тяжело ранен в Первую мировую войну, а после войны не ушел в запас. Его направили на службу в отдел по коммерческим делам, шпионивший за приезжими бизнесменами. Блох, кстати, был наполовину евреем. Его отец, еврейский врач из Берлина, как и многие другие немецкие евреи в то время, принял христианство. Мать Блоха была арийкой. «То, что он был наполовину евреем, — только случайность», — говорит Майер.
«Он был, как это называют, ассимилированным полуевреем, — рассказывает дочь Блоха Корнелия Шоквайлер, практикующая буддистка, живущая в Маунтин‑Вью в Калифорнии. — Он не был религиозным. Он не приобщал меня к религии. Он был профессиональным военным и большую часть жизни прослужил в вооруженных силах. Если Канарис отдал ему приказ, он выполнял приказ без вопросов».
Немцы называли Блоха «мишлинге». «Так обозначали дворняг, собак, помеси, “мишлинге” — ужасное слово», — пояснил Брайан Ригг. По оценкам Ригга, во время Второй мировой войны в германской армии служили 60 тыс. евреев‑полукровок и 90 тыс. тех, кто был евреем на четверть.
Эрнст Блох.Из альбома «Out of the Inferno. The efforts that led to the rescue of Rabbi Yosef Yitzchak Schneersohn of Lubavitch from war‑torn Europe in 1939–1940». N. Y.: Kehot Publication Society, 2002
Винфрид Майер возражает: он считает, что фельдмаршал Герман Геринг тоже знал об операции по спасению Ребе — ведь Вольтат был одним из ближайших сподвижников Геринга: «У Геринга и Канариса был общий интерес — оба не хотели, чтобы война в Польше переросла в мировую войну: они надеялись, что Рузвельт ради сохранения мира организует переговоры между Германией и Великобританией. Они были готовы спасти Ребе Шнеерсона, чтобы оказать услугу американскому правительству».
Блох привлек к работе еще двух сотрудников абвера и отправился в оккупированную немцами Варшаву. Ригг пишет: «Он, в нацистском мундире со свастиками, подходил к ультраортодоксальным евреям‑хасидам и говорил: “Я ищу Ребе”. А они говорили ему: “Ага, а мы хотим сбрить бороды и завербоваться в немецкую армию”. И спешили ретироваться».
24 октября юрист Артур Рабиновиц снова воззвал к судье Луису Брандейсу: «Получил телеграмму из Латвии <…> Ребе Шнеерсон на <…> Бонифратерской, 29, в Варшаве». Этот адрес сообщили Блоху.
Для обитателей Варшавского гетто ноябрь того года был особенно жестоким. Евреям приказали носить на одежде желтую звезду Давида. Еды не хватало. Ребе и его последователи прятались от нацистов.
Тем временем Эрнст Блох прочесывал Варшаву в поисках Ребе Шнеерсона. Но когда Блох и его люди приехали на Бонифратерскую, 29, оказалось, что здание разрушено.
13 ноября Пелл передал Максу Роуду, лоббисту Хабада, информацию от секретаря Вольтата: «Здание по указанному адресу полностью разрушено. Установить, находился ли Ребе Шнеерсон в здании, невозможно».
Ребе худел, его здоровье ухудшалось. 14 ноября Роуд телеграфировал в швейцарский Красный Крест: «Офицера германской армии направили, чтобы обнаружить Ребе Йосефа‑Ицхака Шнеерсона <…> Шнеерсона не уведомили о миссии офицера. Надеюсь, сумеете придумать, каким способом сообщить информацию Шнеерсону <…> германского офицера направили по просьбе друзей Шнеерсона <…> срочно <…> не упустите шанс».
«Мы получили телеграмму, что Ребе должен сдаться гестапо», — рассказывал раввин Вайнберг. Под гестапо подразумевался майор Эрнст Блох.
Другую телеграмму отправили в Польшу в надежде, что она дойдет до Ребе Шнеерсона. «Офицер германской армии направлен, чтобы разыскать Йосефа‑Ицхака Шнеерсона, Бонифратерская, 29, прежний адрес Мурановская, 21, а также обеспечить ему безопасный выезд из Польши в Ригу».
Ребе, вне себя от волнения, велел связному выйти на Блоха.
Когда явились люди Блоха, внук Ребе Шнеерсона, ныне покойный Барри Гурари, в то время подросток, был в комнате. «Они не дали нам опомниться. Едва мы открыли дверь, они прямо‑таки вбежали, — вспоминал Гурари, физик на пенсии, сидя в кресле в своей нью‑йоркской квартире. — В основном говорил один, причем на всех диалектах немецкого, какие только есть. Все то время, пока военные были там, мой дед с виду оставался спокойным и собранным. Он был очень болен, и спустя некоторое время болезнь дала о себе знать. Сильная личность, но физически он был скорее слаб. Он был на пределе сил».
Майор Блох, отрывисто отдавая команды, реквизировал грузовик и погрузил в него Ребе с семейством. «Блох должен был вывезти Ребе из Варшавы. Он решил: чтобы сбить СС со следа, лучше всего будет отвезти его в Берлин», — говорит Брайан Ригг. Блох усадил Ребе и его семью на берлинский поезд.
СС, которой руководил Рейнхард Гейдрих, смотрела на Канариса с большим подозрением. Гейдрих хотел включить абвер в состав СС. Если бы эсэсовцы Гейдриха схватили Ребе раньше, чем его нашел абвер, это означало бы для него верный арест и смерть.
Гурари так описывал побег, стоивший им крайнего нервного напряжения:
«Нам пришлось пройти через несколько военных блокпостов с одним человеком, который нас сопровождал. Мы дивились тому, как он умел все улаживать». Ребе и 18 его близких выглядели, как положено евреям‑хасидам: бороды, пейсы, женщины в париках, с покрытыми головами. Замаскировать их было никак нельзя. Блох утверждал, что это арестованные. А у него сверхсекретное задание.
«В поезде <…> если подходил проводник, он (Блох) сам с ним разговаривал. Сложнее всего было не дать выгнать нас из купе. Помню один случай: сердитый немецкий офицер подошел к нам и сказал: “Это почему евреи сидят в купе, тогда как офицеры едут в коридоре?” Блоху пришлось что‑то долго объяснять офицеру, но ему это удалось».
«В Берлине, — сообщает Ригг, — Ребе и его семью отвезли в Юдише гемайнде, еврейский общинный центр в еврейском квартале. Там он встретился с послом Литвы в Германии — и тот выдал Ребе и его спутникам литовские визы. На следующий день Блох проводил их до границы Латвии и распрощался с ними. Вся группа проследовала в Ригу, где и стала дожидаться американских виз».
«Пересечь границу Латвии — вот счастье, — рассказывал Барри Гурари. — Мы не проронили ни слова. Сидели тихо‑тихо». По словам Гурари, только переехав границу, они начали ликовать вслух.
17 декабря, спустя три месяца с небольшим после начала войны, Мордехай Дубин написал раввину Джейкобсону в Бруклин: «Ребе и семья благополучно прибыли в Ригу».
Ну а затем началась борьба за то, чтобы Ребе впустили в США.
Судья Брандейс, Бен Коэн и другие вновь надавили на администрацию Рузвельта. Их противником был Брекенридж Лонг, тогдашний глава визового отдела Госдепартамента. Лонг, антисемит, подозревал в каждом иммигранте из Европы шпиона.
Однако политическое давление пересилило. Чтобы Ребе разрешили въехать в США, его защитники сослались на введенную в 1921 году льготу, позволявшую выдавать визы иммигрантам из Европы сверх квот. Ребе выдали визу как религиозному «священнику» с усердной «паствой», ожидавшей его в Бруклине, и банковским счетом, на котором лежало 5 тыс. долларов. Лонг скрепя сердце выдал визу.
В 1940 году Ребе прибыл в США морем, и ему устроили торжественную встречу. Позднее сходную визовую привилегию получил его зять Менахем‑Мендл Шнеерсон и в 1941 году вместе с женой прибыл в США из Марселя.
Ребе Йосеф‑Ицхак Шнеерсон на борту океанского лайнера во время прибытия в Нью‑Йорк. 1940
В 2010 году два израильтянина подали в «Яд ва‑Шем» прошение: предложили признать Вильгельма Канариса Праведником народов мира за спасение Ребе Йосефа‑Ицхака Шнеерсона. Это были раввин Барух Камински из Кфар‑Хабада и Дан Орбах, в то время молодой ученый в Гарварде.
Как утверждал Орбах, «абвер, немецкая военная разведка, была центром антинацистской деятельности, и большинство сотрудников разведывательного ведомства, особенно глава ведомства адмирал Вильгельм Канарис и его приближенный Ганс Остер, были членами подполья». Одного сотрудника абвера — Ганса фон Донаньи — «Яд ва‑Шем» признал праведным неевреем, однако Канариса не признал. Фон Донаньи, Остер и Канарис были казнены нацистским режимом незадолго до конца войны.
Майора Эрнста Блоха уволили из абвера после неудачного покушения на Гитлера, хотя Блох был к нему непричастен. Он вступил в гражданское ополчение, оборонявшее Берлин от войск союзников, и погиб в бою. На вопрос, считает ли она, что ее отца должны чтить за его роль в спасении Ребе, дочь Блоха — а она помнит, как Вильгельм Канарис держал ее, маленькую, на коленях — ответила: «Следует ли признать заслуги таких людей, как мой отец и Канарис, которые служили в армии при Гитлере и, возможно, пытались тайком делать что‑то хорошее? Не знаю. Возможно, нет».
Рабби Менахем‑Мендл Шнеерсон стал седьмым Любавичским Ребе, одной из самых влиятельных фигур в истории послевоенного американского иудаизма. Как отметил профессор Менахем Фридман, «после войны западный мир стал другим. И в этом мире Любавич нашел важную нишу в самом центре событий, настолько важную, что, если бы Хабада не было, его пришлось бы кому‑нибудь выдумать».
Минувшая неделя была добра к 45-му президенту США, и не только потому, что Сенат проголосовал против вызова дополнительных свидетелей на суд по его импичменту. «Это победа Трампа!» — заключил в эфире CNN юридический эксперт телеканала Джеффри Тубин.
Трампозавр и его клевреты, конечно, хотели, чтобы возня с импичментом, наконец, закончилась, хотя ее продолжение прежде всего играло бы на руку им самим. Демократы мечтали публично допросить бывшего трамповского помощника по нацбезопасности Джона Болтона, чья новая книга, похоже, содержит новые подтверждения «Украгейта», притом из первых рук, а не с чужих слов, на которые ссылались большинство свидетелей, допрошенных в преддверии импичмента Палатой представителей.
Но если бы демократы добились своего и растянули Сенатский суд над Трампом, они бы подложили свинью сразу нескольким своим кандидатам в президенты, а именно: сенаторам Сандерсу, Уоррен и Клобушар, потому что тем опять бы пришлось молча сидеть на суде, вместо того чтобы выступать на предвыборных митингах и нюхать навоз в глубинке.
Демократы дружно болеют против Сандерса, который, как они опасаются, не в состоянии совладеть с ненавистным Трампозавром. Многие все еще не могут простить ему то, что он боролся в 2016-м против Хиллари. Наконец, он даже не демократ (не потому, что он социалист и поэтому потенциальный диктатор, а потому, что он сроду в этой партии не состоял, хотя обычно подмахивал ей в Конгрессе).
Демократы также рисковали тем, что если бы республиканцы смалодушничали, как их кисейная барышня Митт Ромни, и согласились вызвать на суд Болтона, то взамен они бы вызвали свидетелями Хантера Байдена и Свистуна-разоблачителя, чей донос лежал у истоков «Украгейта». Называть его имя (Эрик Чарамелла) вслух в приличном обществе не дозволяется, хотя в СМИ его знает каждая собака.
Сенатор-республиканец Рэнд Пол упомнянул Чарамеллу в своем письменном вопросе в конце сенатского процесса Трампа, и председательствовавший глава Верховного суда Джон Робертс суеверно отказался зачитать этот вопрос вслух, чтобы не произносить роковое имя «Чарамелла», на первой части которого погорел Вячеслав Иваньков по кличке Япончик, севший за вымогательство денег банка «Чара».
Допрос Хантера Байдена помог бы республиканцам опустить его отца Джо, который, как он признал перед камерой, шантажировал украинцев американской помошью. Цель была в том, чтобы добиться смещения генпрокурора Виктора Шокина, якобы подбиравшегося к подозрительной газовой компании «Бурисма», нанявшей Хантера за большие деньги. Отказавшись дернуть Болтона на цугундер, республиканцы упустили шанс помучить Хантера и заодно и его батюшку.
Короче, отказ вызвать дополнительных свидетелей лишил республиканцев ряда шансов уесть оппонентов Трампа, но такой исход, в общем, расценили как большую победу президента. Демократы тут же принялись готовиться к новому импичменту, который можно объявлять неоднократно.
По выкладкам консервативной организации Media Research Center, центровые американские СМИ безбожно подыгрывали Демпартии во время двухнедельного суда над Трампом. Перед его началом верховный судья Робертс привел всю сотню сенаторов к присяге, которая обязывала их к полной беспристрастности. СМИ не раз напоминали об этом торжественном обещании и корили республиканцев за то, что они его не сдержали и выгораживают Трампа. Но сами СМИ уделили демократам вдвое больше эфирного времени, чем республиканцам, дружно хвалили манеру и доводы «менеджеров импичмента» и столь же дружно хулили республиканские.
В ходе судоговорения три главные телекомпании страны высказали в своих вечерних последних известиях в общей сложности 34 оценочных суждения по поводу доводов каждой стороны. 21 из них относится к выступлениям «менеджеров»-демократов. 20 (95%) имели хвалебный характер. Единственную негативную оценку высказала лево- либеральная NBC.
13 суждений касались защитников Трампа и были стопроцентно негативными. «Эти доводы противоречат показаниям свидетелей», — гласила обычная оценка аргументации трампистов.
Прокуроры-демократы удостоились почти 25 минут эфирного времени. Зашитникам-республиканцам главные телекомпании уделили 11 минут и 34 секунды. Самый большой перекос наблюдался в новостях компании CBS, которая уделила демократам 7 минут 42 секунды против 2 минут 26 секунд республиканцам.
Но ни импичмент, ни тенденциозность СМИ не могут соперничать по части воздействия на общественное настроение с одним фактором — состоянием экономики, которое большинство американцев оценивают положительно.
На минувшей неделе был обнародован очередной избирательный прогноз фирмы Moody Analytics, который предсказывает, что Трамп наберет в коллегии выбршиков еще больше голосов, чем в 2016 году, когда он победил там со счетом 304:227. Немудрено, что многие демократы, как я подозреваю, молят сейчас Аллаха о спаде, ибо лишь он способен уберечь нас от трамповский диктатуры.
С 1980 года фирма сумела правильно предсказать результаты всех выборов за исключением лишь тех, на которых победил Трамп. Как показал разбор полета, ошибка отчасти объяснялась тем, что Moody неверно предскзала масштабы явки избирателей на выборы 2016 года.
В своих прогнозах фирма исходит из того, как потребители расценивают свои финансы, биржевую конъюнктуру и перспективы своего трудоустройства. В данный момент они оценивают все три фактора положительно. Moody предполагает, что в ноябре этого года Трамп наберет в коллегии выборщиков как минимум 299 голосов, что гораздо больше, чем нужно для победы на выборах. Он может набрать и до 351 голоса, что будет сногсшибательно. Не случайно многие демократы норовят упразднить коллегию.
Одним из прекраснейших бриллиантов мира, окруженным вдобавок наибольшим количеством «зловещих» тайн и обладающим «дурной» славой является известный ярко-синий бриллиант «Хоуп», он же «Синий Тавернье», «Голубой бриллиант французской короны», «Французский синий», «Голубой француз», «Голубая надежда». Об этом камне можно написать роман ужасов томов из пятидесяти. Он убивал своих владельцев по одному, с методичностью серийного киллера… Мадемуазель Ледю, звезда парижского кордебалета, расположилась в парусиновом шезлонге в центре сцены. Луч прожектора на мгновение остановился на её красивом лице, скользнул по стройной фигуре с роскошными формами. Голубым огнём вспыхнул драгоценный камень в алмазном ожерелье, которое украшало и без того впечатляющее декольте примадонны. Из глубины личной ложи с вожделением глядел на неё русский князь Иван Корытовский. Мадемуазель Ледю была его любовницей. И потрясающее по красоте алмазное ожерелье, при виде которого начинали учащённо биться сердца знатоков драгоценных камней, тоже принадлежало Корытовскому. Спектакль ещё не кончился, когда прозвучал выстрел. Мадемуазель Ледю рухнула на сцену. Князь в начавшейся суматохе незаметно покинул ложу и скрылся. Мотивом убийства, скорее всего, была ревность. Актрисы, как известно, никогда не отличались строгим нравом. Мадемуазель Ледю не была исключением. Однако подозрения так и остались подозрениями, потому что через два дня не стало и самого князя - ночью его зарезали на улице грабители. Эти две смерти в самом начале двадцатого века пополнили длинный список несчастий, которые приносил своим владельцам алмаз Хоупа - огромный камень сочного голубого цвета. По преданию, алмаз этот был найден в копях Коллур недалеко от Голконды. Французский путешественник Тавернье увидел его в индийском храме - камень украшал одного из многочисленных богов. Тавернье завладел им и в 1669 году привёз во Францию. Тогда алмаз весил 112 карат и был размером с мячик для игры в гольф, то есть был раза в три больше своих теперешних размеров. Коллекция алмазов путешественника и авантюриста приглянулась Людовику XIV, и он не раздумывая заплатил за неё в пересчёте на современные цены порядка 100 миллионов долларов. Больше всего королю Франции понравился огромный голубой алмаз. Надо сказать, Король-Солнце обожал драгоценные камни, особенно алмазы. Ими были расшиты его парадные камзолы, они украшали пуговицы и широкополые шляпы. Алмазы сверкали даже на пряжках королевских башмаков. Говорят, в дни праздников или на приёмы иностранных послов Людовик надевал алмазов на десятки миллионов долларов. Через четыре года после покупки король решил придать голубому алмазу ещё больший блеск. После шлифовки и огранки камень по форме стал похож на сердце и «похудел» до 67 карат. Слухи о потрясающем голубом алмазе, который Король-Солнце носит на ленте на шее, распространились по всей Европе. Камень стали называть «Голубым французом». Louis_XIV_(Mignard) Злой рок алмаза проявился не сразу. Стоило Людовику XIV подарить его своей любовнице, госпоже де Монтеспан, как королевской фавориткой стала мадам де Ментенон, гувернантка детей Монтеспан. Едва ли отставку фаворитки можно считать крупным несчастьем, но вскоре один за другим начали умирать близкие королю люди: сын, брат, внук и жена внука, единственный человек, которого он по-настоящему любил. В сентябре 1715 года скончался сам Король-Солнце. На престол взошёл его правнук, ставший Людовиком XV. В наследство от прадеда ему достались и королевские драгоценности. Первым делом Людовик приказал украсить голубым алмазом орден Золотого Руна, который он часто носил. golden-fleece Любил носить орден со знаменитым алмазом и его внук Людовик XVI. Став королём в 1774 году, Людовик подарил драгоценный камень своей супруге Марии-Антуанетте. Трагическая судьба этого семейства всем хорошо известна. Падение Бастилии, террор, аресты и казни аристократов. На гильотине погибла большая часть французского дворянства. Ночью 20 июня 1791 года Людовик XVI с женой, детьми и гувернанткой пытался бежать из Парижа. В Варенне короля узнал симпатизировавший революции почтовый смотритель. Он предупредил солдат, и Людовик был схвачен. Революционное правительство распорядилось доставить королевские драгоценности из Версаля в Париж и поместить их на мебельный склад, который тогда частично был приспособлен под музей. Теперь все желающие могли полюбоваться драгоценностями короны. Однако охрана была поставлена настолько плохо, что историки до сих пор недоумевают, как всё не разворовали раньше. Окна первого этажа не запирались, сторожа менялись в разное время, нередко спали на постах. Немудрено, что мебельным складом заинтересовался 35-летний вор Поль Мьетт. Он несколько раз приходил посмотреть на драгоценности и явно намеревался похитить их, но в марте 1792 года его арестовали за другую кражу и посадили в тюрьму. 10 августа толпа взяла дворец Тюильри. Королевскую семью в целях безопасности перевезли в Темпл, средневековую крепость, принадлежавшую ордену тамплиеров. Оттуда король с королевой вышли в 1793 году, но лишь для того, чтобы сложить свои головы на гильотине. Людовик XVI и Мария-Антуанетта пополнили список владельцев голубого алмаза, умерших насильственной смертью. XVI Тремя неделями позже Париж вновь взбунтовался. Толпа ворвалась в тюрьмы, перебила 1200 аристократов и выпустила «обычных» узников, среди которых был и Поль Мьетт. А вскоре голубой алмаз исчез на 20 лет. Две шайки воров, одну из которых возглавлял Мьетт, встретились в 11 часов вечера у мебельного склада. Пока одни изображали охранников, другие забрались на балкон второго этажа. Решёток на окнах не было, поэтому проникнуть внутрь не представляло особого труда. Легко взломав замок на сундуке, воры увидели коллекцию алмазов Людовика XIV во всем её блеске и великолепии. Мьетт взял себе белые камни, оставив разноцветные, включая и голубой алмаз, коллегам. Добыча была столь велика, что всё унести за один раз не удалось. Следующей ночью воры вернулись, прихватив с собой хлеб, колбасу и вино. С аппетитом поужинали прямо на складе. И во время дележа алмазов, разгорячённые вином, перессорились. Они так шумели, пытаясь разделить добычу по справедливости, что разбудили сторожей. Те вызвали полицию. Разбойники за свою жадность поплатились головами. Большую часть украденных драгоценностей удалось вернуть, однако голубой алмаз бесследно исчез. Но как сбыть самый известный в Европе драгоценный камень? Единственно возможным способом была повторная огранка. Её сделали в Амстердаме, европейском центре торговли алмазами. Алмаз Хоупа и свинцовая копия «Голубого француза» В 1812 году голубой алмаз (размер его теперь составлял 2,5 сантиметра), всплыл в Лондоне. Новый владелец, торговец драгоценностями по имени Элиасон, продал камень в 1830 году за 30 тысяч фунтов стерлингов (1,1 миллиона долларов в современных ценах) Генри Филиппу Хоупу, члену известной в Британии династии банкиров. По имени нового владельца голубой алмаз с тех пор стали называть алмазом Хоупа. Банкир, проживший всю жизнь холостяком, завещал своё громадное состояние трём племянникам. Старший, Генри, выкупил алмаз Хоупа и выставил его на выставке в Гайд-парке. Через семь лет специалисты пришли к выводу, что алмаз Хоупа, больше не имеющий формы сердца и весящий теперь «всего» 47 карат, и есть тот самый знаменитый камень, которым когда-то любовался Король-Солнце. Генри Хоуп оставил голубой алмаз старшей дочери Генриетте, которая вышла замуж за Генри Пелхэма-Клинтона, пятого герцога Ньюкаслского. После смерти Генриетты алмаз перешёл к её младшему внуку, лорду Генри ПелхэмуКлинтону. Финансовые проблемы заставили лорда продать его в 1901 году торговцу из Хаттон-Гардена за 33 тысячи фунтов стерлингов. Его светлость так переживал расставание с камнем, что запретил говорить о нём в своём присутствии. -S Не принёс счастья алмаз и следующему владельцу. Француз по имени Колот сошёл с ума и покончил жизнь самоубийством. В каком состоянии он находился, продавая алмаз Хоупа князю Корытовскому, неизвестно. После смерти Ивана Корытовского алмаз Хоупа купил турецкий султан Абдул-Хамид II, или, как его ещё называли, Абдул Проклятый. К тому времени уже вовсю ходили слухи, что знаменитый алмаз приносит своим владельцам одни несчастья. Абдул застрелил жену, султаншу Салму Зобейду, на которой в момент убийства как раз был этот камень. В 1909 году Абдул-Хамида свергли младотурки. Новые власти выставили султанские драгоценности на продажу в Париже. Алмаз Хоупа купил некий Хабиббей. Через несколько недель корабль, на котором плыл ювелир, затонул километрах в 60 от Сингапура. Знаменитый алмаз ушёл на дно вместе со своим владельцем… Однако вскоре выяснилось, что камень и не покидал французской столицы. В июне того же года он был вновь продан, на этот раз знаменитому парижскому ювелиру Пьеру Картье за астрономическую сумму в 550 тыс. франков. Именно он начал распространять слухи о связанном с камнем проклятии, хотя оказался одним из очень немногих владельцев, кому удалось избежать злого рока. От Картье алмаз перешёл к Эвелин Уолш Маклин, дочери миллионера Томаса Уолша, разбогатевшего на золотых приисках Колорадо. Детство Эвелин прошло на приисках и рудниках, но позже она получила самое лучшее по тем временам образование и вышла замуж за наследника газетной империи Эдварда Маклина, по богатству почти не уступавшего её отцу. Летом 1910 года, вскоре после рождения их первого ребёнка, Маклины отправились в Париж. Картье показал им алмаз Хоупа. Миллионерше не понравилась оправа. Картье поменял оправу и вставил голубой камень в центр ожерелья из потрясающе красивых белых алмазов. В октябре того же года он привёз его в Нью-Йорк вместе с документами, рассказывающими о бурной истории алмаза, и разрешил Эвелин оставить ожерелье у себя на выходные дни. Хитрость эта сработала. В понедельник Эвелин уже хотела купить ожерелье. Весной 1911 года она приобрела его за 180 тысяч долларов (7 миллионов в нынешних ценах). Зная репутацию голубого алмаза, Эвелин Маклин буквально на следующий же день пошла с ним к священнику. После снятия порчи она практически постоянно носила ожерелье. Эвелин не верила в дурную репутацию алмаза Хоупа, но после покупки её жизнь изменилась к худшему. Её брат умер молодым; старший сын, чьё рождение они отметили покупкой ожерелья, погиб в автомобильной катастрофе в возрасте 9 лет. Муж начал пить, семейная жизнь закончилась разводом. Единственная дочь Эвелин скончалась от передозировки наркотиков в 1946 году. Сама Эвелин умерла от пневмонии годом позже. Скончалась она в субботу, когда банки были закрыты. Её душеприказчики едва не поседели от тревоги, не зная, где хранить ожерелье с алмазом Хоупа до понедельника. Выручил глава ФБР Эдгар Гувер, позволивший положить его в свой сейф. Все 74 предмета коллекции драгоценностей Эвелин Маклин были куплены в апреле 1949 года нью-йоркским ювелиром Гарри Уинстоном, прославившимся устройством «алмазных балов» в США и за их пределами. В ходе этих красочных шоу об алмазе узнало пол-Америки. Через 9 лет, в ноябре 1958 г. Уинстон переслал его почтовой посылкой в Смитсоновский институт в качестве дара. Ценный подарок пришёл в музей заказной бандеролью. Уинстон послал бриллиант обернутым в простую крафтовую бумагу из суеверия. Но алмаз и тут показал свое кровавое предназначение, через несколько дней посыльный попал под грузовик. Сам посыльный выжил, но сгорел его дом, похоронив под руинами жену и собаку. Все грани алмаза Хоупа в платиновом обрамлении переливаются в лучах искусственного света в столичном музее. Около голубого алмаза, медленно вращающегося на круглой подставке из светло-коричневого мрамора, всегда толпятся посетители. Пожалуй, никакой другой драгоценный камень не охраняют с такой тщательностью, как алмаз Хоупа. Он лежит под толстым пуленепробиваемым стеклом и в любой момент может упасть в первое из нескольких сверхнадежных сейфов-хранилищ в основании стенда. Номер сейфа, в котором в случае опасности окажется камень, меняется каждый день. Вычислить его невозможно. Алмаз Хоупа не перестаёт удивлять как обывателей, так и специалистов. В 1965 году учёные «Де Бирс» установили, что при облучении ультрафиолетовыми лучами он несколько минут светится, как раскалённый докрасна уголёк. Минералоги утверждают, что другие алмазы так себя не ведут. Бриллиант покидал Смитсоновский музей лишь четыре раза: для демонстрации в Лувре (1962), Йоханнесбурге (1965) и Нью-Йорке (1984). В 1996 году колье с бриллиантом Хоуп было передано Harry Winston в Нью-Йорке для чистки и незначительных реставрационных работ. В наши дни, бриллиант, благодаря мастерам знаменитой ювелирной компании Harry Winston Inc временно установлен в потрясающее ожерелье и назван «Embracing Hope» («Охватывающий Надежду»), и выставлен на всеобщее обозрение с 18 ноября 2010 года. Более 100 тысяч человек выбрали потрясающий новый дизайн в онлайн-голосовании на Смитсоновском канале. Мастера из «Гарри Уинстон Инк» в течение восьми месяцев изготавливали новый шедевр ювелирного искусства. Инкрустированное 340 бриллиантами общим весом 60 карат ожерелье из платины окружает легендарный глубоко голубой бриллиант Надежды. Алмаз Надежды имеет вес 45,52 карата, ясность VS1, длину 25,60 мм, ширину 21,78 мм и глубину 12,00 мм. Бренд Harry Winston Inc объявил о пожертвовании 1 млн. долларов в Фонд Надежды на поддержку изучения камней и минеральных наук в Смитсоновском институте.
