О том, как в Минске исполняли 13-ю симфонию Шостаковича

О том, как в Минске исполняли 13-ю симфонию Шостаковича

Евтушенко позвонил сам Дмитрий Дмитриевич Шостакович и попросил разрешение написать на его поэму музыку. Так родилась 13-я симфония великого мастера. Очень необычное произведение для баса, хора басов и оркестра.

А дальше симфонию надо было исполнять. А вот с этим у Шостаковича сразу возникли проблемы: многие большие музыканты отказывались под разными предлогами исполнять 13-ю симфонию. Например, выдающийся дирижер Евгений Мравинский послушно сказался больным. Или бас Гмыря, который открыто сказал, что не будет петь произведение на «эти слова Евтушенко». Все это происходило на волне травли поэмы Евтушенко, когда и Хрущев решил высказаться, что, мол, еврейского вопроса у нас нет и не нужно его поднимать.

Тем не менее, 18 декабря 1962 года с грандиозным успехом прошла премьера симфонии в Москве. Дирижировал знаменитый Кирилл Кондрашин, партию баса спел Виталий Громадский. Очередь за билетами растянулась на несколько кварталов. Властям не слишком понравился успех «еврейской симфонии», примерно так же, как Сталину в свое время крайне не понравился успех Голды Меир у московских евреев. Был негласный указ, дескать, попремьерничали – и хватит. 

Но был на том концерте ученик Кондрашина – молодой дирижер Виталий Катаев. Он как раз в это время был назначен гла=вным дирижером Государственного симфонического оркестра Белоруссии. Он был настолько потрясен этой вещью, что решил исполнить ее в Минске. И тоже в этот момент стал на путь праведников, так же как и Евтушенко, и Косолапов (Шостаковича исключаем из этого списка: он праведником был с самого начала). Чтобы сыграть партитуру нужны ноты. Но когда Катаев пришел в библиотеку Союза композиторов, вместе партитуры и оркестровых партий ему выдали только… клавир: 

«Выдавать оркестровые партии и партитуру пока запрещено», — услышал он. 

Но Катаев не отступил. Используя разнообразные связи, он добыл желанные ноты. 

Катаев и его единомышленники хитро решили, что билеты на 13-ю симфонию будут продаваться только абонементом. Ведь, если какой-нибудь чиновник решил бы отменить концерт, отменять нужно было бы весь абонемент,а это пахло скандалом. В какой-то момент и на Евтушенко с Шостаковичем было оказано сильное давление, чтобы некоторые строчки поэмы для концерта были изменены. Евтушенко и Шостакович решили пойти по принципу ящерицы: потерять хвост, но не жизнь. Евтушенко, скрипя сердце, изменил: 

Оригинал: 

Мне кажется, сейчас я иудей —

вот я бреду по Древнему Египту. 

А вот я на кресте распятый гибну 

и до сих пор на мне следы гвоздей! 

Новый текст: 

Я тут стою, как будто у криницы, 

дающей веру в наше братство мне. 

Здесь русские лежат и украинцы, 

с евреями лежат в одной земле. 

или: 

И сам я как сплоF8ной беззвучный крик 

над тысячами тысяч убиенных, 

я каждый здесь расстрелянный старик, 

я каждый здесь расстрелянный ребенок. 

Новый текст: 

Я думаю о подвиге России, 

фашизму преградившей путь собой, 

до самой наикрохотной росинки 

мне близкой всею сутью и судьбой.

Катаев тем временем стал репетировать, но лучший в регионе – Белорусский государственный хор отказался от исполнения, боясь навлечь гнев начальства. Катаеву помогла руководитель Хора Белорусского радио Анна Зеленкова, которая во время блокады Ленинграда фугаски на крышах тушила, и дело двинулось. Неожиданно стали приходить певцы из других хоров и буквально упрашивали их взять в дело. Басов скопилось так много, что когда Шостакович увидел всех на генеральной репетиции, то потерял дар речи – на сцене стояла плотная толпа артистов хора. 

За 10 дней до премьер струсил главный бас – Громадский. Он отказался от выступления, мотивируя это другими концертами – будто бы заранее не знал. Но Катаев не сдался и тут. Дело в том, что у Громадского в Москве был дублер – прямо как Титов у Гагарина. Это был бас Аскольд Беседин, он знал наизусть партию, и Катаев, несмотря на близость концерта, все отложил и понесся в Москву его разыскивать. 

«Тогда у Беседина не было постоянного адреса в Москве, поэтому мне дали несколько адресов и один телефон, где предположительно он мог появиться, — вспоминал Катаев. — Имея в распоряжении всего один день, от поезда до поезда, я объездил на такси все адреса, звонил по телефону, но нигде Беседина не застал. Везде я оставлял свой минский телефон и записку: «При любых обстоятельствах прошу принять участие в исполнении 13-й симфонии в Минске!» 

Вернувшись расстроенный рано утром в Минск, я успел лишь войти в квартиру, как раздался междугородный звонок. Звонил Аскольд Беседин: «Я готов… Я могу… отменил все концерты. Когда мне быть в Минске?» Когда мы встретились на перроне, он задал мне сразу один вопрос: «Какой поем текст?» — «Конечно, первый!». 

Думаете, это все? Ничуть не бывало. За пару дней до премьеры в Минске от Катаева категорически потребовали вернуть ноты. И тогда (!) Все музыканты оркестра вызвались за ночь переписать каждый свою партию, что и сделали! 

Накануне концерта руководителя Филармонии Паливоду вызвали в ЦК: 

«Кто разрешил играть эту музыку?!»- «Так вы же наши планы утверждали», – прикидываюсь я. «Отменяйте концерты!» – «Но все билеты проданы!» «Скажите: дирижер заболел», – предлагает чиновник.– «Но мы пригласили Шостаковича, и уже получена телеграмма: «Приезжаю с женой». — «Тогда хотя бы организуем в прессе критические статьи»,- сдался чиновник. Вот такая была обстановка накануне премьеры. 

«Сказать, что А.Беседин пел прекрасно, — значит, ничего не сказать, — продолжает вспоминать Катаев. — Он был героем, пережившим драматические коллизии симфонии, от его имени он излагал текст и пел музыку: 

Умирают в России страхи, 

словно призраки прежних лет… 

…Я их помню во власти и силе 

при дворе торжествующей лжи 

Когда закончилась симфония (а пятая часть заканчивается, постепенно затихая), в зале наступила напряженная тишина. Публика замерла в осознании истинности представленных в симфонии драматических сцен и острейших общественных идей. Потом зал взорвался аплодисментами, публика стоя скандировала, приветствуя Шостаковича, поднимавшегося на сцену». 

На следующий день состоялся еще один концерт, а третий, внеабонементый «товарищи» все же отменили. Итак хористам-добровольцам заплатили только за один. Зеленкова вспоминала, что обычно «лабухи» сражаются за каждый рубль, а тут все как один сказали: «Что мы – не люди? Споем бесплатно!» 

Публика расходилась с концертов, как будто на них просыпалась манна небесная. Вместе с тем и не без опасений: «Я поймала себя на мысли, что сейчас и авторов, и исполнителей, и слушателей посадят в воронки и повезут из Консерватории на Лубянку», — вспоминала А.. Баранович-Поливанова своё впечатление от премьеры 13-й симфонии в Москве.

Вадим Малев