Прекрасный текст, который написал Букар Диуф. Очень реально ...
День только настал, а ... уже шесть вечера. Неделя едва наступила в понедельник, а уже пятница.
... и месяц прошел.
... и год почти закончился.
... и прошло 40, 50 или 60 лет нашей жизни.
... и мы осознаем, что потеряли своих родителей и друзей.
И мы понимаем, что уже поздно возвращаться. Так... Давайте попробуем максимально использовать оставшееся время. Не нужно стесняться искать занятия, которые нам нравятся. Давайте добавим цвета к нашему серому. Давайте улыбнемся тем мелочам жизни, которые являются бальзамом для наших сердец.
И в конце концов, давайте продолжать наслаждаться этим временем, которое осталось нам. Давайте попробуем исключить «потом»...
Я сделаю это позже ...
Я скажу потом ...
Я подумаю об этом позже ...
Мы оставляем все на потом, как будто «потом» было наше.
Потому, что мы не понимаем, что:
потом - кофе холодный ...
потом - приоритеты меняются ...
потом - год заканчивается ...
потом - здоровье ухудшается ...
потом - дети взрослеют ...
потом - родители стареют ...
потом - обещания забываются ...
потом - день становится ночью ...
потом - жизнь заканчивается ...
И потом часто бывает слишком поздно ...
Так что... не оставляйте ничего на потом потому, что, ожидая «потом», мы можем потерять лучшие моменты, мы можем потерять друга, мы можем потерять нашу настоящую любовь и человека, которого мы любили,
И тогда это уже нельзя вернуть обратно, несмотря на наши сожаления об этом…
лучший опыт,
лучшие друзья,
лучшая семья ...
Сегодня подходящий день... Этот момент «сейчас»...
Мы уже не в том возрасте, когда можем позволить себе отложить то, что нужно сделать немедленно. Поэтому, давайте посмотрим, если у вас найдется время прочитать это сообщение, то затем поделитесь им. Или, может быть, вы отложите его на «потом»?
И вы уже не поделитесь этим больше никогда.
понедельник, 15 июля 2019 г.
"ПОПРОБУЕМ ИСКЛЮЧИТЬ "ПОТОМ""
"НА КАМЕННОМ МОСТУ"
«На Каменном мосту»: трогательный рассказ сына Аркадия Арканова
Последние восемнадцать лет мы живем на разных континентах. У него день — у меня ночь. У меня закат — у него восход. И наоборот. Я не знаю его новых друзей, и какие сигареты он теперь курит, и в каком из ящичков его письменного стола лежат мои фотографии.
Я даже не знаю, есть ли у него письменный стол. (Тот, что был раньше, массивный, заваленный бумагами, с глубокой красной пепельницей, полной окурков, с кудрявым тряпичным морячком, вечно ухмылявшимся в бороду, погиб, кажется, в одном из переездов, а компьютер может стоять на чем угодно.) Но по имейлам, которые обычно приходят от него, когда у нас вечерние новости, понимаю, что он ложится под утро.
Я привык ничего о нем не знать. До того, как нас разделили океаны, нас разделяли восемь этажей. Он жил на втором, мы с мамой — на десятом. У него была однокомнатная квартира с кремовой кухней и окнами во двор. У нас — двухкомнатная со встроенными стеллажами в прихожей.
Я не задумывался над тем, почему так, пока один из моих школьных друзей (кажется, Поник) не просветил, что мои родители в разводе. Это выглядело полнейшей нелепицей: папа практически у нас жил. Встречал меня из школы, кормил обедом, сидел со мной над прописями (отчетливо помню свою истерику от невозможности повторить идеальную букву образца и как папа невозмутимо поднимает разбросанные по всей комнате ручки), отправлял гулять, дожидался маминого прихода с работы, обсуждал с ней дела, мы вместе ужинали, потом он уходил. Размен нашей большой и красивой трехкомнатной квартиры на пятом этаже того же дома (в лифте рука еще долго тыкалась в кнопку «5», тем более что нажимать было удобно, а до «10» приходилось тянуться) мне объяснили необходимостью создать папе условия для работы. Папа — писатель. А писателю нужны тишина и покой. И потом, он курит, а у меня аллергия на табачный дым. К разводу это не имеет никакого отношения.
Строго говоря, официально родители были женаты всего десять лет. Но это, если не считать первых четырех, когда они не расписывались. И последующих двадцати, без названия, в течение которых жили порознь, упрямо доказывая друг другу, что так оно лучше, хотя на самом деле...
Впрочем, что я могу об этом знать? Подробности их развода едва ли имеют значение. Подробности обычно сообщали маме по телефону бесчисленные доброжелательницы. Мама выслушивала спокойно, иногда даже со смехом, потом аккуратно опускала трубку на рычажок и шла иа балкон с сигаретой. Позднее папа много раз повторял мне, что все другие женщины в его жизни — случайность, что любил и любит он только маму и что она всегда и на все реагирует неадекватно. Казалось, он искренне не понимал, как такие глупости могут ранить. Они бы и не ранили, если бы мамины слова о том, что между ними все кончено, были правдой. В действительности она так никогда и не сумела по-настоящему отца разлюбить. Никогда больше не вышла замуж и, сколько ни отталкивала, ни отрицала, ни вымарывала его из жизни, до самого конца оставалась рабой своей несчастной, неизжитой, неизживаемой любви.
В детстве я часто пытался вообразить, как они встретились.. Мама так громко кричала на него, так звонко колотила посуду, так стремительно выбегала из кухни, что представить их целующимися или прижимающимися друг к другу в темноте кинозала, или хотя бы просто идущими по улице за руку, было непросто.
Его медлительность (передавшаяся мне в полном объеме) воспета и высмеяна всеми, кто знал его в юности. Он не утратил ее с годами, просто слегка уравновесил грузом прожитых лет.
Утренняя чашечка кофе могла растягиваться до обеда, извлечение носового платка превращалось в таинство, в промежутке между тем, как он чиркал спичку и прикуривал сигарету, мама успевала вымыть полы, сварить суп, сбегать за хлебом и накрыть на стол. За то время, пока он подносил сигарету ко рту, наступало завтра. Он медленно брился, медленно читал газету, медленно ел. И только чихал быстро и сразу помногу (тридцать-сорок раз кряду), сопровождая каждый чих досадливыми окриками вроде «Да что ж такое!», или «Ну сколько можно!», или распевным и смачным «Й-о-о-б твою мать!» Его мантрой, заклинанием, главным напутствием мне можно считать слова «Никогда не бегай за троллейбусом», которому я, впрочем, начал следовать, только оказавшись в Нью-Йорке, да и то не по внутреннему убеждению, а исключительно ввиду отсутствия на улицах данного вида транспорта.
Имидж у отца возник задолго до того, как в русском языке появилось это слово. Он всегда носил галстук, пиджак и совершенно особое выражение лица, которое одни называли отсутствующим, другие — мрачным, третьи — сосредоточенным. На самом деле, выражение это было семейным складом черт: уже в Америке я обнаружил его на вечно насупленном лице своей бабушки. (Сама она была убеждена, что излучает веселье и бодрость, и не могла взять в толк, почему какой-то человек в супермаркете обратился к ней со словами Smile, you live in America.). Такое же выражение все чаще смотрит из зеркала и на меня, хотя без зеркала я, как и бабушка, кажусь себе совсем другим: веселым, развязным, с озорной искринкой в глазах. Фокус в том, что отец научился выдавать свое лицо за маску, в то время как у нас с бабушкой маска незаметно превратилась в лицо.
Частью имиджа было то, как он читал свои рассказы: не выделяя реприз, без улыбки, терпеливо пережидая взрывы хохота. Кто-то (возможно, что он сам) объяснял это тем, что, дескать, угрюмость необходима сатирикам, чтобы аккумулировать энергию юмора. Отец терпеть не мог, когда его называли сатириком, но формула эта подходила к нему идеально. Он и дома смеялся редко. В лучшем случае кивал и сухо констатировал: «Смешно». В худшем просто кивал.
Смеялась обычно мама. Смех ее был настолько искренен и заразителен, что начинали смеяться все вокруг. Они и в этом смысле могли бы быть идеальной парой: смехач и смешинка.
Так и хочется прервать сеанс, отмотать пленку назад и пустить заново. С того места, где он выходит, хлопая дверью, а она выбегает вслед и бросает к его ногам оставленные им деньги. С того места, где всем нам не до смеха.
Его трудно вывести из себя. Это я знаю точно, потому что не раз пробовал. Хотя сейчас значительно легче, чем раньше: достаточно пожаловаться на жизнь, на то, как ничего не получается, как все впустую. Или я уже не имею права ему жаловаться? Или это он уже должен жаловаться мне?
Жизнь описала круг: дети стали взрослыми, взрослые — стариками, старики — могильными плитами, а наши отношения остались такими же, как были во времена, когда его путали на улице с Гориным, а меня угощали леденцами. Они застыли, подобно диковинным ископаемым из канувшей в Лету эпохи.
Не трудитесь нести ледоруб: я никогда не научусь жить без оглядки на его реакцию, а он никогда не признается, что ему нужна моя помощь. В моем сознании ему все еще сорок пять, и мы стоим в очереди на чешские карусели «чашечки» в Парке культуры, и я предвкушаю удовольствие, а он — пытку, и скоро нас обоих будет тошнить.
Он редко повышал голос, зато, когда повышал, это было событие. Одно время я очень переживал, что он не принадлежит к разряду татуированных, голоторсых, пахнущих крепкими телесными запахами отцов, которые одним своим видом наводили ужас на дворовых мальчишек. Его вид никого не мог испугать. Он пах одеколоном. Представить его дерущимся было невозможно.
Я испытал настоящий шок, когда однажды он пригрозил оторвать один весьма чувствительный орган неизвестному телефонному шутнику, донимавшему меня своими звонками. Кого может напугать папина угроза? А ему теперь точно несдобровать. Но, как ни странно, звонки прекратились. Быть может, именно тогда я впервые подумал, что плохо знаю своего отца.
Вернее, знаю о нем лишь то, что он хочет, чтобы я о нем знал.
Я никогда не пытался узнать больше. Предлагаемая им версия меня полностью устраивала. Мне даже нравилось, что его жизнь за пределами десятого этажа была загадочна и недостижима. О ней можно было мечтать, ее можно было выдумывать. В ней были женщины, скачки, джаз, футбол, шахматы, преферанс, баня. В ней были бесконечные поездки на выступления в города, названия которых мы не проходили даже на уроках географии. В ней была длинная череда банкетов, театральных премьер, знаменитых юбилеев, панибратского общения с кумирами моего детства.
Эта жизнь казалась легкой и приятной и совсем не похожей на ту, что вели другие родители, возвращавшиеся с работы с полными сумками некрасивых продуктов к очередной серии «Семнадцати мгновений весны» или чемпионату мира по фигурному катанию. В эту жизнь хотелось войти, от нее даже был ключ — в виде ключа от его квартиры. Но я почему-то медлил, оттягивал, а потом все в одночасье изменилось, и оказалось, что за его заветной дверью живут совсем незнакомые люди.
Однажды он мне сказал, что у меня есть брат. Это было клёво. Мы сидели на яхте его севастопольского приятеля, поглощенного сматыванием спиннинга. Вокруг было Черное море. Моя удочка не подавала признаков жизни. У отца удочки и вовсе не было. У него была белая кепка, и сигарета, и взгляд, устремленный за горизонт.
К тому времени я уже давно вышел из возраста, когда у родителей просят братика или сестричку, поэтому не знал, как реагировать. Мы молчали. Спиннинг трещал. Знакомый тащил большую рыбину неизвестного происхождения. Пожалуй, это был наш единственный по-настоящему мужской разговор.
Брат оказался в Париже. Это было еще клёвее. Хотя к моменту его рождения мои родители уже давно были разведены, его пытались сохранять в тайне от моей матери. Что было довольно глупо, поскольку упомянутые ранее доброжелательницы не дремали. Мама все знала, но молчала, потому что отец ей ничего не сказал. Отец молчал, потому что боялся ее ранить. Мать брата молчала, потому что была в Париже, да и вообще не отличалась разговорчивостью. Брат молчал, потому что к тому времени еще не научился говорить, а когда научился, то сразу по-французски. Получалось, что последние шесть лет один лишь я продолжал жить, не подозревая о существовании страшной семейной тайны. По этому поводу вполне можно было закатить скандал, но я боялся распугать рыб.
В те годы папа не любил ни море, ни рыбу. Первое — потому что чуть не утонул в детстве, а вторую — из-за мелких костей, которые вонзаются в нёбо. С возрастом его вкусы поменялись. Он уже давно не имеет ничего против морских ванн и чуть ли не каждый вечер готов есть на ужин запеченное филе лосося. Семейные тайны вывернулись наизнанку: хранить их дальше потеряло всякий смысл. Мамы нет. Брат женился. Его шумной и красивой свадьбе в предместье Парижа предшествовал семейный обед, на котором отец торжественно предложил нам послушать его новую песню. Она называлась «Мой сын».
В любом другом месте, в любое другое время я ни на минуту не усомнился бы, что она про меня (как в свое время не сомневался, что рассказы «Про Васю, великого путаника» или «Плод просвещения» про меня, хотя уж они-то точно от первой до последней строчки вымысел). Но тут, сидя рядом с братом, у которого были все основания считать, что песня про него, я впервые в жизни ощутил, что являюсь лишь одной из многих сюжетных линий отцовской судьбы, причем совсем не обязательно главной.
Из этого вовсе не следует, что я значу для него меньше, чем привык думать, или что он любит меня не так сильно, как говорит. Просто в своей жизни, как и в своей прозе, он остается автором, а мы — персонажами, и нечего возмущаться, если тебе посвятили третий том и только упомянули в шестом. Никто ведь не знает, что нас ожидает в одиннадцатом.
Манила нас с тобою страсть
В ночную темноту,
И нас кружил любовный вальс
На Каменном мосту.
В ту ночь любви и в вальсе звезд,
Казалось нам тогда,
Соединил нас этот мост
С тобою навсегда.
Но жизнь совсем не так проста,
И наша ночь прошла —
По обе стороны моста
Судьба нас развела.
И мы разъехались с тобой
В чужие города,
И ни к чему, и ни к кому,
И оба в никуда.
Я жизнь свою прожил, смеясь,
В фокстротах суеты,
А в сердце был тот самый вальс,
И в этом вальсе — ты.
Любовь разорвана судьбой,
Но верю я в мечту:
Станцуем вальс мы вновь с тобой
На Каменном мосту.
Василий Арканов. Отрывок из рассказа «На каменном мосту».
Аркадий Арканов (1933 – 2015) – писатель-сатирик, драматург и сценарист, поэт-песенник, актёр, телеведущий.
Василий Арканов (род. 1967) – переводчик, журналист, выпускник журфака МГУ, с 1993 года в США (живёт в Нью-Йорке). С 2001 по 2006 гг. работал корреспондентом в филиале НТВ в Нью-Йорке. После ухода с НТВ преподавал в колледже в программе, которая поддерживает одарённых детей.
Джордж Р.Р Мартин: “В приквеле “Игры престолов” будут Старки и 100 королевств
Джордж Р.Р Мартин: “В приквеле “Игры престолов” будут Старки и 100 королевств
Автор цикла произведений “Песнь льда и огня”, на основе которого был создан один из самых рейтинговых телевизионных сериалов “Игра престолов”, Джордж Р.Р. Мартин пообщался с корреспондентами издания Entertainment Weekly и расказал о грядущем приквеле. В частности, он уточнил некоторые детали сюжета предисловия, а также возможный перечень персонажей.
Вестерос будет разделен примерно на 100 королевств в приквеле.
“Раньше мы говорили о Семи королевствах Вестероса; так как во время завоевания Эйгона их уже было всего семь. Но, если вы вернетесь дальше в прошлое, тогда там будут девять королевств и двенадцать королевств, а в конце концов вы вернетесь туда, где есть сто королевств – мелких королевств, – и это как раз та эпоха о которой пойдет речь”.
Будут Старки и лютоволки.
“Старки точно будут. Очевидно, что и Белые ходоки, или, как они называются в моих книгах – Иные. Будут и иные создания, например, лютоволки, мамонты”.
Не будет никаких Ланнистеров, по крайней мере, в самом начале.
“Ланнистеров еще нет, но Утес Кастерли, безусловно, присутствует; и он похоже на гибралтарскую скалу. В тот период он был еще занят родом Кастерли, и именно поэтому он известен под этим названием во времена “Игры престолов”. Кастерли, предположительно, были выбиты из своего родового гнезда Ланном Умным, который основал дом Ланнистеров.
Зрителей ждет блестящий актерский ансамбль.
“Я бы не решился выделить какого-то одного исполнителя главной роли. Как вы знаете, в случае с “Игрой престолов” во время наградных сезонов мы до недавнего времени не выдвигали актрис или актеров на соискание премий за исполнение главных ролей, только второстепенных потому что наше шоу – это работа большого актерского ансамбля. Я думаю, что это будет справедливо и для этого сериала. У нас нет четко выделенных ведущих актеров, скорее, большой актерский состав”.
Шоу может получить немного другое название, чем ожидают зрители.
Приквел до сих пор официально без названия, подчеркнул Мартин. В прошлом автор предложил название “Долгая ночь”, однако одним из факторов, который может осложнить выбор, является то, что третий эпизод восьмого сезона “Игры престолов” вышел под аналогичным заглавием. “Я слышал предположение, что его могут назвать “Самая долгая ночь”, и это вариант, который не вызывает моих возражений. По-моему, это было бы неплохо”.
Дата премьеры приквела пока не называлась. Вероятнее всего, фанаты “Игры престолов” смогут оценить его не ранее 2021 года. В проекте задействованы Миранда Ричардсон, Наоми Уоттс, Джорджи Хенли, Джэми Кэмпбелл Бауэр, Тоби Регбо, Денис Гоф, Джон Симм, Алекс Шарп, Джон Хеффернан, Наоми Аки и другие актеры.
Американская модель в 58 лет разделась для фотосессии в журнале
Американская модель в 58 лет разделась для фотосессии в журнале
Участницей фотосессии в купальниках для легендарного журнала Sports Illustrated стала 58-летняя американская модель Джоди Харрисон-Бауер.
Смотреть другие твиты Clara Del VIllar
Она предстанет в купальнике вместе с другими молодыми конкурсантками, пишет The Sun.
Джоди владеет фитнес-залом Jodifit, у нее есть две взрослые дочери. Женщина заявила, что своим поступком надеется вдохновить своих ровесниц, «чтобы они решились попробовать что-то новое».
Харрисон-Бауер дважды завоевывала титулы World Fitness America и World Fitness Universe.
В Египте для туристов открыли ломаную пирамиду Снофру
В Египте для туристов открыли ломаную пирамиду Снофру
В Египте открыли для туристов так называемую ломаную пирамиду фараона Снофру. Она была построена примерно в 2596 году до нашей эры и считается одной из древнейших египетских пирамид.
Чтобы попасть внутрь, необходимо подняться по деревянной лестнице на высоту 12 метров. А до усыпальницы фараона ведет 80-метровый каменный коридор. Его высота – чуть более метра, поэтому туристам приходится передвигаться на четвереньках.
По одной из версий, пирамида получилась ломаной, так как из-за скоропостижной смерти фараона строители не успели возвести правильную конструкцию. Помимо неправильной формы, среди особенностей пирамиды – два входа: традиционный – северный и секретный – западный. Зачем он был сделан, ученые до сих пор не могут установить.
"НУРА ДЕ ЛИБА" ЗА ОТМЕНУ ЗАКОНА ИГАЛЯ АМИРА
Знакомьтесь: новое общественно-политическое движение «НУРА ДЕ ЛИБА»
Из редакционной почты.
«Мы, группа организаторов, настоящим письмом заявляем о создании в Израиле общественно-политического движения «НУРА ДЕ ЛИБА».*
НУРА ДЕ-ЛИБА – арамейское выражение, что значит «огонь сердца».
Мы понимаем, что охватить разом все проблемы сегодняшнего Израиля, невозможно, и мы не ставим перед собой такие цели.
Наши цели:
Отмена «Закона Игаля Амира» и его освобождение.
Более 24 лет в одиночке, в самых тяжелых условиях, отбывает наказание человек, попытавшийся помешать преступлению, тогда гордо называемому «Соглашениями Осло».
Игаль Амир видел в своем поступке единственный шанс остановить продвижение в пропасть, после того, как все методы демократического протеста были исчерпаны и полностью проигнорированы правительством, не находили отражения в тенденциозных СМИ и намеренно замалчивались ими.
На суде Игаль Амир утверждал, что никогда бы не пошел на столь крайний шаг, если бы не антидемократическая политика правительства и крайняя тенденциозность прессы, до которой не могло достучаться огромное количество граждан, доведенных до отчаяния повторяющимися и усиливающимися терактами.
Следствие и суд над Игалем Амиром были проведены в рекордно короткие сроки, и под влиянием атмосферы, нагнетаемой СМИ, суд превратился в «показательный процесс» – несмотря на большое количество нестыковок в судебно-медицинской экспертизе, показаниях свидетелей, фото-видео материалах. Обвиняемому не была предоставлена возможность объяснить свои мотивы. Работе адвокатов чинились препятствия.
Условия заключения Игаля Амира многократно превосходят по своей тяжести условия заключения других израильских заключенных – как уголовных, так и осужденных за терроризм, как граждан, так и не имеющих израильского гражданства.
24 года Игаль Амир находится в одиночке, под постоянным видеонаблюдением, – из них 11 лет в условиях полной изоляции. Эта продолжительность одиночного заключения беспрецедентна не только по израильским меркам, но и по стандартам большинства западных стран, и по критериям Специального докладчика ООН Хуана Мендеса приравнивается к пыткам, запрещенным Конвенцией ООН 1984 года.
Нельзя не обратить внимания на тот прискорбный факт, что тысячи арабов-террористов, руки которых в крови десятков тысяч евреев, наслаждаются комфортом израильских тюрем, имеют возможность отправлять все необходимые религиозные обряды, пользуются телефонами, регулярно встречаются с родственниками, выпускаются на свободу в рамках всевозможных сделок и соглашений.
Расследование процесса заключения и реализации соглашений Осло
Сегодня уже многие говорят, что «договор Осло» – преступление против Государства Израиль. Кто несет ответственность за Осло? Одни из «архитекторов» соглашений уже благополучно покинули этот мир в почестях и славословиях, другие благоденствуют и по сей день. До сих пор ни одна инстанция не расследовала действия и мотивы инициаторов соглашений, и они не были привлечены к ответственности. Следует напомнить, что во всех других случаях, – в том числе и в тех, которые не привели к столь тяжелым последствиям и столь многочисленным жертвам, – виновникам пришлось дать ответ и понести наказание, – будь то Война Судного дня, события в лагерях Сабра и Шатила или же обвал потолка в зале торжеств «Версаль» и крушение моста на Маккабиаде. Только зачинщики процесса Осло остаются неуязвимыми и по сей день не ответили перед обществом, пострадавшим от их действий.
Мы будем добиваться создания независимой общественной комиссии, которая расследует процесс заключения и реализации соглашений Осло и привлечет к ответственности их инициаторов и основных исполнителей.
Реформа судебной системы
Поскольку судебная система Израиля в целом и БАГАЦ в частности полностью скомпрометировали себя в глазах граждан Израиля, мы будем требовать осуществления судебной реформы, которая превратит Верховный суд в беспристрастного исполнителя воли закона, стоящего на страже интересов каждого гражданина и ограничивающего произвол силовых органов и исполнительной власти.
Плюрализм в СМИ
С самого основания государства, в одной из наиболее влиятельных структур израильского общества – СМИ – господствуют представители радикальных взглядов политических элит, мировоззрение которых разительным образом отличается от взглядов основной массы народа.
Подавляющее большинство журналистов, занимающих ведущие посты в СМИ, используют прессу как рупор для выражения идей политической элиты и не дают озвучить голос народа. Эти антидемократические процессы сказываются и в том, что результаты выборов лишь в малой степени влияют на проводимую политику, поскольку народные избранники боятся вызвать недовольство элит, заправляющих в СМИ и судебной системе. Из раза в раз народ выбирает правых, а получает политику, продиктованную элитами.
Мы будем бороться за ликвидацию монополии элит на СМИ. Только тогда, когда пресса будет выражать взгляды разнообразных общественных кругов и полный спектр бытующих в обществе идей и мнений, станут возможными демократизация и оздоровление израильского общества.
В связи с тем, что на сегодняшней политической арене нет сил, желающих коснуться вышеназванных проблем, мы не видим другого выхода, кроме как превращение движения НУРА ДЕ-ЛИБА в политическую силу – партию, которая будет бороться за влияние на общественное мнение на ближайших выборах в Кнессет.
Пришло время не только говорить, но и действовать!»
Инна Кудрявцева, пресс-секретарь движения.
* На момент публикации обращения к СМИ (https://www.facebook.com/groups/1188156178037846/) его текст подписали 286 человек (Подписывать могут только граждане Израиля. – Ред.)
ДОРОЖНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ЯКОВА ФАЙТЕЛЬСОНА
Яков Файтельсон | Дорожные впечатления или вопросы партийного и национального самоопределения
Два часа дня. Жара, от которой спасает кондиционер в машине, в особенности, когда едешь по довольно длинной и унылой дороге. Чтобы не задремать, включил радио на канал «Решет Бет», послушал новости: дорожная авария, в которой погибли мать с ребёнком, волнения в Газе, очередные радиосплетни об еще одной попытке полиции расследовать доносы против премьер-министра. Выясняется, что после двухлетних скрытых поисков и многомиллионных расходов, на этот раз в Мексике, это полицейское расследование закончилась ничем, поскольку ничего и не было. Однако СМИ рады перестирать и эти не новости, чтобы поддержать создаваемую оппозицией атмосферу и повлиять на избирателей, исходя из метода, основанного на известной поговорке: «то ли он украл, то ли у него украли, но что-то с ним явно не в порядке».
За новостями последовала программа, под названием «Мархаба!» (Привет – на арабском языке), посвященная разным сторонам жизни арабского населения Израиля. Программа интересная сама по себе. Внимание привлекла беседа ведущего с каким-то новым членом Кнессета 21-го созыва, по поводу предстоящих выборов. Как выяснилось, этот член Кнессета не согласен с формулировкой недавно принятого основного закона о национальном характере Государства Израиль как государства еврейского народа. Он считает, что надо внести изменения в этот закон, которые будут учитывать и национальные чувства меньшинств, проживающих в Израиле. На основании этих высказываний можно было бы подумать, что идет речь о члене Кнессета из генеральского списка во главе с Бени Ганцем или от партии Авода. Однако он не был членом этих партий. Но тут добавил новый член Кнессета еще одну свою мысль, сказав, что вообще-то мы не должны забывать, что не находимся в Европе, и соседи Израиля – это не швейцарцы и итальянцы, а арабы. По его мнению, мы должны быть частью Арабского Востока, тем более что он лично себя считает не только евреем и израильтянином, но и арабом, если исходить, как он выразился, из чисто академического определения национальности.
И тут он разразился декламацией стихов известного палестинского поэта Махмуда Дарвиша, лауреата международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами», правда, не на палестинском, а на египетском диалекте арабского языка. Он говорил с восхищением о высоком поэтическом таланте Дарвиша и как он повлиял на его моральное понимание, что такое быть человеком. Может быть, он член партии Мерец, которая проверяет сейчас возможность создания блока на предстоящих в сентябре выборах в Кнессет совместно с Объединенным Арабским Списком, подумал я. Но и это был неверным предположением. Тем более что наш новый член Кнессета объяснил свое личное самоопределение в качестве араба тем, что он основывает его чисто академически по тем критериям, которые были определены выдающимся арабским мыслителем Мишелем Афляком. Правда, пожаловался он, почему-то арабы отказываются признавать евреев, проживавших рядом с ними испокон веков, арабами, что явно противоречит критериям Афляка.
Я понял, что этот член Кнессета, прекрасно владеющий египетским диалектом арабского языка и знанием арабской культуры, несколько не в курсе исторического опыта, пережитого евреями в другое время и в другой стране. Я имею в виду тех евреев, которые называли себя немцами Моисеева закона, и то, чем это для них закончилось. Неважно, что еврей думает о своей национальной принадлежности, важно то, что об этом думают антисемиты. Но что еще больше меня удивило, это то, что наш новый член Кнессета, при всем желании произвести впечатление своим знанием арабского мира, не учел некоторые детали, связанные с его арабскими кумирами Мишелем Афляком и Махмудом Дарвишем. Дело в том, что Мишель Афляк был одним из основателей партии Баас (Возрождение), возникшей в 1940 году на основе сирийской Лиги Национального Действия, которая существовала в Сирии с 1932 по 1940 год и находилась под сильным влиянием фашизма и гитлеровского национал-социализма.
Афляк был идеологом панарабизма, основанного на смеси идей арабского национализма и социализма. Сам этот факт должен было притормозить нашего нового члена Кнессета от использования ссылок на мнение арабского последователя Гитлера, о том, как определять национальную принадлежность того или иного человека. Тем не менее, как это ни странно, критерии нациста Афляка служат для этого еврея академическим основанием для того, чтобы считать себя арабом. Что же касается выдающегося арабского поэта Махмуда Дервиша, то он отказался от израильского гражданства еще в 1970 году, когда переехал на учебу в Москву. Затем, в 1973 году, он вступил в Организацию Освобождения Палестины в Бейруте и в 1987 году был избран в Исполнительный комитет ООП. В 1988 году он написал Палестинскую декларацию независимости, а в 1993 году после подписания соглашений в Осло, в знак протеста он вышел из состава Исполнительного комитета ООП.
Позиция Дервиша по отношению к евреям, нашла свое яркое отражение в его стихотворении под названием «Вы идущие сквозь море слов», перевод которого был опубликован в газете «Маарив» в 1998 году и которое заканчивается следующими строками: «Идите, куда хотите, но не (оставайтесь) между нами Ни за что! Пришла пора вам убраться. Умрите, где хотите. Но не между нами. Убирайтесь отовсюду. Убирайтесь из наших ран, из нашей земли. Убирайтесь из земли, из моря, отовсюду! И забирайте своих мертвецов с собой.» После всего вышесказанного можно было бы подумать, что идет речь о члене Кнессета от Объединенного Арабского Списка или даже от националистической арабской партии Баллад. Но и это не так. Этого нового члена Кнессета зовут Эли Авидар, и он представляет партию «Наш Дом Израиль». Вот и скажите после этого, является ли эта партия секторальной представительницей репатриантов из бывшего Советского Союза, и/или единственной в Израиле настоящей правой партией верных последователей Жаботинского, или все же это нечто другое, меняющее свою окраску и идеологию в зависимости от того, к кому она обращается в поисках голосов избирателей…