20 марта исполнилось сто лет со дня рождения Святослава Рихтера. Судьба гениального пианиста – это сюжет для многосерийного фильма, где найдется место и мелодраме, и детективу. Некоторые секреты, связанные с именем Рихтера, раскрыла Вера Ивановна Прохорова, которая была музыканту самым близким человеком. Для Веры Ивановны пианист был просто Светиком, хотя порой она называла его и полным именем – Святослав. Их дружба, начавшаяся в 1938 году, продолжалась до смерти Рихтера в 1997-м. Вера Ивановна знала о Рихтере все и была готова поделиться сокровенным. Рассказала она и о самой главной трагедии, перечеркнувшей в Рихтере веру в то, что у него может быть семья… Предательство матери стало для него крушением веры в людей, в возможность иметь свой дом.
«У меня не может быть семьи, только искусство», – говорил он. В искусство он ушел, как в монастырь.
«У Светика было ощущение, что с ним ничего не случится. Как будто он был в дружбе со всеми элементами природы. И даже страшные эпизоды его жизни, которые сокрушили веру в самого любимого человека – в мать, и смерть отца не смогли погасить в нем внутренний свет. К сожалению, я довольно точно знаю, как все было. В 1937 году Слава приехал из Одессы в Москву поступать в консерваторию к Генриху Нейгаузу. Хотя Светик нигде не учился (только дома отец занимался с ним), Нейгауз сказал: «Это ученик, которого я ждал всю жизнь». Потом Генрих Густавович в одном из писем напишет: «Рихтер – гениальный человек. Добрый, самоотверженный, деликатный и способный чувствовать боль и сострадание».
И Слава начал учиться в консерватории. Поначалу жил у друзей, а потом его прописали у Нейгауза, и он перебрался туда
ОДЕССА – ГОРОД, ГДЕ ВОЙНА НАСТИГЛА РОДИТЕЛЕЙ РИХТЕРА
Родители его остались в Одессе. Отец был на 20 лет старше матери. Слава рассказывал, что тот был замечательным музыкантом, играл на органе и даже сам что-то сочинял. Преподавал в консерватории и играл в кирхе.
Мать его была русской – Анна Павловна Москалёва. Очень красивая женщина каренинского типа – полноватая, с грациозными движениями. Была абсолютно рыжей.
Когда ее спрашивали, чем она красит волосы, Анна Павловна подзывала Славу, и он выбегал «красненький, как апельсинчик».
Если отец был от него, может быть, несколько далек, то мать была для Славы всем. Она очень хорошо готовила и замечательно шила. Семья в основном и жила на деньги, которые своим мастерством зарабатывала Анна Павловна. Утром она шила, днем убиралась и готовила, а вечером снимала халат, надевала платье, причесывалась и принимала гостей.
Среди друзей дома был некий Сергей Дмитриевич Кондратьев.
Это был человек, внешне очень похожий на Ленина. Инвалид, который мог передвигаться только по квартире. Обеды ему приносила Анна Павловна.
Кондратьев был музыкантом-теоретиком и занимался с Рихтером. Слава рассказывал, что этого человека, давшего ему очень много в смысле теории музыки, он не выносил. Славу раздражала его слащавость.
Кондратьев, например, писал Свете в Москву: «Дорогой Славонька! Сейчас у нас зимушка-зима, морозушко постукивает своей ледяной палочкой. Уж до чего хороша русская зимушка, разве сравнишь ее с заморской».
23 июня 1941 года Слава должен был лететь в Одессу. Из-за того, что началась война, все рейсы были отменены.
Но несколько писем от матери Светик получить успел. Анна Павловна писала, что у папы все нормально, а она ходит к Сергею Дмитриевичу и думает перевезти его к ним, так как передвигаться по Одессе с каждым днем становится все сложнее.
Светик восхищался мамой: «Она по 20 километров проходит, чтобы ухаживать за больным».
Потом Одессу захватили немцы, и переписка прекратилась.
Все это время Светик рассказывал о маме, мечтал, как она приедет к нему в гости. Когда мы готовили картофельные очистки – другой еды не было, он говорил: «Вкусно получается. Но мама приедет и научит вас готовить еще вкуснее».
Светик жил надеждой встречи с родителями. Мама была для него всем. «Я только скажу, а мама уже смеется. Я только подумаю, а мама уже улыбается», – говорил он. Анна Павловна была ему и подругой, и советчиком, и основой нравственности.
До войны она приезжала в Москву и обворожила нас всех – и молодых, и взрослых. Мы все стали писать ей письма. Одна из знакомых девушек Славы написала Анне Павловне, что Рихтер не вернул ей книгу. И добавила, что, наверное, «все таланты таковы». Анна Павловна тут же прислала сыну письмо: «Как стыдно тебе будет, если тебя станут ценить только как талант. Человек и талант – разные вещи. И негодяй может быть талантлив». Вот такими у них были отношения
На фото: СВЯТОСЛАВ РИХТЕР ПРИ ПОСЕЩЕНИИ МАТЕРИ
АННА ПАВЛОВНА УШЛА С НЕМЦАМИ
Когда Одессу освободили, туда поехал знакомый Светика, инженер по профессии, который должен был оценить состояние города. Через него Светик передал матери письмо, мы тоже написали ей.
Это было в апреле. Святослав уехал на гастроли, а мы ждали возвращения этого знакомого инженера. Уже прошел срок, когда он должен был вернуться, а у нас мужчина так и не появился.
Тогда я сама поехала к нему за город. Отыскала его дом, вижу – он на огороде что-то делает. И такое у меня появилось предчувствие, что лучше бы мне к нему не подходить. Но я отогнала эти мысли.
Плохие новости, – встретил меня мужчина. – Отца Светика расстреляли. А Анна Павловна, выйдя замуж за Кондратьева, ушла с немцами».
Оказалось, что этот Кондратьев был до революции большим человеком и его настоящая фамилия чуть ли не Бенкендорф. В 1918 году при помощи дирижера Большого театра Голованова и его жены певицы Неждановой ему удалось поменять паспорт и стать Кондратьевым.
Больше двадцати лет он притворялся инвалидом. А мать, которой так восхищался Светик, имела с ним роман. И в конце концов даже перевезла его к себе.
Получилось, что ходила Анна Павловна не к больному товарищу, а к возлюбленному. И предала и мужа, и сына. Она ведь отдала мужа на смерть. Светик рассказывал: «Это не доказано, но говорят, что сам Кондратьев на отца и донес». За неделю перед сдачей Одессы родителям Рихтера предложили эвакуироваться. Но поскольку Кондратьева с ними не брали, Анна Павловна уезжать отказалась. Тем самым подписав мужу смертный приговор.
«Папе и маме предложили эвакуироваться, – рассказывал потом Светик. – Но Кондратьева не брали. И мама отказалась. Я думаю, что папа все понял».
Когда в город вошли немцы, Кондратьев обнародовал, кто он на самом деле. Более того, женился на Анне Павловне и взял ее фамилию. Когда много лет спустя Светик приехал к матери в Германию и увидел на дверной дощечке надпись «С. Рихтер», ему стало дурно. «Я не мог понять, при чем здесь я, – рассказывал он мне. – И только потом догадался, что «С.» – это «Сергей».
Светику за границей часто говорили: «Мы видели вашего отца». Он отвечал: «Мой отец был расстрелян». Вот так…
По дороге из Тбилиси, где он гастролировал, Светик остановился в Киеве у своей знакомой, жены знаменитого глазного врача Филатова, и она ему все рассказала о судьбе родителей. Она была ближайшим другом его отца. Сперанская ее фамилия. «Я не могла себе представить, чтобы человек на моих глазах мог так измениться, – вспоминала она потом. – Он начал таять, похудел, рухнул на диван и зарыдал. Я всю ночь просидела с ним».
Когда мы с сестрой встречали Славу на вокзале, у него было абсолютно больное лицо. Он вышел из вагона, словно выпал, и сказал: «Випа, я все знаю». До 1960 года эту тему мы не трогали
На фото: ТЕОФИЛ ДАНИЛОВИЧ РИХТЕР И АННА ПАВЛОВНА РИХТЕР С МАЛЕНЬКИМ СВЯТОСЛАВОМ
ВСЕ ДЕЛО В ГИПНОЗЕ
В итоге долгих разговоров мы со Светиком решили, что все дело было в гипнозе. Ведь у Анны Павловны произошло полное изменение личности. То, что на нее мог подействовать гипноз, говорит один эпизод. Она сама рассказывала мне, как молоденькой девушкой из Житомира, где тогда жила, поехала навестить в соседний городок свою подругу. Во время обратного пути в купе напротив нее сидел молодой человек, интеллигентный, с интересным лицом, обычно одетый, средних лет. И пристально на нее смотрел.
«И вдруг я поняла, – говорила Анна Павловна, – что он мне дает какие-то указания. Поезд замедлил ход, мы подъезжали к станции перед Житомиром. Мужчина встал с места, и я тоже встала и пошла за ним. Я чувствовала, что просто не могу не идти. Мы вышли в тамбур. И в это время из соседнего купе появилась моя приятельница и обратилась ко мне: «Аня, ты с ума сошла! Житомир же следующая станция!» Я повернулась в ее сторону, а этот человек как в воздухе растаял, и больше я его не видела. Поезд тем временем отправился дальше». Потом, когда после всего произошедшего мы с сестрой были в Одессе, то встретились с подругой Анны Павловны.
«Она всю войну ждала Светика, – рассказала нам эта женщина. – Но когда немцы уходили, она пришла ко мне с маленьким чемоданом, совершенно бледная, глядела куда-то вдаль и говорила: «Я ухожу». Подруга пыталась ее образумить, но Анна Павловна стояла на своем: «Я ухожу».
ВСТРЕЧА С МАТЕРЬЮ
В октябре 1962 года в журнале «Музыкальная жизнь» был напечатан перевод статьи Пола Мура из американского «Хай фиделити». В ней американец рассказывает о том, как стал свидетелем встречи Рихтера с матерью.
Так получилось, что именно Мур, в 1958 году первым написавший в западной прессе о Рихтере, сделал все, чтобы эта встреча состоялась. Узнав, что в небольшом немецком городке Швебиш-Гмюнд живет некая фрау Рихтер, которая называет себя матерью пианиста, он немедленно сел в машину и отправился к ней. До этого во всех разговорах сам Рихтер на вопросы о родителях отвечал, что «они умерли». А потому иностранному журналисту и музыковеду захотелось самому разобраться, что же это за фрау Рихтер.
Разыскав небольшой двухэтажный дом, одну из квартир в котором занимала та самая дама с мужем, Мур приготовился объяснить, кто он и зачем приехал. Но едва он появился на пороге, как хозяйка дома сама узнала его.
«Мое недоумение прояснилось, – вспоминал Пол Мур, – когда она сообщила мне, что родственница, живущая в Америке, прислала ей октябрьский номер «Хай фиделити» за 1958 год, в котором была помещена моя статья о Рихтере. Фрау сказала: «С тех пор как мы ее увидели, мы все время молились о встрече с вами. У нас не было никаких контактов со Славой с 1941 года, так что даже возможность повидать кого-то, кто видел его самого, для нас была настоящая сенсация».
Анна Павловна рассказала американцу и об обстоятельствах своего отъезда из Советского Союза: «Отца Славы арестовали вместе с примерно шестью тысячами других одесситов, носивших немецкие фамилии. Таков был приказ, полученный от Берия. Мой муж ничего предосудительного не совершал, ничего. Он был просто музыкантом, я тоже; большинство наших предков и родственников были либо музыкантами, либо артистами, и мы никогда не занимались политической деятельностью. Единственное, в чем его могли обвинить – в давнем, 1927 году он давал уроки музыки в немецком консульстве в Одессе. Но при Сталине и Берии этого было вполне достаточно, чтобы его арестовать и посадить в тюрьму. Потом они его убили.
Когда войска «оси» дошли до Одессы, то город был оккупирован, в основном румынами; потом они начали отступать, мы с моим вторым мужем ушли вместе с ними.
Увезти с собой многое было невозможно, но я захватила все, что смогла, связанное с воспоминаниями о Славе. Покинув Одессу, мы жили в Румынии, в Венгрии, потом в Польше, затем в Германии».
Та встреча Мура с Анной Павловной продолжалась недолго.
«Фрау Рихтер в основном пыталась выудить из меня любые, самые незначительные новости о Славе, или, как она иногда называла его, Светике, что в переводе означает «маленький свет». Тогда же Анна Павловна передала через журналиста короткую записку для сына, которая начиналась со слов «Mein uber alles Geliebter!» («Мой самый возлюбленный!») и заканчивалась «Deine Dich liebende Anna» («Любящая тебя Анна»). Через общую знакомую Пол Мур сумел переслать записку Рихтеру в Москву.
А первая встреча пианиста с матерью состоялась осенью 1960 года в Нью-Йорке, где импресарио Соломон Юрок устроил концерт Рихтера.
Анна Павловна потом вспоминала, что ей так долго пришлось доказывать Юроку, что она приходится Рихтеру матерью, что она почувствовала себя на допросе в полиции. Тогда же Рихтеру задали вопрос, собирается ли он добиваться реабилитации отца. На что Рихтер ответил: «Как можно реабилитировать невинного человека?»
После той первой встречи Анну Павловну от имени советского министра культуры Фурцевой пригласили в Москву – в гости или насовсем. Но женщина отказалась. И, в свою очередь, пригласила в гости сына. Этот визит стал возможен через два года.
Пол Мур оставил детальные воспоминания о той встрече, при которой он также присутствовал. «Скромная двухкомнатная квартирка, по сути дела, оказалась музеем Святослава Рихтера. Все стены были покрыты его фотографиями с детства и до зрелых лет. На одной из них он был изображен загримированным под Ференца Листа, роль которого ему довелось однажды сыграть в советском фильме о Михаиле Глинке. Тут же висели цветные акварели домов Рихтеров в Житомире и Одессе, а также угла в одесском доме, где стояла его кровать.
Один из снимков юного Славы в шестнадцатилетнем возрасте доказывает, что в молодости, до того, как стали постепенно исчезать его белокурые волосы, он был поистине поразительно красив.
Хозяйка дома рассказала, что в ее сыне смешана русская, польская, немецкая, шведская и венгерская кровь…
Фрау Рихтер провела сына по квартире и показала ему те картины, которые ей довелось спасти из их старого гнезда в Одессе. Рихтер рассеянным взглядом рассматривал карандашный рисунок своего старого дома в Житомире и другого, в Одессе».
Вместе с Рихтером в Германии была и его жена, Нина Львовна Дорлиак. Их поезд прибыл из Парижа. На вокзале Рихтера и Дорлиак встречал Пол Мур. «Супруги прибыли вовремя, везя с собой большой багаж, включавший картонную коробку, в которой, как с усмешкой объяснила Нина Дорлиак, покоился превосходный цилиндр, без которого, как решил Слава, он просто не может появляться в Лондоне (следующем после Германии пункте гастрольного путешествия Рихтера. – И.О.). С такой же дружелюбной насмешкой Рихтер продемонстрировал длинный круглый пакет, завернутый в коричневую бумагу: по его словам, это был торшер, который Нина была намерена тащить с собой из Лондона до Москвы через Париж, Штутгарт, Вену и Бухарест».
Они пробыли в Германии в общей сложности несколько дней.
Тот же Пол Мур вспоминал, как во время обратной дороги на вокзал, откуда Рихтер и Дорлиак должны были ехать в Лондон, вел себя «муж фрау Рихтер». «Он нервно посмеивался и болтал без умолку всю дорогу. Вдруг он неожиданно спросил: «Светик, в твоем паспорте все еще значится, что ты немец?» Рихтер немного настороженно, словно не зная, к чему тот клонит, ответил: «Да».
«О-о-о, это хорошо! – рассмеялся довольный старик. – Но в следующий раз, когда ты приедешь в Германию, у тебя должно быть непременно немецкое имя, – к примеру Хельмут, или что-нибудь в этом роде». Рихтер снисходительно улыбнулся, но, обменявшись втихомолку взглядами с женой, решительно произнес: «Имя Святослав меня вполне устраивает».
На вокзале, пока ждали поезд, все решили выпить чаю с пирожными. Сели за стол, сделали заказ. Но Рихтер в последний момент передумал пить чай и отправился побродить по городу. На платформе он появился одновременно с поездом.
Потом «фрау Рихтер пыталась внушить сыну, как важно для нее получать от него весточки. Но я сомневался в эффективности ее просьб: Нина как-то сказала мне со смехом, что за все эти годы, что они знают друг друга, Слава посылал ей множество телеграмм, но никогда не писал ни одного письма, даже открытки».
О чем был самый последний разговор матери с сыном, Пол Мур не знает, так как нарочно оставил их наедине. Он подошел к фрау Рихтер, лишь когда состав тронулся. «Фрау Рихтер, печально улыбаясь, прошептала, как бы про себя: «Ну вот, кончился мой сон».
«ДЛЯ МЕНЯ МАМА УМЕРЛА ДАВНО»
«Когда Светик вернулся и я спросила его, как прошла встреча, – рассказывает Вера Ивановна, – он ответил: «Мамы нет, вместо нее маска».
Я попыталась расспросить его о подробностях, ведь прошло столько лет. «Кондратьев не оставлял нас ни на минуту, – сказал Слава. – А вместо мамы – маска. Мы ни на одно мгновение не остались наедине. Но я и не хотел. Мы поцеловались, и все».
Нина Дорлиак пыталась отвлечь мужа Анны Павловны, придумывая всякие уловки, например, прося показать дом. Но тот не поддался. После этого Светик еще несколько раз выезжал в Германию. Газеты писали: «Рихтер едет к матери», все выглядело очень мило. Но говорили они только об искусстве.
Когда Анна Павловна тяжело заболела, Рихтер все заработанные на гастролях деньги потратил на ее лечение. Его отказ сдать гонорар государству вызвал тогда большой скандал. О смерти матери он узнал от Кондратьева за несколько минут до начала своего концерта в Вене. Это было его единственное неудачное выступление. «Конец легенды», – писали на следующий день газеты. Ездил он и на похороны.
Мне он прислал открытку: «Випа, ты знаешь нашу новость. Но ты также знаешь, что для меня мама умерла давно. Может, я бесчувственный. Приеду, поговорим…»
Getty
Getty
