ОБМЕН КОМПЛИМЕНТАМИ
Владимир
(Зеев) Жаботинский
Разговор
Это был именно разговор, беседа, causerie: я в ней не участвовал, а сидел сбоку
и слушал, и потому не отвечаю ни за доводы, ни за выводы. Тему беседовавшим
лицам дала нашумевшая статья А.Столыпина о «низшей расе». Собеседников двое: один русский, другой еврей: оба мирно сидят за чаем и
ласково беседуют о том, чья раса ниже.
- По-моему. -
сказал еврей, - вообще нет высших и низших рас. У каждой есть свои особенности.
своя физиономия, свой комплекс способностей, но я уверен, что если бы можно было найти абсолютную мерку и точно расценить
прирожденные качества каждой расы, то в общем оказалось бы, что все они
приблизительно равноценны.
- Как так? Чукчи и эллины равноценны?
- Я думаю. Поселите чукчей в условиях древней Эллады -
и они, вероятно, дали бы миру свои ценности. Не те самые,
какие дали миру греки, потому что у каждого народа свое, но все же ценности и,
быть может, равноценные с эллинскими. Доказать это, конечно, не в нашей власти:
я вам только высказываю свое убеждение, но зато уж это - глубокое убеждение. Я
не верю в то, будто есть высшие и низшие расы. Все одинаково по-своему
хороши.
- Странно слышать это именно из уст еврея. Вы, которые
исторически смотрели на себя, как на племя избранное...
- Да, да, знаю этот довод. Я вам и больше скажу: после разрушения второго храма Титом еврейские мудрецы больше всего
убивались именно о том, что Бог предал их в руки «умма шефела». «Умма
шефела» значит буквально низшее племя. Понимаете, в
их глазах римляне, блестящие римляне эпохи принципата, уже впитавшие в себя,
кроме собственной культуры, изысканную ценность эллинизма, - были все-таки
низшей расой. Но это доказывает только одно:
что те мудрецы были ослеплены. И точно так же все новые теории о низших расах -
продукт ослепления.
- Нет, я с этим не согласен. Конечно, А. Столыпин
пересолил; это объясняется его личным горем, которое именно ослепляет;
надо это понять и простить. Но все же и в другую сторону пересаливать нет
надобности. Что все расы равноценны, это парадокс. Я мог бы сослаться на негров, которые живут в Америке рядом с бeлыми и все-таки не равны белым, на турок, которые устроили Стамбул на
том самом месте, где арийцы
создали Византию, и т. д. Но я считаю ваше общее положение, будто все расы
равноценны, настолько парадоксальным, что даже не стану его опровергать. Вы
не найдете пяти человек даже среди ваших единоверцев - вернее, особенно среди
ваших единоверцев, - которые согласились бы с этим мнением. Оставим поэтому
общий вопрос в стороне. Речь у нас шла о еврейской расе. Повторяю, Столыпин
пересолил. Я не скажу, чтобы и с Чемберленом был вполне согласен, хотя это
очень образованный и очень вдумчивый мыслитель. Я также не во
всем согласен с вашим собственным Вейнингером, хотя и он приводит много
поражающих, глубоких аргументов в подтверждение того, что еврейская раса, так
сказать, неполноценна. Затем я читал кое-что и с вашей стороны - Гертца.
который вообще отрицает расу, и нового писателя Цольшана. который считает
еврейскую расу превосходной. Главное же, чем я интересуюсь, это
жизнь, и вот вам общее впечатление, которое у меня осталось по этому вопросу из
книг и из наблюдения жизни. Вы, несомненно, раса
с какими-то крупными органическими духовными недочетами. (Вы понимаете, я не
говорю об исключениях - есть очень почтенные евреи, я сам знаю идеальных людей
из вашей среды; впрочем, и эти исключения можно объяснить случайным смешением
крови: но тут не о них идет речь, вы понимаете).
- Понимаю, понимаю, не стесняйтесь, мы привыкли.
- И вот мое общее впечатление: вы раса безусловно
неполноценная. Полноценной я называю расу творческую и
гармонично-разностороннюю. Вы - ни то, ни другое. У вас нет и никогда не было
собственного творчества. Доказано, что ваше
единобожие и ваша суббота заимствованы: вы по отношению к этим идеям сыграли
только роль популяризаторов, если позволите - даже коммивояжеров; к этой роли
еврейская раса, действительно, весьма приспособлена. Зато еврейская душа
неспособна ко многим восприятиям, ваша гамма ощущений крайне мала и не имеет
хроматических оттенков: этим объясняется то, что у вас в лучшие времена вашей
независимости не было никогда пластических искусств. Для
постройки храма Соломону пришлось вызвать зодчего из-за границы. В вашей Библии
- даже в «Песни песней» - нет, говорят, ни одного слова, означающего цвет,
окраску. Только про Давида сказано, что он был рыжий, да
Суламифь себя называет смуглой; но краски природы, неба, моря, листвы - все это
игнорируется, точно не существует, не нужно, не интересно для сухого,
расчетливого, монотонного еврейского духа. Сравните с этим Гомера, его rhododactylos Eos - зарю с
розовыми пальчиками!..
- Позвольте, при чем тут раса? Из той же расы произошли потом Израэльс, Левитан... Да чуть ли не вся
«русская» скульптура, простите, тоже произошла из этой расы - Антокольский,Гинцбург,
Аронсон... Просто в древности не могло развиваться у евреев
художество потому, что религия запрещала изображать то, что «на небе вверху и
что на земле внизу»...
- Нет-с, это не довод. Религиозные верования не
объясняют национального характера, они сами должны иметь свое объяснение в
особенностях национального характера. Народ с
художественными задатками никогда не принял бы антихудожественной религии. Но
вы меня не прерывайте. Я иду дальше: и библейская этика ваша, которой вы так
гордитесь, какая-то сухая, расчетливая, - не рыцарская, чтобы не сказать -
просто неблагородная. Каждый параграф имеет ясную практическую санкцию,
обязательство Господа Бога уплатить наличными: дать землю, текущую млеком и
медом, продлить дни твои на земле... Библия не знает высших стимулов морали -
ни идеи совершенства, ни приближения к божеству, ни загробной жизни. Вдумайтесь
только в этот факт: народ, в священных книгах которого нет ни слова о том, что
будет с человеком после смерти! Сравните это с
арийцами, у которых вся религия-то началась с культа «отцов»! Ведь это
разительное доказательство полного отсутствия интереса ко всему, что не имеет
непосредственной практической цели. За пределами практических надобностей
общежития у вас не только воля, но даже мысль не работала. Просто
не интересовались. Неужели все это не дает права отрицать многогранность
еврейской души? Неужели она равноценна с душой арийца, всестороннего,
рыцарственного, мечтательного, гармонического? Поймите, я не хочу
обидеть...
- Понимаю, понимаю. Пожалуйста.
- Да я кончил. Хотел только прибавить, что и в жизни
не могу не видеть подтверждений этого взгляда. Распространяться на эту тему не
хочу, но все-таки согласитесь, что если все, всюду, всегда ненавидят и
презирают одну и ту же расу, то ведь нельзя это так просто объяснить одним тем,
что все люди, мол, мерзавцы. Меняются предлоги вражды, меняется содержание
обвинений, предъявляемых к евреям, но вражда и презрение вечны. Неужели вам
самим в голову никогда не приходит, что, верно, есть в вас что-то такое
неприемлемое, нестерпимое, раз всегда и повсюду вы наталкиваетесь на одно и то
же отношение? Возьмите только список выдающихся людей, которые терпеть не могли
евреев: кого вы там только не найдете! Цицерон,
Ювенал и Тацит, Джордано Бруно и Лютер; Шекспир, Вагнер, Дюринг, Гартман, в
сущности и Ренан; Пушкин, Гоголь, Шевченко, Достоевский, Тургенев... Это
даже не десятая доля полного списка. Наконец, вот что я вам скажу. Вы, евреи, вообще мало встречаетесь с русскими, даже с юдофильствующими;
а я среди них живу и знаю, как они к вам относятся, когда вас нет поблизости. Вы,
господа, сами не знаете, сколько у вас врагов даже среди ваших друзей. Может
быть, это не «вражда» в настоящем смысле, даже не презрение: это именно
какое-то непреоборимое ощущение низшего существа, низшей расы. Это ощущение
есть у всех, и если какой-нибудь Милюков или даже Плеханов станет меня уверять,
будто оно ему не знакомо, я ему не поверю. А когда одно и то же чувство
разделяют все, тогда то чувство - правда.
- Вы кончили?
- Кончил. Жду ваших возражений.
- Я не буду возражать.
- Вот как?
- Не буду. Разве укажу вам на две-три мелочи. которые
мне больше запомнились. Например, о загробной жизни. В Библии о ней,
действительно, не говорится; тем не менее совершенно ясно, что верования о
загробной жизни у древних евреев были. Саул в Эн-Доре
вызывает тень пророка Самуила: Самуил «подымается» и спрашивает: «зачем ты меня
потревожил?» Для всякого, кто привык разбираться в истории культуры, ясно, что
такая легенда, такие выражения, вообще самая идея вызывания мертвецов может
зародиться только там, где есть вера, что мертвец и за гробом продолжает жить. А
другие выражения Библии, вроде того, что «Авраам присоединился к народу
своему», иными словами - умер? Или та тщательность, с которой Авраам выбирает
место, где похоронить Сарру? Всякий социолог скажет вам, что это явные черты
народа, веровавшего в загробную жизнь. Прямого изложения этих верований в
Библии не сохранилось, но не забудьте, что почти вся древнейшая литература
евреев погибла, и Библия - только осколки ее. В книге Эсфири ни разу не
упоминается имя Божие. Если бы уцелела только она, вы бы стали уверять, что
евреи не знали идеи Бога... Или вот, тоже о красках и вообще о художестве.
Во-первых, кроме русого Давида и смуглой Суламифи, в Библии есть еще и
«зеленеющие» деревья, и «красная» чечевичная похлебка, и «синяя» пряжа. Во-вторых, картины природы в «Песне песней», именно по богатству
зрительных впечатлений, куда полнее Гомера и его розоперстой зари. В-третьих
- почему вы напираете на отсутствие пластических искусств, а забываете о
высоком развитии музыки у древних евреев? Книги Паралипоменон полны музыки даже
чересчур - на каждом шагу музыка и пение. Это еще спорно, какое искусство
глубже, какое искусство более артистично - пластическое или тоническое. А что
касается до иностранных зодчих, то ведь и вам в России долгое время все лучшие храмы
строили заморские архитекторы, однако вы себе не отказываете в художественной
душе... Но это все мелочи. По существу я с вами спорить не буду.
- Значит, согласны?
- Нет, это просто значит, что о вкусах не спорят. Из
ваших слов ясно только одно: что мы вам не нравимся. Это дело эстетики. Объективного
критерия тут быть не может. Вы считаете, что ждать награды в загробной жизни
есть этика высшего качества, чем ждать награды в жизни земной, а я считаю, что
наоборот. Вы считаете, будто учение о приближении к божеству выше учения о том,
что надо время от времени прощать долговые обязательства, и во время жатвы
оставлять край поля неубранным - для бедняков; а и полагаю, что в этих простых
правилах куда больше правды, и не земной, а божественной правды, правды,
приближающей к божеству. Вы считаете, что заимствовать элементы культуры у
Вавилона значит быть коммивояжерами; а я считаю, что всякое творчество в мире
опирается на заимствованные элементы, и что народ, который сумел, на самой заре
своей жизни, собрать эти осколки золота и создать из них такой вечный храм, -
что этот народ есть народ творчества par exellence среди всех народов земли.
Словом, дело вкуса. Я ведь не отрицатель рас, я не спорю против того, что есть
арийское начало и есть еврейское и что они различны по содержанию. Я только
считаю нелепостью всякую попытку расценить оба эти начала, установить, какое из
них «высшее» и какое «низшее». Думаю, что перед лицом объективности оба
равноценны и равно необходимы человечеству. А всякая оценка может исходить
только из предвзятой нелюбви. Хотите, я вам покажу опыт?
- Какой?
- Я попробую проанализировать несколько моментов из
русской истории. Буду при этом действовать так же,
как вы: возьму в руки такую мерку, какая мне нравится, и буду ее прилагать к
событиям, изложенным у Иловайского. Посмотрим, что получится.
Хотите?
- Пожалуйста. Комплименты за комплименты.
- Именно. Начнем с мерки. По-вашему, мерка высшей расы
- это творчество и многогранность. Я мог бы поспорить и на ту тему, доказало ли
русское племя в чем-нибудь свою творческую многогранность - дало ли оно миру
хоть одно великое новое слово в области науки, религии, философии,
законодательства, техники, художества... Но оставим это. Дело в том, что я
выдвигаю другой критерий высшей расы: самосознание. В существе высшей породы, будь это ученый среди дикарей или аристократ
среди плебеев, всегда живет неискоренимое, неподвластное его собственной воле
сознание своей ценности. Внешне оно выражается в том, что мы
называем разными именами - чаще всего гордостью. Это есть та черта, благодаря
которой король Лир и в рубище остается королем: он сознает себя королем, он не
может отделаться от этого сознания. Это ощущение своей аристократичности есть
первый и главный признак аристократичности. Конечно, иногда
parvenu выдает себя за аристократа: с другой стороны, и у бушменов есть
поверье, что остальные люди хуже их. Но достаточно выскочке встретиться лицом к
лицу с настоящим барином, и трещина в его сознании сразу вскроется: он
смутится, он собьется с тона - и он ощутит свою инфериорность. То же самое
происходит с бушменом при столкновениях с белым человеком: в конце концов,
белый ему все-таки импонирует. У обоих есть сознание
своего превосходства, но у белого оно уцелеет, а у бушмена расшатается и
атрофируется, и белый получит над ним не только кулачную, но и моральную
власть. Поэтому признаком высшей расы можно считать только
такое сознание превосходства, которое оказалось способным выдержать в течение
долгого времени сильные конфликты и не пошатнулось.
- А, я понимаю вашу мысль. Так как, мол, евреи три
тысячи лет верят в свое превосходство, то они...
- Нет. Речь у нас не о евреях, а о вас, русских. Я
только разъяснял, что понимаю под словом «самосознание» и почему считаю
наличность такого самосознания главным признаком высшей расы (если
конечно, допустить, что есть высшая и низшая расы). Высшая раса должна обладать прежде всего самосознанием: ей присуща
непоборимая гордость, выражающаяся, конечно, не в спеси, но в стойкой выдержке,
в уважении к ценностям своего духа. Самая мысль о том, чтобы подчинить
себя и свою душу чужому началу, должна быть органически неприемлема для такой
расы. Теперь возьмем Иловайского и начнем мерить этой меркой вашу русскую
историю.
- Посмотрим.
- На заре этой истории мы встречаемся с призванием
варягов. Факт замечательный. Вы скажете мне, что это басня, а не факт. Я знаю.
Конечно, на самом-то деле оно произошло не так: вероятно, варяжские викинги
просто-напросто захватили когда-то власть силой, и потом смутное воспоминание об
этом событии превратилось в легенду. Но ведь легенда есть плод народного
творчества, и в ней сказывается народная душа. Поэтому, если за «призвание
варягов» русский народ не ответствен, то за легенду о призвании варягов он
отвечает. Та идея, которая лежит в основе этой легенды, была,
очевидно, вполне приемлема, совершенно естественна для русского народного самосознания, иначе легенда не
сохранила бы этой идеи. А в чем эта идея? Что собрались вожди
русской земли и решили поставить над собой вождя из-за границы. Не кто-нибудь,
не простое мужичье, а воеводы собрались, и не нашлось у них достаточно
самолюбия, чтобы додуматься до другого выхода из положения. Очевидно, народу, который создал эту легенду, который так объяснял себе
факт воцарения чужеземцев, это казалось естественным; очевидно, его не
шокировала мысль о том, что предки его сами управлять не могли и что
единственным средством завести порядок было выписать начальника из-за границы. Чтобы
понять всю соль этой басни, сравните ее с еврейской легендой о том, что
произошло на заре еврейской истории. На заре еврейской истории Израиль уходит
из-под власти чужеземного царя и пускается через пустыню - завоевывает себе
обетованную отчизну. Вам не кажется, что в этих двух
легендах - две народные психологии?
- Нет, не кажется. Впрочем, я ведь не спорю, я
слушаю.
- Перелистываем Иловайского дальше. Останавливаю ваше внимание на странице, где рассказывается, как весь
народ при Владимире принимал новую веру. Стоят по
горло в воде и принимают новую веру. В это же самое
время они кричат Перуну, которого по княжьему приказу сбросили в воду:
«выдыбай, боже!» То есть Перун для них еще бог, который может выплыть. Я
понимаю, народ меняет веру, когда старая расшатана. Но когда старая вера еще
целехонька, когда она из глубины души народной кричит «выдыбай, боже!» - в это
самое время лезть всем скопом в воду и принимать новую веру - это ясно говорит
об одном: не было самосознания, не было гордого уважения к своему внутреннему
достоянию, не было ощущения, что мне нельзя ничего навязать такого, чему нет
корней в моей совести. Если есть расы высшие и низшие, то так не
действует высшая.
- Одно замечание: у Иловайского приведена поговорка,
объясняющая, почему пришлось лезть в воду. «Добрыня крестил мечом, а Путята
огнем».
- Не сомневаюсь. Позвольте вам только напомнить для
сравнения, что нас, евреев, крестили и огнем, и мечом; это у нас не поговорка,
и вся наша история за 2000 лет этим полна - и, однако, ни Путята, ни Добрыня
ничего с нами не поделали. Очевидно, мы такой народ, с которым нельзя
разговаривать с палкой в руках... Но я отвлекаюсь: вернемся к Иловайскому.
Перед нами татарское иго. Это одно из самых странных политических явлений на
свете. Оно почти беспримерно. Когда римляне завоевывали страну, они ставили там
гарнизон, выводили туда римские или латинские колонии: это была оккупация, в
той или иной форме. Тут было совершенно другое. После страшного разгрома татары
отхлынули к себе в орду; они, собственно, эвакуировали Русь, и не фактическим
постоем, а одним только угрожающим видом своим, издали, держали ее в
повиновении. Вам не кажется, что для этого нужен был ей какой-то особенный...
талант повиновения? Конечно, разгром был ужасный, память об этом уроке
изгладиться не могла: но, все-таки, есть характеры строптивые, жестоковыйные,
которые быстро забывают самый кровавый урок и дерутся, пока не обрубят им рук,
- и есть другие характеры, помягче. Сравните опять-таки, ради параллели,
отношение евреев к чужеземному владычеству над Палестиной. Пока хоть горсть иудеев оставалась на святой земле, страна не
покорилась. Не с ордою кочевников, а с великим Римом
воевали Бар-Гиора и Бар-Кохба! Татары оставили удельной Руси полную
автономию, и она смирялась и платила дань. Римлянам
пришлось провести плуг по Иерусалиму, сравнять с землей цветущие города
Галилеи, истребить и разогнать еврейское население чуть ли не до последнего
человека, и только тогда Иудея подчинилась. Кровавая
баня Тита была тоже страшным «уроком», но через 70 лет Бар-Кохба уже успел его
забыть. Очевидно, не все расы обладают счастливой способностью так свято
помнить «уроки», чтобы достаточно было хорошенько «проучить» один раз, и
повиновение гарантировано на 200 лет. Есть расы неукротимые, и есть поддающиеся
укрощению. Какие «выше»?
- Дело вкуса, как вы сами сказали. Но я вас слушаю,
продолжайте.
- Нет, признаться, мне уж надоело. Мы ведь не так
интересуемся вашей историей, как вы, антисемиты, нашей. Разве еще укажу на одну
маленькую деталь, относящуюся к той же странице Иловайского - о татарском иге.
Там рассказывается, что ваши князья ездили в орду на поклон и становились на
колени перед ханом. Я этого не осуждаю, это было очень благоразумно и
патриотично. Но вот вам параллель - из романа «Камо грядеши», сочинение
Сенкевича. К Нерону приходят разные лица и становятся на колени: только два
раввина не преклоняют колен, и Нерон с этим мирится, ибо, очевидно, понимает,
что тут ничего не поделаешь: евреи не станут на колени. Да, словом, есть расы и расы, и какая из них «выше» - трудно разобрать...
- Знаете, что я вам на все это скажу? Вы еще больший
руссофоб, чем я антисемит.
- Это я самым решительным образом отрицаю. Для меня
все народы равноценны и равно хороши. Конечно, свой народ я люблю больше всех
других народов, но не считаю его «выше». Но если начать
меряться, то все зависит от мерки, и я тогда буду настаивать
ОБМЕН КОМПЛИМЕНТАМИ
Владимир
(Зеев) Жаботинский
Разговор
Это был именно разговор, беседа, causerie: я в ней не участвовал, а сидел сбоку
и слушал, и потому не отвечаю ни за доводы, ни за выводы. Тему беседовавшим
лицам дала нашумевшая статья А.Столыпина о «низшей расе». Собеседников двое: один русский, другой еврей: оба мирно сидят за чаем и
ласково беседуют о том, чья раса ниже.
- По-моему. -
сказал еврей, - вообще нет высших и низших рас. У каждой есть свои особенности.
своя физиономия, свой комплекс способностей, но я уверен, что если бы можно было найти абсолютную мерку и точно расценить
прирожденные качества каждой расы, то в общем оказалось бы, что все они
приблизительно равноценны.
- Как так? Чукчи и эллины равноценны?
- Я думаю. Поселите чукчей в условиях древней Эллады -
и они, вероятно, дали бы миру свои ценности. Не те самые,
какие дали миру греки, потому что у каждого народа свое, но все же ценности и,
быть может, равноценные с эллинскими. Доказать это, конечно, не в нашей власти:
я вам только высказываю свое убеждение, но зато уж это - глубокое убеждение. Я
не верю в то, будто есть высшие и низшие расы. Все одинаково по-своему
хороши.
- Странно слышать это именно из уст еврея. Вы, которые
исторически смотрели на себя, как на племя избранное...
- Да, да, знаю этот довод. Я вам и больше скажу: после разрушения второго храма Титом еврейские мудрецы больше всего
убивались именно о том, что Бог предал их в руки «умма шефела». «Умма
шефела» значит буквально низшее племя. Понимаете, в
их глазах римляне, блестящие римляне эпохи принципата, уже впитавшие в себя,
кроме собственной культуры, изысканную ценность эллинизма, - были все-таки
низшей расой. Но это доказывает только одно:
что те мудрецы были ослеплены. И точно так же все новые теории о низших расах -
продукт ослепления.
- Нет, я с этим не согласен. Конечно, А. Столыпин
пересолил; это объясняется его личным горем, которое именно ослепляет;
надо это понять и простить. Но все же и в другую сторону пересаливать нет
надобности. Что все расы равноценны, это парадокс. Я мог бы сослаться на негров, которые живут в Америке рядом с бeлыми и все-таки не равны белым, на турок, которые устроили Стамбул на
том самом месте, где арийцы
создали Византию, и т. д. Но я считаю ваше общее положение, будто все расы
равноценны, настолько парадоксальным, что даже не стану его опровергать. Вы
не найдете пяти человек даже среди ваших единоверцев - вернее, особенно среди
ваших единоверцев, - которые согласились бы с этим мнением. Оставим поэтому
общий вопрос в стороне. Речь у нас шла о еврейской расе. Повторяю, Столыпин
пересолил. Я не скажу, чтобы и с Чемберленом был вполне согласен, хотя это
очень образованный и очень вдумчивый мыслитель. Я также не во
всем согласен с вашим собственным Вейнингером, хотя и он приводит много
поражающих, глубоких аргументов в подтверждение того, что еврейская раса, так
сказать, неполноценна. Затем я читал кое-что и с вашей стороны - Гертца.
который вообще отрицает расу, и нового писателя Цольшана. который считает
еврейскую расу превосходной. Главное же, чем я интересуюсь, это
жизнь, и вот вам общее впечатление, которое у меня осталось по этому вопросу из
книг и из наблюдения жизни. Вы, несомненно, раса
с какими-то крупными органическими духовными недочетами. (Вы понимаете, я не
говорю об исключениях - есть очень почтенные евреи, я сам знаю идеальных людей
из вашей среды; впрочем, и эти исключения можно объяснить случайным смешением
крови: но тут не о них идет речь, вы понимаете).
- Понимаю, понимаю, не стесняйтесь, мы привыкли.
- И вот мое общее впечатление: вы раса безусловно
неполноценная. Полноценной я называю расу творческую и
гармонично-разностороннюю. Вы - ни то, ни другое. У вас нет и никогда не было
собственного творчества. Доказано, что ваше
единобожие и ваша суббота заимствованы: вы по отношению к этим идеям сыграли
только роль популяризаторов, если позволите - даже коммивояжеров; к этой роли
еврейская раса, действительно, весьма приспособлена. Зато еврейская душа
неспособна ко многим восприятиям, ваша гамма ощущений крайне мала и не имеет
хроматических оттенков: этим объясняется то, что у вас в лучшие времена вашей
независимости не было никогда пластических искусств. Для
постройки храма Соломону пришлось вызвать зодчего из-за границы. В вашей Библии
- даже в «Песни песней» - нет, говорят, ни одного слова, означающего цвет,
окраску. Только про Давида сказано, что он был рыжий, да
Суламифь себя называет смуглой; но краски природы, неба, моря, листвы - все это
игнорируется, точно не существует, не нужно, не интересно для сухого,
расчетливого, монотонного еврейского духа. Сравните с этим Гомера, его rhododactylos Eos - зарю с
розовыми пальчиками!..
- Позвольте, при чем тут раса? Из той же расы произошли потом Израэльс, Левитан... Да чуть ли не вся
«русская» скульптура, простите, тоже произошла из этой расы - Антокольский,Гинцбург,
Аронсон... Просто в древности не могло развиваться у евреев
художество потому, что религия запрещала изображать то, что «на небе вверху и
что на земле внизу»...
- Нет-с, это не довод. Религиозные верования не
объясняют национального характера, они сами должны иметь свое объяснение в
особенностях национального характера. Народ с
художественными задатками никогда не принял бы антихудожественной религии. Но
вы меня не прерывайте. Я иду дальше: и библейская этика ваша, которой вы так
гордитесь, какая-то сухая, расчетливая, - не рыцарская, чтобы не сказать -
просто неблагородная. Каждый параграф имеет ясную практическую санкцию,
обязательство Господа Бога уплатить наличными: дать землю, текущую млеком и
медом, продлить дни твои на земле... Библия не знает высших стимулов морали -
ни идеи совершенства, ни приближения к божеству, ни загробной жизни. Вдумайтесь
только в этот факт: народ, в священных книгах которого нет ни слова о том, что
будет с человеком после смерти! Сравните это с
арийцами, у которых вся религия-то началась с культа «отцов»! Ведь это
разительное доказательство полного отсутствия интереса ко всему, что не имеет
непосредственной практической цели. За пределами практических надобностей
общежития у вас не только воля, но даже мысль не работала. Просто
не интересовались. Неужели все это не дает права отрицать многогранность
еврейской души? Неужели она равноценна с душой арийца, всестороннего,
рыцарственного, мечтательного, гармонического? Поймите, я не хочу
обидеть...
- Понимаю, понимаю. Пожалуйста.
- Да я кончил. Хотел только прибавить, что и в жизни
не могу не видеть подтверждений этого взгляда. Распространяться на эту тему не
хочу, но все-таки согласитесь, что если все, всюду, всегда ненавидят и
презирают одну и ту же расу, то ведь нельзя это так просто объяснить одним тем,
что все люди, мол, мерзавцы. Меняются предлоги вражды, меняется содержание
обвинений, предъявляемых к евреям, но вражда и презрение вечны. Неужели вам
самим в голову никогда не приходит, что, верно, есть в вас что-то такое
неприемлемое, нестерпимое, раз всегда и повсюду вы наталкиваетесь на одно и то
же отношение? Возьмите только список выдающихся людей, которые терпеть не могли
евреев: кого вы там только не найдете! Цицерон,
Ювенал и Тацит, Джордано Бруно и Лютер; Шекспир, Вагнер, Дюринг, Гартман, в
сущности и Ренан; Пушкин, Гоголь, Шевченко, Достоевский, Тургенев... Это
даже не десятая доля полного списка. Наконец, вот что я вам скажу. Вы, евреи, вообще мало встречаетесь с русскими, даже с юдофильствующими;
а я среди них живу и знаю, как они к вам относятся, когда вас нет поблизости. Вы,
господа, сами не знаете, сколько у вас врагов даже среди ваших друзей. Может
быть, это не «вражда» в настоящем смысле, даже не презрение: это именно
какое-то непреоборимое ощущение низшего существа, низшей расы. Это ощущение
есть у всех, и если какой-нибудь Милюков или даже Плеханов станет меня уверять,
будто оно ему не знакомо, я ему не поверю. А когда одно и то же чувство
разделяют все, тогда то чувство - правда.
- Вы кончили?
- Кончил. Жду ваших возражений.
- Я не буду возражать.
- Вот как?
- Не буду. Разве укажу вам на две-три мелочи. которые
мне больше запомнились. Например, о загробной жизни. В Библии о ней,
действительно, не говорится; тем не менее совершенно ясно, что верования о
загробной жизни у древних евреев были. Саул в Эн-Доре
вызывает тень пророка Самуила: Самуил «подымается» и спрашивает: «зачем ты меня
потревожил?» Для всякого, кто привык разбираться в истории культуры, ясно, что
такая легенда, такие выражения, вообще самая идея вызывания мертвецов может
зародиться только там, где есть вера, что мертвец и за гробом продолжает жить. А
другие выражения Библии, вроде того, что «Авраам присоединился к народу
своему», иными словами - умер? Или та тщательность, с которой Авраам выбирает
место, где похоронить Сарру? Всякий социолог скажет вам, что это явные черты
народа, веровавшего в загробную жизнь. Прямого изложения этих верований в
Библии не сохранилось, но не забудьте, что почти вся древнейшая литература
евреев погибла, и Библия - только осколки ее. В книге Эсфири ни разу не
упоминается имя Божие. Если бы уцелела только она, вы бы стали уверять, что
евреи не знали идеи Бога... Или вот, тоже о красках и вообще о художестве.
Во-первых, кроме русого Давида и смуглой Суламифи, в Библии есть еще и
«зеленеющие» деревья, и «красная» чечевичная похлебка, и «синяя» пряжа. Во-вторых, картины природы в «Песне песней», именно по богатству
зрительных впечатлений, куда полнее Гомера и его розоперстой зари. В-третьих
- почему вы напираете на отсутствие пластических искусств, а забываете о
высоком развитии музыки у древних евреев? Книги Паралипоменон полны музыки даже
чересчур - на каждом шагу музыка и пение. Это еще спорно, какое искусство
глубже, какое искусство более артистично - пластическое или тоническое. А что
касается до иностранных зодчих, то ведь и вам в России долгое время все лучшие храмы
строили заморские архитекторы, однако вы себе не отказываете в художественной
душе... Но это все мелочи. По существу я с вами спорить не буду.
- Значит, согласны?
- Нет, это просто значит, что о вкусах не спорят. Из
ваших слов ясно только одно: что мы вам не нравимся. Это дело эстетики. Объективного
критерия тут быть не может. Вы считаете, что ждать награды в загробной жизни
есть этика высшего качества, чем ждать награды в жизни земной, а я считаю, что
наоборот. Вы считаете, будто учение о приближении к божеству выше учения о том,
что надо время от времени прощать долговые обязательства, и во время жатвы
оставлять край поля неубранным - для бедняков; а и полагаю, что в этих простых
правилах куда больше правды, и не земной, а божественной правды, правды,
приближающей к божеству. Вы считаете, что заимствовать элементы культуры у
Вавилона значит быть коммивояжерами; а я считаю, что всякое творчество в мире
опирается на заимствованные элементы, и что народ, который сумел, на самой заре
своей жизни, собрать эти осколки золота и создать из них такой вечный храм, -
что этот народ есть народ творчества par exellence среди всех народов земли.
Словом, дело вкуса. Я ведь не отрицатель рас, я не спорю против того, что есть
арийское начало и есть еврейское и что они различны по содержанию. Я только
считаю нелепостью всякую попытку расценить оба эти начала, установить, какое из
них «высшее» и какое «низшее». Думаю, что перед лицом объективности оба
равноценны и равно необходимы человечеству. А всякая оценка может исходить
только из предвзятой нелюбви. Хотите, я вам покажу опыт?
- Какой?
- Я попробую проанализировать несколько моментов из
русской истории. Буду при этом действовать так же,
как вы: возьму в руки такую мерку, какая мне нравится, и буду ее прилагать к
событиям, изложенным у Иловайского. Посмотрим, что получится.
Хотите?
- Пожалуйста. Комплименты за комплименты.
- Именно. Начнем с мерки. По-вашему, мерка высшей расы
- это творчество и многогранность. Я мог бы поспорить и на ту тему, доказало ли
русское племя в чем-нибудь свою творческую многогранность - дало ли оно миру
хоть одно великое новое слово в области науки, религии, философии,
законодательства, техники, художества... Но оставим это. Дело в том, что я
выдвигаю другой критерий высшей расы: самосознание. В существе высшей породы, будь это ученый среди дикарей или аристократ
среди плебеев, всегда живет неискоренимое, неподвластное его собственной воле
сознание своей ценности. Внешне оно выражается в том, что мы
называем разными именами - чаще всего гордостью. Это есть та черта, благодаря
которой король Лир и в рубище остается королем: он сознает себя королем, он не
может отделаться от этого сознания. Это ощущение своей аристократичности есть
первый и главный признак аристократичности. Конечно, иногда
parvenu выдает себя за аристократа: с другой стороны, и у бушменов есть
поверье, что остальные люди хуже их. Но достаточно выскочке встретиться лицом к
лицу с настоящим барином, и трещина в его сознании сразу вскроется: он
смутится, он собьется с тона - и он ощутит свою инфериорность. То же самое
происходит с бушменом при столкновениях с белым человеком: в конце концов,
белый ему все-таки импонирует. У обоих есть сознание
своего превосходства, но у белого оно уцелеет, а у бушмена расшатается и
атрофируется, и белый получит над ним не только кулачную, но и моральную
власть. Поэтому признаком высшей расы можно считать только
такое сознание превосходства, которое оказалось способным выдержать в течение
долгого времени сильные конфликты и не пошатнулось.
- А, я понимаю вашу мысль. Так как, мол, евреи три
тысячи лет верят в свое превосходство, то они...
- Нет. Речь у нас не о евреях, а о вас, русских. Я
только разъяснял, что понимаю под словом «самосознание» и почему считаю
наличность такого самосознания главным признаком высшей расы (если
конечно, допустить, что есть высшая и низшая расы). Высшая раса должна обладать прежде всего самосознанием: ей присуща
непоборимая гордость, выражающаяся, конечно, не в спеси, но в стойкой выдержке,
в уважении к ценностям своего духа. Самая мысль о том, чтобы подчинить
себя и свою душу чужому началу, должна быть органически неприемлема для такой
расы. Теперь возьмем Иловайского и начнем мерить этой меркой вашу русскую
историю.
- Посмотрим.
- На заре этой истории мы встречаемся с призванием
варягов. Факт замечательный. Вы скажете мне, что это басня, а не факт. Я знаю.
Конечно, на самом-то деле оно произошло не так: вероятно, варяжские викинги
просто-напросто захватили когда-то власть силой, и потом смутное воспоминание об
этом событии превратилось в легенду. Но ведь легенда есть плод народного
творчества, и в ней сказывается народная душа. Поэтому, если за «призвание
варягов» русский народ не ответствен, то за легенду о призвании варягов он
отвечает. Та идея, которая лежит в основе этой легенды, была,
очевидно, вполне приемлема, совершенно естественна для русского народного самосознания, иначе легенда не
сохранила бы этой идеи. А в чем эта идея? Что собрались вожди
русской земли и решили поставить над собой вождя из-за границы. Не кто-нибудь,
не простое мужичье, а воеводы собрались, и не нашлось у них достаточно
самолюбия, чтобы додуматься до другого выхода из положения. Очевидно, народу, который создал эту легенду, который так объяснял себе
факт воцарения чужеземцев, это казалось естественным; очевидно, его не
шокировала мысль о том, что предки его сами управлять не могли и что
единственным средством завести порядок было выписать начальника из-за границы. Чтобы
понять всю соль этой басни, сравните ее с еврейской легендой о том, что
произошло на заре еврейской истории. На заре еврейской истории Израиль уходит
из-под власти чужеземного царя и пускается через пустыню - завоевывает себе
обетованную отчизну. Вам не кажется, что в этих двух
легендах - две народные психологии?
- Нет, не кажется. Впрочем, я ведь не спорю, я
слушаю.
- Перелистываем Иловайского дальше. Останавливаю ваше внимание на странице, где рассказывается, как весь
народ при Владимире принимал новую веру. Стоят по
горло в воде и принимают новую веру. В это же самое
время они кричат Перуну, которого по княжьему приказу сбросили в воду:
«выдыбай, боже!» То есть Перун для них еще бог, который может выплыть. Я
понимаю, народ меняет веру, когда старая расшатана. Но когда старая вера еще
целехонька, когда она из глубины души народной кричит «выдыбай, боже!» - в это
самое время лезть всем скопом в воду и принимать новую веру - это ясно говорит
об одном: не было самосознания, не было гордого уважения к своему внутреннему
достоянию, не было ощущения, что мне нельзя ничего навязать такого, чему нет
корней в моей совести. Если есть расы высшие и низшие, то так не
действует высшая.
- Одно замечание: у Иловайского приведена поговорка,
объясняющая, почему пришлось лезть в воду. «Добрыня крестил мечом, а Путята
огнем».
- Не сомневаюсь. Позвольте вам только напомнить для
сравнения, что нас, евреев, крестили и огнем, и мечом; это у нас не поговорка,
и вся наша история за 2000 лет этим полна - и, однако, ни Путята, ни Добрыня
ничего с нами не поделали. Очевидно, мы такой народ, с которым нельзя
разговаривать с палкой в руках... Но я отвлекаюсь: вернемся к Иловайскому.
Перед нами татарское иго. Это одно из самых странных политических явлений на
свете. Оно почти беспримерно. Когда римляне завоевывали страну, они ставили там
гарнизон, выводили туда римские или латинские колонии: это была оккупация, в
той или иной форме. Тут было совершенно другое. После страшного разгрома татары
отхлынули к себе в орду; они, собственно, эвакуировали Русь, и не фактическим
постоем, а одним только угрожающим видом своим, издали, держали ее в
повиновении. Вам не кажется, что для этого нужен был ей какой-то особенный...
талант повиновения? Конечно, разгром был ужасный, память об этом уроке
изгладиться не могла: но, все-таки, есть характеры строптивые, жестоковыйные,
которые быстро забывают самый кровавый урок и дерутся, пока не обрубят им рук,
- и есть другие характеры, помягче. Сравните опять-таки, ради параллели,
отношение евреев к чужеземному владычеству над Палестиной. Пока хоть горсть иудеев оставалась на святой земле, страна не
покорилась. Не с ордою кочевников, а с великим Римом
воевали Бар-Гиора и Бар-Кохба! Татары оставили удельной Руси полную
автономию, и она смирялась и платила дань. Римлянам
пришлось провести плуг по Иерусалиму, сравнять с землей цветущие города
Галилеи, истребить и разогнать еврейское население чуть ли не до последнего
человека, и только тогда Иудея подчинилась. Кровавая
баня Тита была тоже страшным «уроком», но через 70 лет Бар-Кохба уже успел его
забыть. Очевидно, не все расы обладают счастливой способностью так свято
помнить «уроки», чтобы достаточно было хорошенько «проучить» один раз, и
повиновение гарантировано на 200 лет. Есть расы неукротимые, и есть поддающиеся
укрощению. Какие «выше»?
- Дело вкуса, как вы сами сказали. Но я вас слушаю,
продолжайте.
- Нет, признаться, мне уж надоело. Мы ведь не так
интересуемся вашей историей, как вы, антисемиты, нашей. Разве еще укажу на одну
маленькую деталь, относящуюся к той же странице Иловайского - о татарском иге.
Там рассказывается, что ваши князья ездили в орду на поклон и становились на
колени перед ханом. Я этого не осуждаю, это было очень благоразумно и
патриотично. Но вот вам параллель - из романа «Камо грядеши», сочинение
Сенкевича. К Нерону приходят разные лица и становятся на колени: только два
раввина не преклоняют колен, и Нерон с этим мирится, ибо, очевидно, понимает,
что тут ничего не поделаешь: евреи не станут на колени. Да, словом, есть расы и расы, и какая из них «выше» - трудно разобрать...
- Знаете, что я вам на все это скажу? Вы еще больший
руссофоб, чем я антисемит.
- Это я самым решительным образом отрицаю. Для меня
все народы равноценны и равно хороши. Конечно, свой народ я люблю больше всех
других народов, но не считаю его «выше». Но если начать
меряться, то все зависит от мерки, и я тогда буду настаивать, между прочим, и
на своей мерке: выше тот, который непреклоннее, тот, кого можно истребить, но
нельзя «проучить», тот, который никогда, даже в угнетении, не отдает своей
внутренней независимости. Наша история начинается со слова «народ
жестоковыйный» - и теперь, через столько веков, мы еще боремся, мы еще бунтуем,
мы еще не сдались. Мы - раса неукротимая во веки веков: я не
знаю высшей аристократичности, чем эта.
- Гм... - сказал русский. - Да, вы правы, это дело
вкуса. Я... остаюсь при моем вкусе.
1911
, между прочим, и
на своей мерке: выше тот, который непреклоннее, тот, кого можно истребить, но
нельзя «проучить», тот, который никогда, даже в угнетении, не отдает своей
внутренней независимости. Наша история начинается со слова «народ
жестоковыйный» - и теперь, через столько веков, мы еще боремся, мы еще бунтуем,
мы еще не сдались. Мы - раса неукротимая во веки веков: я не
знаю высшей аристократичности, чем эта.
- Гм... - сказал русский. - Да, вы правы, это дело
вкуса. Я... остаюсь при моем вкусе.
1911