Письмо Хазанову
|
пятница, 10 января 2014 г.
ПИСЬМО ГЕННАДИЮ ХАЗАНОВУ
ЕВРЕИ - ПАТРИОТЫ ГЕРМАНИИ
|
"Kак немец я пошел на войну, чтобы защитить свое отечество, как еврей – чтобы добиться полного равноправия моих собратьев по вере»
Из завещания лейтенанта-резервиста
Иосифа Цюрндорфера (1886–1915)
Ко времени прихода Гитлера к власти наша семья жила в Берлине. Отец мой, Артур Абрагам, работал врачом противотуберкулезного диспансера в Нойкёльне. В конце июня 1933 г. он получил уведомление за подписью бургомистра окружного ведомства, в котором сообщалось:
«На основании § 3 Закона о восстановлении профессионального чиновничества от 7 апреля 1933 г. предлагаю врача социального обеспечения доктора Артура Абрагама отправить в отставку. Основание: доктор Абрагам родился в Нью-Йорке, имеет гражданство земли Гессен и не является лицом арийского происхождения. Доктор Абрагам женат и имеет сына в возрасте 3 лет. Он не участвовал в Мировой войне и не является сыном погибшего на войне. Упомянутые в §3 исключения на него не распространяются».
Неоднократно перечитывая этот документ, я не раз задумывался: а что было бы с нашей семьей, если бы мой отец или дед оказались участниками Первой мировой войны? И какова судьба лиц «неарийского происхождения», принимавших участие в той войне? Много ли их было? Как они воевали? Сохранилась ли хоть какая-то память о евреях, павших на той войне?
Случайно услышанное недавно сообщение о смерти в Шотландии последнего участника Первой мировой опрокинуло все мои представления о времени: оказывается, всё это было совсем недавно, ведь свидетель тех событий умер только вчера. Факт смерти старого ветерана подтолкнул меня еще раз перелистать «Историю Первой мировой войны» и задержать взгляд на одной из ее страниц, посвященной участию немецких евреев.
В первый же день войны на призывной участок явился самый пожилой немецкий доброволец, еврей по происхождению, 68-летний генерал Вальтер фон Мосснер. История производства его в генералы такова. Известно, что в старой прусской армии еврей не мог стать офицером. Таков был неписаный закон. Небезынтересно, что Мосснер был сыном известного берлинского банкира, который в свое время оказал королю Пруссии колоссальную услугу: во время революции 1848 г. он помог будущему кайзеру бежать в Англию, снабдив его деньгами и предоставив свой конный экипаж.
Сын старого банкира служил простым солдатом в боннском королевском гусарском полку. Он был прекрасным наездником, хорошим товарищем, всеобщим любимцем; умен, спортивен, хорошо сложен – этакий бравый кавалерист с картинки. Однако дорога в офицерство ему была заказана по одной лишь причине: он – еврей. Памятуя об услуге старика Мосснера, кайзер Вильгельм I решил выяснить, почему офицеры полка противятся приему сына банкира в свои ряды. Только после этого он был произведен в офицеры.
Во время войны 1870–1871 гг. он участвует в боях в звании лейтенанта. Впоследствии становится флигель-адъютантом кайзера и, наконец, командиром дивизии. Ему присваивают дворянский титул и назначают начальником военной крепости Страсбург. В 1912 г. он вышел в отставку. Генерал Вальтер фон Мосснер прошел всю Мировую войну и только в ноябре 1918 г. сменил военный мундир на цивильный костюм. Он умер в апреле 1932 г. в возрасте 86 лет, не дожив нескольких месяцев до прихода Гитлера к власти.
А самым молодым немецким добровольцем оказался тринадцатилетний еврей Иосиф Циппес, который в 1918 г. сумел каким-то образом проникнуть в ряды новобранцев и попасть на фронт. Через два месяца он подорвался на мине и остался без обеих ног.
С 1914 по 1918 гг. в рядах немецкой армии сражалось 96 тыс. евреев. Много это или мало? К началу Первой мировой войны на территории Германии проживало около 550 тыс. евреев, включая мужчин, женщин и детей. Если считать, что в каждой семье было как минимум два ребенка, то окажется, что большая часть мужчин-евреев была призвана в армию. 10 тыс. из них записалось добровольцами, 2 тыс. было произведено в офицеры и 19 тыс. – в унтер-офицеры. Из 96 тыс. военнослужащих-евреев погибло или пропало без вести 12 тыс., то есть каждый восьмой. 35 тыс. немецких солдат и офицеров, исповедовавших иудаизм, были отмечены орденами и медалями.
К числу добровольцев следует отнести около 30 раввинов, в обязанности которых входило проводить богослужения, в том числе и для военнопленных евреев, посещать раненых в госпиталях, участвовать в похоронах и распределять религиозную литературу. Раввин мог иметь в своем распоряжении повозку, двух лошадей, достаточное количество фуража, ездового, бесплатное питание и право на расквартировывание.
В ряде случаев раввинам удавалось отмечать с солдатами еврейские праздники. Вот только два коротких сообщения из газеты Im Deutschen Reich.
Первая заметка, датированная 1914 г., – о праздновании Йом-Кипура евреями одной из воинских частей действующей армии. «Те, кто не был на передовой в этот день, собрались и пошли под руководством еврейского офицера в ближайший городок. Так как в северной Франции не было синагог, то богослужение провели в одной из католических церквей. Многие солдаты до этого постились. Полевая кухня обеспечила нас праздничным обедом. Проповеди читались дважды: до и после обеда. Евреи, воевавшие на Восточном фронте, получали увольнительные и отмечали праздник с местными жителями».
Во второй заметке рассказывается о том, как на Западном фронте в 1916 г. отмечали еврейскую пасху. «Мы отправились в город Б., где в местной ратуше уже был накрыт стол на 60 персон. Мацу и вино доставили из Франкфурта. Читали отрывки из Торы. Людей пришло больше, чем ожидалось. Пришлось некоторым есть из одной тарелки. Но это никого не смутило. Главное, мы были вместе. Ночь мы провели на трехъярусных нарах, на которые была постлана свежая солома. Укрылись мы теплыми одеялами. На другой день праздник продолжился. Мы пели еврейские песни».
С конца 1914 г. война приняла позиционный характер и продолжалась больше трех лет. Сохранились письма еврейских военнослужащих, повествующие о жизни в окопах. Вот одно из них. Пишет Иоахим Бойтлер: «Пять дней как не подвозят горячую пищу. Жажда нестерпимая. Несколько дней льет проливной дождь. Кругом топкая грязь, сапоги сползают, шагаешь босой по этому болоту, иногда проваливаешься по пояс. Подштанники и брюки покрыты коркой грязи. Летят гранаты, шрапнель, рвутся мины, от которых людей подбрасывает кверху либо засыпает землей. Окопы перепаханы и напоминают картофельное поле. Всюду убитые, раненые, корчащиеся в предсмертных судорогах лошади. Добавьте к этому аэростаты и около 15 постоянно находящихся в воздухе самолетов, которые с удивительной точностью расстреливают нас. Французы ежедневно предпринимают попытки атаковать. В ход идут гранаты и пулеметы. И жизнь наша тогда превращается в ад. Но вы обо мне не беспокойтесь. Меня беда пока что обходит стороной. Выручает солдатская дружба».
Тяготы фронтовых будней, смерть боевых товарищей для солдат-евреев дополнялись еще и проявлениями дремучего антисемитизма, который исходил главным образом от офицеров.
Вот некоторые выдержки из дневниковых записей солдата Юлиуса Маркса: «1 декабря 1914 г. Линк опять напился и придирается ко всем. Этого нельзя выдержать. Люди раздражены. Служба – и без того нелегкая – становится невыносимой. Недавно он опять поносил евреев. Я решил обратиться с жалобой к командиру батальона и просил отправить меня на передовую. „А вы что думаете, на передовой лучше? Мой вам добрый совет: делайте вид, что это вас не касается".
12 мая 1916 г. После обеда мы занимались учебным гранатометанием. Среди нас был один новобранец, который прежде в руках гранату никогда не держал. Руки его немного дрожали. Старший лейтенант начал над ним издеваться: „Шварценберг, еврейчик, стало быть? Посмотрите, как он дрожит. Трус несчастный! Но это даже хорошо, пусть другие сами убедятся, сколь трусливы эти суки-евреи". Я поправил старшего лейтенанта, сказав, что Шварценберг вовсе не еврей».
Лейтенант запаса Фриц Майер писал родителям незадолго до своей гибели: «Сегодня сильнее, чем когда-либо, пылает в нас любовь к отечеству. К сожалению, бесчестные голоса клеветников на родине никак не угомонятся. Но это не лишает нас мужества, хотя всё это очень печально. Чего они еще добиваются? Им мало нашей крови? Или они хотят на пролитой крови моих соплеменников выстроить свою расовую теорию? Вражеские пули, слава Богу, не ведают разницы между людьми разных вероисповеданий».
Вместо того чтобы подавлять проявления бытового антисемитизма в действующей армии, правительство занялось переписью евреев. И всё это с подачи депутата Рейхстага Вернера Гиссена, обратившегося 17 июня 1916 г. к тогдашнему военному министру с запросом: сколько евреев находится непосредственно на фронте, сколько в тыловых и интендантских частях, сколько в управлении гарнизонов и, наконец, сколько евреев комиссовано и признано негодными к военной службе. Средства массовой информации распространяли всевозможные небылицы о трусости евреев, о их предательстве, неумении и нежелании воевать.
На той войне не было ни победителей, ни побежденных.
Восточный фронт развалился сам по себе, и Германия заключила выгодный для себя Брестский мир. На Западном фронте немецкие войска, несмотря на целый ряд неудач, продолжали удерживать позиции не на своей, а на чужой территории. И тут немецкое военное командование решило заключить перемирие со странами Антанты, посчитав дальнейшее ведение войны нецелесообразным. Последовавший затем Версальский договор (1919) оказался столь унизительным для Германии, что многие политики усмотрели в нем угрозу для будущей Европы. Кто же оказался наиболее последовательными немецкими патриотами? Евреи.
Известный экономист, в будущем министр иностранных дел Веймарской республики Вальтер Ратенау заклинал немецкое правительство занять на переговорах более жесткую позицию. Тогдашний рейхсканцлер, принц Макс фон Баден, охарактеризовал обращение Ратенау как «рвущий душу крик большого патриота». Гамбургский банкир Макс Варбург, член немецкой делегации на переговорах о перемирии, обратился к рейхсканцлеру со следующими словами: «Несмотря на то, что мой единственный сын через четыре недели может оказаться в окопах, я настойчиво прошу вас не соглашаться на перемирие, по крайней мере сейчас». Но к голосам этих людей никто не прислушался. Поверженная Германия приняла все условия Версальского договора, который еще долгие годы сидел занозой в сознании немецкого народа.
В начале 1919 г. был создан Имперский союз фронтовиков-евреев со своим печатным органом – журналом «Щит». В задачу Союза входило возведение памятников и уход за могилами павших на войне евреев, забота о здоровье ветеранов, их материальная поддержка, забота о вдовах и детях погибших солдат, особенно о сиротах, а также социальная защита участников войны. Однако главная задача Союза состояла в том, чтобы правдиво информировать людей о действительном участии евреев в Мировой войне, ибо средства массовой информации либо замалчивали, либо преуменьшали заслуги евреев в военных действиях. Цифры погибших откровенно занижалась.
Огромная заслуга Союза фронтовиков-евреев и его президиума во главе с доктором Лео Левенштейном заключалась в том, что им удалось издать уникальный по своему значению документ, в котором приводятся имена и фамилии с указанием дат и мест рождения всех 12 тыс. погибших на войне евреев.
4 ноября 1939 г. гестапо распустило Имперский союз фронтовиков-евреев; все его имущество, оцененное в 17,7 млн. рейхсмарок, было конфисковано.
Карл АБРАГАМ
СЫН ЮРИСТА И ОТЕЦ ИДИОТА
http://www.youtube.com/watch?v=mEh-WwHywGQ
Теперь можно снова вспомнить эту историю.
Он сразу привлек мое внимание. Светлый, несмотря на дождливую и холодную зиму, изысканный костюм, черные лакированные туфли и слишком грубая, простая палка для такого облачения.
Старик сидел, упершись подбородком на рукоятку палки, и его сухое, морщинистое, гладко выбритое лицо казалось совершенно бесстрастным.
Но вот он снял на мгновение темные очки, и в глазах старика нельзя было не прочесть боль и смятение.
Непонятно было, как попал этот человек на пресс-конференцию. На журналиста он не был похож, да и по возрасту не подходил к людям этой профессии
Собрались «акулы пера» развлечься. На потеху собрались, будто в цирк. Политик из России прибыл, давно заслуживший кличку придворного шута. И зря так его обозвали, обидели старую и заслуженную актерскую профессию. Шут без доброго сердца, шут без слезы за человека – ничто.
А этот политик – всего лишь большой мастер цинизма и беспринципности. За ним, испокон веку, не было ничего, кроме алчности, зависти и злобы. Вот в этом он бесспорно личность выдающаяся.
Были и прежде в мировой истории пройдохи высочайшего класса, но они, как правило, заботились о гриме на своей перекошенной, уродливой физиономии.
Этот же будто кичится способностью лгать, изворачиваться, выдавая без устали черное за белое.
Совершенно зря не пускали этого политика долгое время в Израиль по причине лютой его юдофобия и дружбы с людоедами, вроде правителя Ирака. Он готов дружить с кем угодно. Только бы позвали, пригласили, пригрели… и заплатили, конечно.
Он в этом сам открыто признался на той самой конференции. Без всякого стеснения признался в том, что не шут он, а господин легкого поведения, и вечно мнется, мается в ожидании на политической панели: ждет, когда поманят пальчиком беднягу для любви и дружбы.
Грешен, позвали, предоставили транспорт – вот и я оказался в толпе журналистов, готовых слушать этого господина из России и даже задавать ему вопросы.
Зря, зря я это сделал. Верно написал Михаил Жванецкий: «Жизнь коротка. И надо уметь. Надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу. Уходить от плохого человека. Их много».
Но вот старик… Случайный участник этой конференции, похоже, мог стать оправданием безвозвратно потерянного времени.
Как интересно он слушал политика из России. Внезапно открывал рот, будто был в ужасе от сказанного, подавался вперед всем телом, растерянно оглядывался по сторонам, будто переставал понимать, куда он попал….
Конференция закончилась. Довольный народ, получив хороший заряд дурного веселья, стал расходиться. Старик, как мне показалось, не мог встать. Зал опустел, а он все еще сидел неподвижно, опершись тяжелым подбородком на грубую рукоять палки.
- Вам помочь? – спросил я.
- Что ты сказал? – вздрогнул старик.
- Все закончилось, - сказал я. – Пора домой, - и подал старику руку.
Он легко поднялся сам, без моей помощи и направился к выходу. У самой двери старик споткнулся, и уронил палку. Я оказался проворнее старика.
- Что тебе от меня нужно? – вдруг спросил он вместо благодарности, спросил в резкой форме.
- Ничего особенного, - сказал я без всякой обиды. – Просто хотел узнать…. Вы не похожи на журналиста. Что Вас привело в этот зал?
Старик ничего не ответил и стал спускаться по лестнице…. На улице я все-таки решился догнать его.
- Ради Бога, извините, но Вы не ответили на мой вопрос, - сказал я, назвав свое имя и место работы.
Старик остановился на перекрестке улицы Каплан и Бен-Гвироль. Он вдруг заговорил, будто ни к кому не обращаясь:
- Я помню, когда на этом месте не было ничего, кроме песчаной пустыни. Это сейчас невозможно себе представить, но так было. А теперь все это: город, магазины, автомобили мотоциклы….
- Вы строили Тель-Авив? – спросил я.
- Строил, да, - повернулся ко мне старик. – Полагаешь, я говорю все это в оправдание себя самого.
- Вы в чем-то виноваты? – спросил я.
Старик снова не ответил, пересек улицу, дисциплинированно дождавшись «разрешения» светофора, и переступил порог небольшого кафе на углу. Я последовал за ним, даже занял место напротив старика.
Он, казалось, не удивился этому.
- Закажи мне кофе – экспрессо, - сказал старик.
Послушно выполнил приказ, понимая, что это согласие на разговор. Мы пили кофе, но я молчал, будто прежде и не думал провоцировать случайного спутника вопросами.
На этот раз он заговорил первым.
- Нельзя бросать своих детей, - сказал, прокашлявшись, старик и достал из кармана светлого пиджака большой, чистый, белый платок. Он снял очки и вытер этим платком уголки глаз. – Нельзя бросать своих детей, - повторил с каким-то ожесточением старик.
- Согласен с вами, - кивнул я.
- Нет, разве в молодости понимаешь это, - торопливо прервал меня старик. - Сколько мне было тогда лет? Двадцать один. Вернулся с фронта. Остался жив. Был победителем. Я мог взять все, что хотел…. Вот я и взял ту русскую девушку. Чистое существо, открытое для любви. Я ее взял тогда, понимая, что не хочу жить в России, что будущее мое далеко от этой страны – на земле Израиля, – он замолчал.
- Хотите еще кофе? – просил я.
Старик вновь меня не расслышал. Я повторил свой вопрос громче.
- Не надо кричать, - поморщился старик. – Нет, кофе я больше не хочу…. Может быть, чаю…. Я знал, что она забеременела, но появился шанс уехать в Польшу, а оттуда в Эрец. Я ей тогда сказал, что, как только окажусь на месте, сразу вызову ее с ребенком. Она поверила, но я-то знал, что это практически невозможно. Шел 1946 год. Это чудо, что мне удалось вырваться из СССР.
- Вы был гражданином Польши? - спросил я.
- Да не важно это, - отмахнулся старик. – Важно другое…. Потом была робкая, случайная переписка. Я узнал, что у меня родился сын, и что его мать вышла замуж за неизвестного мне человека. Я узнал это и успокоился, решив, что у моего ребенка все-таки будет отец. Как я ошибся! – старик снова замолчал.
Официант принес чай. Спросил, не хотим ли мы еще что-нибудь? Я ответил, что не хотим…. По улице с диким воплем пронеслась машина скорой помощи. В кафе вошла, обнявшись, воркующая пара молодых людей. Влюбленные, крепко поцеловавшись на ходу, заняли место за столиком, неподалеку от нас.
- Потом я узнал, что ее муж вскоре умер, - сказал старик. – Мой ребенок воспитывался без отца. Я здесь строил, сажал, воевал, а он рос на улице, без присмотра…. Я помню, что такое русская улица. Ничего грязнее и порочнее и представить себе нельзя. Там мой сын научился ненависти к своему народу, да и почему он должен был народ наш любить, если отец, еврей, бросил его, даже не дождавшись рождения сына.
Вся его жизнь пошла под знаком мести именно мне, ненависти ко мне лично, человеку, которого он даже ни разу не видел, да и видеть, судя по всему, не хотел…. Он вырос лживым, подлым существом, потому что мозг его был отравлен дурными страстями, а причина этих страстей – я, - он тяжко вздохнул, и вспомнил о своих темных очках.
Мне жалко стало старика. Я сказал, что он преувеличивает, что наши детки родятся готовенькими, а взросление только вносит незначительные поправки в их характер.
- Нет и нет! – воскликнул старик. – Ты только представь: я беру их с собой. Мой сын мог родиться и вырасти в Израиле, совершенно другим человеком. Он бы, вполне возможно, даже русского языка не знал. Он бы вырос вместе со своим народом, поднимал страну вместе со всеми…. Нет, он бы стал совсем другим.
- Не думаю, - осторожно возразил я. – Будто мало у нас в стране негодяев, разговаривающих на чистом иврите? Мало политиканов, занятых одними интригами? Мало корыстолюбцев?
- Молчи! – отмахнулся старик. – Он бы был рядом со мной, мой сын! Он бы стал человеком. Обязательно человеком! Я бы объяснил ему, что хорошо и что плохо. Ему же никто и никогда этого не объяснял… Мать, та чудная, голубоглазая девушка, она наверно все время была занята на работе. В России так много и тяжело приходилось работать…. Нет, ее невозможно ни в чем упрекнуть.
- У вас была еще семья, дети? – спросил я.
- Сын, - нехотя ответил старик. – Он погиб в Ливане…Он был замечательным парнем, настоящим героем…. Ты задал верный вопрос. Одиночество – вот самое страшное наказание в жизни человека. Я получил его заслуженно. Нельзя бросать своих детей, ни при каких обстоятельствах.
Молодые люди в кафе перестали, на время, объясняться в любви и занялись поглощением огромной, величиной чуть ли не в стол, пиццы. Они ели с таким удовольствием и жадностью, что невольно залюбовался ими.
- Я не просто оставил беременную от меня женщину, - сказал старик. – Я предал еще не рожденного сына. Что можно ожидать после предательства. Он даже в подлости своей ничтожен, он и во лжи мелок.
- Да кто, кто этот Ваш сын? – спросил я.
Старик вновь не ответил. Он тоже стал наблюдать за молодыми людьми, поедающими пиццу.
- У этих все впереди, - тихо, с неожиданной улыбкой, произнес старик. – Это такое счастье, когда у тебя все впереди…. Такое счастье…. Беда, когда наступает время подводить итоги…
- Да бросьте Вы! – сказал я. – Сами сказали, что подняли эту страну. Вашему поколению нечему стыдиться. Здесь, где были совсем недавно пески и бродили верблюды, мы с вами пьем кофе и наблюдаем самую настоящую, городскую жизнь…. А потом, искать причины зла – это невольно оправдывать само зло.
- Слишком ты умный, - с некоторой даже брезгливостью сказал старик. – Ведь все просто: нельзя бросать своих детей. На этом и мир держится. От брошенных детей и все зло. Можно построить город, страну, а потом придет такой – и все разрушит…. Я не оправдываю зло. Я просто не в силах оправдать себя.
Старик поднялся. И в этот момент, глядя на его лицо снизу вверх, я вдруг увидел перед собой того политика-юдофоба из Москвы, только внезапного постаревшего на пол века.
- Господи! Как вас зовут? – только и смог вымолвить я.
Старик не ответил. Почти не опираясь на свою грубую, тяжелую палку, он вышел из кафе, и я понял, что продолжения нашего разговора не будет.
2000 г.
ПЯТЬСОТ ШАГОВ рассказ
Дети старика умерли раньше своего часа, и он жил вместе с внучкой. В положенный час девица влюбилась, и в нее влюбился избранник сердца, но старик не дал согласия на брак, потому что соблюдал обычаи. А обычай его рода запрещал семейные узы между черноволосыми и рыжими.
Черными, как смоль кудрями, отметил Бог внучку старика, а рыжей шевелюрой объект ее нежных чувств.
Черные и рыжие могли жить вместе, но скрещиваться права не имели. Кто-то когда-то решил, что дети от таких браков получатся неудачными, больными и тупоумными. И род старика вовсе не хотел такого продолжения своей судьбы.
Слово деда несчастной внучки было законом в том месте, где он жил. Старик первым остановился там, куда следом за ним пришли другие. Раньше он водил свой род по пустыне от одного колодца до другого. Движение было обычаем племени старика. Считалось, что только кочевники живут в родстве с небом, не копят земных богатств, не становится объектом зависти и ненависти соседей, и не бывают измученными рабами земли.
Старик совершил грех. Он восстал против этого обычая вечной дороги, мучимый болезнью. Восстав, он поклялся, что больше никогда не отступит от правил, дарованных его роду предками.
Старику было трудно дышать внизу, в долине. Неизвестно, что заставило больного, немощного человека найти в себе силы, чтобы подняться в горы. Но там он вздохнул полной грудью и решил, что только здесь он построит свой дом, неподалеку от того места в пещере, где бил из-под земли ключ чистейшей воды.
Старик, как и положено, привел за собой свой род. И другие сообщества разных людей, кому опостылела вечная дорога, последовали за ним. Так в окрестностях источника выросло значительное поселение. Первое, настоящее имя того города нам неведомо. Известно только, что в переводе оно значило: Место, Где Дышится Легко.
Люди в те давние времена враждовали точно так же, как и теперь. Город невольно накопил разного рода богатства и стал приманкой для соседей. Глупцам казалось, что они станут и богаче и сильней, если разграбят то Место, Где Дышится Легко.
Жителям города надоели злодейские набеги соседей, и они решили построить вокруг своих домов стены, способные задержать врага.
Старик, основавший город, сказал всем, что не следует торопиться. И только по одной причине: население в месте, Где Дышится Легко, выросло многократно, а нового источника воды так и не было обнаружено. К старому ручью, даже ночью, стояли длинные очереди женщин с глиняными кувшинами.
К очередям этим все привыкли. Они, как и всюду в том мире, стали местом для развлечений. Женщины на пути к водопою чесали языки, перемалывали друг другу косточки, вместо того, чтобы заниматься детьми и давать им знания, необходимые в том городе по принятому в древности Закону.
- Нужно искать воду, - говорил старик. – Где-то близко должен быть настоящий источник, способный напоить весь город быстро и легко.
Но и в те годы далеко не всегда прислушивались люди к голосу здравого смысла. Они торопились жить, а для спешки легко найти оправдания. Старика обвинили в том, что он, чуть ли не в сговоре с врагом, хочет оставить город без защиты.
Старику кричали прямо в лицо обидные слова, и он отступил. Он вообще перестал разговаривать с людьми и с тех пор беседовал только с Богом во время молитвы.
Горожане, без промедления, приступили к строительству. Камня вокруг было предостаточно, и вскоре Место, Где Легко Дышится, окружила высокая стена.
Люди спокойно трудились на полях вокруг города, а вечером возвращались под защиту могучих стен, запирали деревянные ворота, обитые медью, и спали спокойно и крепко. Спокойный и крепкий сон нужен пахарю не меньше, чем плоды и зерно.
Так шли годы. Мужчины трудились в поле. Женщины стояли в долгих очередях у источника, а дети, мальчики и девочки, росли, чтобы со временем стать землепашцами или поставить на плечо высокий глиняный кувшин с водой.
В одну из дождливых, зимних ночей к возведенным стенам подошел хорошо вооруженный враг. и, не дожидаясь рассвета, бросился на штурм города. Атакующих торопил проливной, холодный дождь, солдатам нападавших хотелось быстрей оказаться под крышей.
Враги яростно штурмовали стены крепости и били тараном в медные обручи ворот города.
Но люди на стенах любили то Место, Где Дышалось Легко, и они защищали свой город изобретательно и отважно.
Дождь прекратился, стало жарко, и теперь враги штурмовали неприступную крепость, мечтая спрятаться в тени домов за крепостными стенами. Взаимное озлобление росло с каждым днем, с каждым убитым. И когда достигло оно пика, когда стало ясным, что не будет пощады побежденным, наступила развязка.
Солнце тоже не знало жалости и пило воду единственного источника быстрее, чем люди – защитники города. Тонкая и ломкая струя вожделенной влаги уже не могла напоить всех. Нехватка воды мучила горожан сильнее, чем стрелы и мечи врагов. Люди, внутри крепости, стали умирать от жажды, и от неведомых болезней.
Казалось, городу пришел конец. Но враги за стенами страдали не меньше, чем защитники Места, Где Дышалось Легко. В один прекрасный день враг исчез так же тихо и незаметно, как появился.
Старик, первым поставивший свой дом в городе, не умер . И внучка его осталась жива, и ее избранник – рыжий парень не погиб, защищая город. Молодые любили друг друга по-прежнему, и терпеливо ждали, когда мир вокруг подобреет и станет мудрей.
Горожане, после осады, решили, что всем им нужен царь: человек, на которого можно бы было возложить всю меру ответственности за происходящее. Будет царь и в случае беды не придется им долго спорить, кто виноват.
Царя долго не могли выбрать. Спорили до хрипоты. Никто не хотел быть верховным вождем. Наконец, горожане бросили жребий и на обломке глины прочли имя того, кто первым пришел на Место, Где Дышится Легко.
Старик сохранил живость ума и крепость характера. Он только ослеп и стал весить не больше, чем птица-аист, свившая гнездо, сразу после ухода врагов, на одной из крепостных башен города.
Люди с черепком пришли и сели на каменистую землю во дворе дома старика.
- Ты теперь наш царь, - сказали они ему. – Хватит молиться. Город умрет без воды или враги его разрушат, когда вернуться. Скажи, что делать?
- Искать воду, - сказал старик.
- Внутри стен ее нет больше, - сказали люди.
- Ищите за стенами, - сказал старик, поднялся и ушел в тень, под крышу своего дома.
Враг разорил поля вокруг города. Дел было много, но горожане понимали, что без воды им больше не жить в том Месте, Где Дышится Легко.
Однажды, в тишине звездной ночи, случайный прохожий услышал под землей шепот источника. Утром к скале под кручей пришли люди и совместными усилия сдвинули с места огромный валун.
Струя голубой воды, всем на радость, ударила из расщелины в скале. Был праздник в городе. Людям казалось, что эта находка обеспечила им и их детям счастливую и долгую жизнь.
Когда все устали и стихло веселье, горожане пришли к царю, чтобы услышать от него слова одобрения и благодарности.
- Вы рады тому, что нашли, как напоить врага, - тихо сказал старик, но его услышали все. – Источник за стенами города – это не ваша жизнь, а смерть ваша.
- Но ты сам послал нас туда на поиски воды! - закричали люди. – Ты, царь, виноват во всем.
- Стойте! – поднялся старик, тяжело опершись на палку. – Вы забыли. Я предупреждал вас: нельзя торопиться с возведением стен крепости. Нужно было подождать немного. Найти сначала воду, а потом…
Старик устал говорить громко, и ушел в свой дом под тень плоской крыши. Люди не уходили. Их не пугала жара. Воды теперь в городе было предостаточно. Люди страшились будущего. В будущем этом мог вновь появиться враг, для которого они нашли воду в пятистах шагах от неприступных стен города.
Только на закате старик снова вышел к горожанам.
- Что нам теперь делать? – спросили люди. – Переносить стены?
- Нет, - сказал царь. – Вода уходит под землю. Нужно пробить для нее туннель под стенами крепости в город, а сам источник спрятать от глаз человеческих. У нас будет вода, а враг не получит ни капли.
- Мы не знаем, как пробить туннель в скале. Мы никогда не делали этого, - заскучав, сказали люди.
- Мы никогда раньше не жили в городе, - сказал царь. – Мы никогда не жили вместе. Теперь мы только учимся жить за стенами, как народ. А народ должен уметь делать многое. Камень вокруг нашего Места, Где Дышится легко, мягок. Железо крепче этого камня. Вы сделаете из железа рубила, а из меди молотки. Пятьсот шагов не так много. Уходить в землю нужно с двух концов, навстречу друг другу. Двести пятьдесят шагов должен пройти каждый перед тем, как встретится.
Так жители города – землепашцы – стали землекопами. Было решено, вырубать туннель узким и невысоким, в рост человека. Воду плотиной отвели в сторону, чтобы не затопила она камнетесов.
Один человек работал в туннеле посменно, в свете масляного светильника, а еще один выносил отработанную руду к золоту дневного свету или к серебряному свету луны, потому что горожане торопились, страшась прихода врагов, и работали даже ночью.
Выбрать верный путь под землей невероятно трудно. Здесь необходимо особое искусство ориентации на звук. Горожане часто меняли направление работ, туннель уходил в сторону, петлял…. Двести пятьдесят шагов давно уже было пройдено, а рабочие так и не вышли навстречу друг другу.
- Что нам делать? – спросили у царя.
- Там, откуда мы пришли когда-то, живет племя людей, способных превратить пещеры в дома и храмы. Они мастера старые и опытные. Пошлите гонца с просьбой о помощи.
Гонца послали. Он вернулся и назвал цену, назначенную людьми того племени великих каменотесов. Таких богатств, чтобы заплатить за работу, не было в городе.
- Ищите двух слепых, - сказал тогда царь. – У слепых особенно развит слух. Они слышат лучше зрячих. Так распорядилась природа.
- Ты слеп, - сказали люди царю. – Ты станешь одним из двоих.
- Нет, - ответил старик. – В моих ногах нет силы. А потом я ваш царь и, если умру раньше времени, некому будет давать вам советы и отвечать за все ваши грехи.
С ним согласились. Люди постепенно привыкали не спорить с царем. Слепых нашли без особого труда, но и эти несчастные люди в глухой темноте подземелья растерялись и не смогли выбрать верное направление.
Тогда царь собрал на площади всех горожан, чтобы решить совместно проблему туннеля. Люди собрались, долго спорили и кричали, но так и не придумали, как найти под землей верную дорогу навстречу друг к другу.
Царь распустил народ. Все разошлись, но, когда площадь опустела, к старику приблизился рыжий горожанин, влюбленный в его внучку.
- Я сделаю то, что нужно, - сказал он. – А ты, царь, отдашь мне в жены ту, которую я люблю.
- Для этого дела необходимы двое, - сказал царь.
- Я понимаю, - кивнул рыжий. – Второй станет твоя черноволосая внучка.
Старик долго думал. Он признавал всем сердцем святость обычаев, но понимал, что без воды Место, Где Легко Дышится обречено.
- Пусть так, - думал старик. – Обычаи наши для жизни вечной, а города всего лишь на время. Пройдут века и люди забудут то Место, Где Дышится Легко. А потом я же обещал небу не грешить больше.
Тем временем, все чаще стали поговаривать, что враг собирает новые силы, и готов напасть на город. Старик позвал внучку, протянул руку и долго ощупывал ее лицо.
- Сколько тебе лет? – спросил царь.
- Много, - ответила внучка.
- Ты так и не нашла себе мужа? – спросил старик.
- Я не искала его.
- Твой любимый тоже состарился? – спросил царь.
- Мы живем рядом, хотя и не вместе, - ответила внучка.
Старик вновь протянул руку и ощутил влагу на щеке немолодой девушки.
- Ты плачешь, – сказал он. – Хорошо, пусть будет так, как хочет твой рыжий.
- Он уже не рыжий, - сказала внучка. – Он совсем облысел.
- Тем более, - вздохнул старик. – Скажи ему, что вам двоим я поручаю закончить работу в туннеле. Ты и твой рыжий будете стоять позади камнетесов, и направлять их удары. Как только вода потечет в город, можете стать мужем и женой. Если вы найдете дорогу друг к другу под землей, значит и на земле вам быть вместе.
- Спасибо, царь, - сказала внучка.
- Я тебе не царь, - закричал старик. - Я твой дед.
- Спасибо, дедушка, - сказала постаревшая девица, влюбленная в того, кто когда-то был рыжим, а теперь полысел.
Потребовалось не больше месяца, чтобы выправить русло туннеля, найти путь друг к другу. Рабочие, по – прежнему, меняли друг друга, но все эти дни бессменно, за спиной каждого из проходчиков туннеля, стояли внучка старика и ее возлюбленный.
Потом люди говорили, что эти двое слышали не удары рубила по камню, а стук своих сердец. И на этот шум и шли навстречу друг другу. Но все это красивая сказка. На самом деле совершенно неизвестно, как людям из рода старика удалось пробить в камне подземный туннель, по которому хлынула за стены города чистая и холодная вода.
В тот день, когда это случилось, умер царь. Старик давно решил, что умрет именно в этот день, чтобы не нарушать обычай, заповеданный ему предками, и не быть на свадьбе молодых, успевших состариться в ожидании счастливого момента.
Мертвому старику смочили сухие губы водой из пробитого в камне туннеля. Он просил об этом в своем завещании.
Люди Места, Где Дышится Легко, вновь по жребию, выбрали нового царя, и им оказался суженый внучки старика.
Всем в городе было безразлично, что прежде он был рыжим, а старый обычай запрещал брак людей этой масти с черноволосыми. Обряд свадебный совершили над седой девушкой и лысым парнем. И все-таки эти двое еще удивили горожан, родив множество нормальных детей и дождавшись внуков и правнуков.
То Место, Где Дышится Легко существует по сей день. Враги, на протяжении тысячелетий, не раз разрушали великий город, но он упрямо восставал из пепла.
Все неотвратимо менялось, кроме воздуха гор и туннеля, проложенного любовью рыжего и черноволосой девушки.
Недавно прошел те пятьсот шагов под землей по колено в холодной и чистой воде вечного источника. В свете фонаря видел зарубки на стенах туннеля. Первые 250 шагов шли они справа налево, потом слева направо. Видел тупиковые ниши, заделанные много тысяч лет назад, заметил лишние извивы пути. И только с того места, где за спинами рабочих появились те двое, подземная дорога становилась прямой, как стрела.
Видел все это, потому и имею полное право рассказать Вам историю туннеля, старика-царя и влюбленных, ставших мужем и женой в том Месте, Где Дышится Легко.
1998 г.
СЕРГЕЙ КАПИЦА. ИСТОРИЯ ДЕСЯТИ МИЛЛИАРДОВ.
Последняя статья С. П. Капицы. Статья слишком хороша, чтобы о ней забывать. Ответы на многие вопросы современности.
После крушения науки в нашей стране я был вынужден провести год за границей – в Кембридже, где я родилсЯ
Там я был прикреплен к Дарвиновскому колледжу; это часть Trinity College, членом которого когда-то был мой отец. Колледж занимается преимущественно заморскими учеными. Мне дали небольшую стипендию, которая меня поддерживала, а жили мы в доме, который построил отец. Именно там, благодаря совершенно необъяснимому стечению обстоятельств, я наткнулся на проблему роста народонаселения.
Я и раньше занимался глобальными проблемами мира и равновесия – тем, что заставило нас изменить точку зрения на войну с появлением абсолютного оружия, которое может разом уничтожить все проблемы, хотя и не способно их решить. Но из всех глобальных проблем на самом деле главная – это число людей, которые живут на Земле. Сколько их, куда их гонят. Это центральная проблема по отношению ко всему остальному, в то же время ее меньше всего решали.
Нельзя сказать, что раньше об этом никто не задумывался. Люди всегда беспокоились о том, сколько их. Платон подсчитывал, сколько семейств должно жить в идеальном городе, и у него получалось около пяти тысяч. Таков был видимый мир для Платона – население полисов Древней Греции исчислялось десятками тысяч человек. Остальной мир был пуст – просто не существовал как реальная арена действий.
Подобная ограниченность интересов, как ни странно, существовала даже пятнадцать лет назад, когда я начинал заниматься проблемой народонаселения. Обсуждать проблемы демографии всего человечества было не принято: как в приличном обществе не говорят о сексе, так в хорошем научном обществе не полагалось говорить о демографии. Мне казалось, что начинать нужно с человечества в целом, но такой предмет нельзя было даже обсуждать. Демография развивалась от меньшего к большему: от города, страны к миру в целом. Была демография Москвы, демография Англии, демография Китая. Как заниматься миром, когда ученые едва справляются с районами одной страны? Чтобы пробиться к центральной проблеме, пришлось преодолеть очень много того, что англичане называют conventional wisdom, то есть общепринятых догм.
Но, конечно, я был в этой области далеко не первым. Великий Леонард Эйлер, работавший в самых разных областях физики и математики, еще в XVIII веке написал главные уравнения демографии, которыми пользуются до сих пор. А среди широкой публики наиболее известно имя другого основоположника демографии – Томаса Мальтуса.
Мальтус был любопытной фигурой. Он окончил богословский факультет, но был очень хорошо математически подготовлен: он занял девятое место в кембриджском конкурсе по математике. Если бы советские марксисты и современные обществоведы знали математику на уровне девятого ранга университета, я бы успокоился и считал, что они достаточно математически оснащены. Я был в кабинете Мальтуса в Кембридже и видел там книги Эйлера с его карандашными пометками – видно, что он полностью владел математическим аппаратом своего времени.
Теория Мальтуса достаточно стройна, но построена на неверных предпосылках. Он предполагал, что численность людей растет экспоненциально (то есть скорость роста тем выше, чем больше людей уже живет на земле, рожает и воспитывает детей), но рост ограничен доступностью ресурсов, например еды.
Экспоненциальный рост до полного истощения ресурсов – это та динамика, которую мы видим у большинства живых существ. Так растут даже микробы в питательном бульоне. Но дело в том, что мы не микробы.
Люди не звери
Аристотель сказал, что главное отличие человека от животного в том, что он хочет знать. Но чтобы заметить, как сильно мы отличаемся от животных, нет нужды залезать к нам в голову: достаточно просто подсчитать, сколько нас. Все твари на Земле от мыши до слона подчиняются зависимости: чем больше масса тела, тем меньше особей. Слонов мало, мышей много. При весе около ста килограммов нас должно быть порядка сотен тысяч. Сейчас в России сто тысяч волков, сто тысяч кабанов. Такие виды существуют в равновесии с природой. А человек в сто тысяч раз более многочислен! При том что биологически мы очень похожи на крупных обезьян, волков или медведей.
В общественных науках мало точных цифр. Пожалуй, население страны – единственное, что безоговорочно известно. Когда я был мальчишкой, меня учили в школе, что на Земле живет два миллиарда человек. Сейчас – семь миллиардов. Такой рост мы пережили на протяжении жизни одного поколения. Мы можем примерно сказать, сколько народу жило во времена рождения Христа – порядка ста миллионов. Палеоантропологи оценивают популяцию людей палеолита примерно в сто тысяч – ровно столько, сколько нам и полагается в соответствии с массой тела. Но с тех пор начался рост: сначала едва заметный, потом все быстрее, в наши дни взрывной. Никогда прежде человечество не росло так стремительно.
Еще до войны шотландский демограф Пол Маккендрик предложил формулу роста человечества. И рост этот оказался не экспоненциальным, а гиперболическим – очень медленным в начале и быстро ускоряющимся в конце. Согласно его формуле, в 2030 году численность человечества должна стремиться к бесконечности, но это явная нелепость: люди биологически не способны нарожать за конечное время бесконечное число детей. Гораздо важнее, что такая формула отлично описывает рост человечества в прошлом. А это значит, что скорость роста всегда была пропорциональна не числу живущих на земле людей, а квадрату этого числа.
Физики и химики знают, что означает такая зависимость: это «реакция второго порядка», где скорость процесса зависит не от числа участников, а от числа взаимодействий между ними. Когда что-то пропорционально «эн-квадрат», это коллективное явление. Такова, например, цепная ядерная реакция в атомной бомбе. Если каждый член сообщества «Сноб» напишет комментарий всем остальным, то общее число комментариев как раз будет пропорционально квадрату числа участников. Квадрат числа людей – число связей между ними, мера сложности системы «человечество». Чем больше сложность, тем быстрее рост.
No man is an island: мы живем и умираем не в одиночку. Мы размножаемся, питаемся, мало отличаясь в этом от животных, но качественное отличие в том, что мы обмениваемся знаниями. Мы передаем их по наследству, мы передаем их горизонтально – в университетах и школах. Поэтому и динамика развития у нас другая. Мы не просто плодимся и размножаемся: у нас происходит прогресс. Этот прогресс довольно трудно измерить численно, но вот, например, производство и потребление энергии может быть неплохим критерием. И данные показывают, что потребление энергии тоже пропорционально квадрату числа людей, то есть потребление энергии каждым человеком тем выше, чем больше население Земли (будто каждый современник, от папуаса до алеута, делится с вами энергией. –Прим. ред.).
Наше развитие заключается в знании – это и есть главный ресурс человечества. Поэтому говорить о том, что наш рост ограничен истощением ресурсов, – это очень грубая постановка вопроса. В отсутствие дисциплинированного мышления появляется очень много всевозможных страшилок.
Например, пару десятилетий назад всерьез говорили об истощении запасов серебра, которое используется для изготовления кинопленки: якобы в Индии, в Болливуде, снимается столько фильмов, что скоро все серебро на земле уйдет в эмульсию этих кинолент. Так бы, возможно, и было, но тут изобрели магнитную запись, которая вообще не требует серебра. Такие оценки – плод спекуляций и звонких фраз, которые призваны поразить воображение, – несут лишь пропагандистскую и алармистскую функцию.
Пищи в мире хватит всем – мы детально обсуждали этот вопрос в «Римском клубе», сравнивая пищевые ресурсы Индии и Аргентины. Аргентина по площади на треть меньше Индии, но в Индии в сорок раз больше населения. С другой стороны, Аргентина производит столько продуктов питания, что может прокормить весь мир, а не только Индию, если напряжется как следует. Дело не в недостатке ресурсов, а в их распределении.
Кто-то, кажется, шутил, что при социализме в Сахаре будет дефицит песка; это вопрос не количества песка, а его распределения. Неравенство отдельных людей и народов существовало всегда, но по мере ускорения процессов роста неравенство возрастает: уравновешивающие процессы просто не успевают сработать. Это серьезная проблема для современной экономики, но история учит, что в прошлом человечество решало подобные проблемы – неравномерности выравнивались таким образом, чтобы в масштабах человечества общий закон развития оставался неизменным.
Гиперболический закон роста человечества на протяжении истории демонстрировал удивительную стабильность. В средневековой Европе эпидемии чумы уносили в некоторых странах до трех четвертей населения. На кривой роста в этих местах действительно наблюдаются провалы, но уже через столетие численность выходит на прежнюю динамику, как будто ничего и не произошло.
Самое большое потрясение, испытанное человечеством, – Первая и Вторая мировые войны. Если сравнить реальные данные демографии с тем, что предсказывает модель, окажется, что общие потери человечества от двух войн составляют порядка двухсот пятидесяти миллионов – втрое больше любых оценок историков. Население Земли отклонилось от равновесного значения на восемь процентов. Но потом кривая за несколько десятков лет устойчиво выходит на прежнюю траекторию. «Глобальный родитель» оказался устойчивым, несмотря на страшную катастрофу, затронувшую большинство стран мира.
Распалась связь времен
На уроках истории многие школьники недоумевают: почему исторические периоды становятся со временем короче и короче? Верхний палеолит продолжался около миллиона лет, а на всю остальную человеческую историю осталось всего полмиллиона. Средние века – тысяча лет, остается всего пятьсот. От верхнего палеолита до средневековья история, похоже, ускорилась в тысячу раз.
Это явление хорошо известно историкам и философам. Историческая периодизация следует не астрономическому времени, текущему равномерно и независимо от человеческой истории, а собственному времени системы. Собственное же время следует той же зависимости, что и потребление энергии или прирост населения: оно течет тем быстрее, чем выше сложность нашей системы, то есть чем больше людей живет на Земле.
Когда я начинал эту работу, то не предполагал, что из моей модели логически следует периодизация истории от палеолита до наших дней. Если считать, что история измеряется не оборотами Земли вокруг Солнца, а прожитыми человеческими жизнями, укорачивающиеся исторические периоды мгновенно получают объяснение. Палеолит длился миллион лет, но численность наших предков составляла тогда всего около ста тысяч – получается, что общее число живших в палеолите людей составляет около десяти миллиардов. Ровно такое же число людей прошло по земле и за тысячу лет средневековья (численность человечества – несколько сотен миллионов), и за сто двадцать пять лет новейшей истории.
Таким образом, наша демографическая модель нарезает всю историю человечества на одинаковые (не по длительности, а по содержательности) куски, на протяжении каждого из которых жило около десяти миллиардов человек. Самое удивительное, что именно такая периодизация существовала в истории и палеонтологии задолго до появления глобальных демографических моделей. Все же гуманитариям, при всех их проблемах с математикой, нельзя отказать в интуиции.
Сейчас десять миллиардов людей проходят по земле всего за полстолетия. Это значит, что «историческая эпоха» сжалась до одного поколения. Не замечать этого уже невозможно. Сегодняшние подростки не понимают, о чем это пела тридцать лет назад Алла Пугачева: «…и переждать не сможешь ты трех человек у автомата» – какого автомата? Зачем ждать? Сталин, Ленин, Бонапарт, Навуходоносор – для них это то, что в грамматике называется «плюсквамперфект» – давно прошедшее время. Сейчас модно сетовать на разрыв связи поколений, на умирание традиций – но, возможно, это естественное следствие ускорения истории. Если каждое поколение живет в собственной эпохе, наследие предыдущих эпох ему может просто не пригодиться.
Начало нового
Сжатие исторического времени сейчас дошло до своего предела, оно ограничено эффективной продолжительностью поколения – около сорока пяти лет. Это значит, что не может продолжаться гиперболический рост численности людей – основной закон роста просто обязан измениться. И он уже меняется. Согласно формуле, сегодня нас должно быть около десяти миллиардов. А нас всего семь: три миллиарда – это немалая разница, которую можно измерить и истолковать. На наших глазах происходит демографический переход – перелом от безудержного роста населения к какому-то другому способу прогресса.
Многим почему-то нравится видеть в этом признаки надвигающейся катастрофы. Но катастрофа тут скорее в умах людей, чем в действительности. Физик назвал бы происходящее фазовым переходом: вы ставите кастрюлю с водой на огонь, и долгое время ничего не происходит, лишь поднимаются одинокие пузыри. А потом вдруг все вскипает. Вот так и человечество: медленно идет накопление внутренней энергии, а потом все приобретает новый вид.
Хороший образ – сплав леса по горным рекам. Многие реки у нас мелководные, поэтому поступают так: строят небольшую плотину, накапливают определенное количество бревен, а потом внезапно открывают шлюзы. И по реке бежит волна, которая несет на себе стволы – она бежит быстрее, чем течение самой реки. Самое страшное место здесь – это сам переход, где дым коромыслом, где плавное течение вверху и внизу разделено участком хаотического движения. Это и есть то, что происходит сейчас.
Примерно в 1995 году человечество прошло через максимум скорости роста, когда нарождалось восемьдесят миллионов человек в год. С тех пор рост успел заметно уменьшиться. Демографический переход – это переход от режима роста к стабилизации населения на уровне не более десяти миллиардов. Прогресс, естественно, будет продолжаться, но пойдет в другом темпе и на другом уровне.
Я думаю, что многие беды, которые мы переживаем, – и финансовый кризис, и моральный кризис, и неустроенность жизни – это стрессовое, неравновесное состояние, связанное с внезапностью наступления этого переходного периода. В каком-то смысле мы попали в самое пекло. Мы привыкли, что неудержимый рост – это наш закон жизни. Наша мораль, общественные установления, ценности были приспособлены к тому режиму развития, который был неизменен на протяжении истории, а сейчас меняется.
Причем меняется очень быстро. И статистические данные, и математическая модель указывают, что ширина перехода составляет меньше ста лет. Это при том, что он происходит неодновременно в разных странах. Когда Освальд Шпенглер писал о «Закате Европы», он, возможно, имел в виду первые признаки процесса: само понятие «демографического перехода» было впервые сформулировано демографом Ландри на примере Франции. Но сейчас процесс затрагивает уже и менее развитые страны: практически остановился прирост населения России, стабилизируется население Китая. Возможно, прообразы будущего мира следует искать в регионах, которые первыми вошли в область перехода, – например, в Скандинавии.
Любопытно, что в ходе «демографического перехода» отстающие страны быстро догоняют тех, кто встал на этот путь раньше. У пионеров – Франции и Швеции – процесс стабилизации населения занял полтора столетия, а пик пришелся на рубеж XIX и XX веков. А например, в Коста-Рике или Шри-Ланке, прошедших пик скорости роста в восьмидесятых, весь переход занимает несколько десятилетий. Чем позднее страна вступает в фазу стабилизации, тем острее она проходит. Россия в этом смысле тяготеет скорее к странам Европы – пик скорости прироста у нас остался позади еще в тридцатых, – а потому может рассчитывать на более мягкий сценарий перехода.
Разумеется, есть основания опасаться этой неравномерности процесса в разных странах, которая может приводить к резкому перераспределению богатства и влияния. Одна из популярных страшилок – «исламизация». Но исламизация приходит и уходит, как не раз уже в истории приходили и уходили религиозные системы. Закон роста народонаселения не изменили ни крестовые походы, ни завоевания Александра Македонского. Так же непреложно законы будут действовать и в период демографического перехода. Я не могу гарантировать, что все произойдет мирно, но и не думаю, что процесс будет уж очень драматичным. Возможно, это просто мой оптимизм против пессимизма других. Пессимизм всегда был гораздо более модным течением, но я скорее оптимист. Мой друг Жорес Алферов говорит, что тут остались одни оптимисты, потому что пессимисты уехали.
Меня нередко спрашивают о рецептах – они привыкли спрашивать, но я не готов отвечать. Я не могу предложить готовые ответы, чтобы изобразить из себя пророка. Я не пророк, я только учусь. История – как погода. У природы нет плохой погоды. Мы живем при таких-то обстоятельствах, и надо принимать и понимать эти обстоятельства. Мне кажется, что шаг к пониманию достигнут. Не знаю, как будут развиваться эти представления у следующих поколений; это их проблемы. Я сделал то, что сделал: показал, как мы подошли к точке перехода, и указал его траекторию. Не могу пообещать вам, что самое страшное уже позади. Но «страшное» – понятие субъективное.
Сергей Петрович Капица — советский и российский учёный-физик, телеведущий, главный редактор журнала «В мире науки», вице-президент РАЕН. С 1973 года бессменно вёл научно-популярную телепрограмму «Очевидное — невероятное». Сын лауреата Нобелевской премии Петра Леонидовича Капицы.
|