ДЕКАБРИСТЫ И ЕВРЕИ

Корни русской юдофобии глубоки и специфичны. Ее абсолютный, всеохватывающий характер, порой, настолько удивителен, что достоин отдельного рассмотрения. Понятна зависть фанатиков веры, неизбежно  переходящая в злобу. Погромная ярость черни понятна - всяких там хрестоматийных лабазников от Черной Сотни. Понятен антисемитизм русской творческой элиты, которая и свой-то народ никогда не жаловала, но, увы, не только и не столько в этой публике дело. Боюсь, дело в том, что любая русская оппозиция власти без юдофобской составляющей и существовать не может. Странно, что никак не хотят или не могут понять это нынешние борцы за светлое будущее России - "лица еврейской национальности".

В июле месяце 2005 г.  был– скорбный юбилей: 180 лет со дня казни декабристов.

«Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!»

 Это Пушкин Александр Сергеевич. Лучше не скажешь. Ну, а причем тут евреи? Тоже, между прочим, граждане Российской империи. Правда, не по своей воле туда, в Россию, попавшие.

 В середине шестидесятых годов мой учитель И. М. Маневич написал в соавторстве с Геннадием Шпаликовым сценарий «Декабристы». Фильм по этому сценарию так и не был поставлен, зато получилась пьеса. Был на ее премьере в Театре Красной Армии. Яркими, страдающими и любящими людьми, жили в ней декабристы.

 Тогда впервые заинтересовался восстанием на Сенатской площади, и с восторгом поведал своему учителю - еврею, что в случае победы декабристы наверняка разрушили бы черту оседлости, дали свободу изгоям местечек.

 - Ты так думаешь? – с усмешкой спросил Маневич.

 - Уверен в этом. А вы нет?

 - О, господи, –  только и сказал старый учитель мне – самоуверенному юнцу и больше на эту тему разговаривать не захотел.   

 Тем не менее, мой  интерес к этим рыцарям русской истории не иссяк. Старался прочитывать все, что мог достать. И воистину - «умножая знания, умножаешь скорбь». Как оказалось, лучшие люди русского дворянства задолго до Адольфа Шикльгрубера тоже задумывались над «окончательным решением еврейского вопроса» и решить этот вопрос собирались самым кардинальным способом.

 Во-первых, эти странные существа с пейсами и в лапсердаках должны в кратчайший срок отказаться от своей формы, веры и обычаев, то бишь поголовно ассимилироваться. Во-вторых, если жестоковыйное племя, не хохочет преобразиться, изгнать  пешим ходом два миллиона евреев из империи через Турцию в просторы Азии, где те и должны найти для себя место для обитания. Справедливости ради заметим, что не только евреям уготовили декабристы такую участь, настаивая на «совершенном обрусении» всех народов Российской империи.

 Странно, однако, понимали свободу декабристы. Вот текст из «Русской правды», написанный Пестелем: «Нужно назначить сборный пункт для еврейского народа и дать несколько войск  им в подкрепление. Ежели все русские и польские евреи соберутся на одно место, то их будет свыше двух миллионов. Таковому числу людей, ищущих отечества, не трудно будет преодолеть все препоны, какие турки могут им противупоставить, и, пройдя всю Европейскую Турцию, перейти в азиатскую, и там, заняв достаточно места и земли, устроить особенное Еврейское Государства».

 Читатель может отнести Пестеля к первым сионистам, но достаточно представить себе характер нового исхода через пустыни и враждебные племена, чтобы без ошибки отнести такой эксперимент к прямому геноциду. Мало того, почему 2 миллиона человек должны бросать свои дома и обжитые земли только потому, что кому-то не нравятся их носы и вера.

 С чертой оседлости тоже все выглядит, по меньшей мере, странно. Читаем текст из «Конституции» Никиты Муравьева:  «Каждая Держава должна оказывать совершенное доверие и уважение к общим постановлениям и определениям другой Державы. Пользующийся званием Гражданина в одной Державе, должен быть признан Гражданином и во всех прочих. Евреи могут пользоваться правами граждан, в местах, ныне ими заселенных, но свобода им селиться в других местах будет зависеть от особых постановлений Верховного Народного Веча».

  Евреи, значит, и здесь идут «особой строкой». Тоска, да и только.

  Но пишу вовсе не жалобу и не намерен вздыхать и стонать по поводу извечного зла в нашем безумном мире. Забавно и любопытно другое. Остались евреи в России. Большевики провели почти полную их ассимиляцию, но, в итоге, бедные декабристы получили целую армию потомков Авраама, восславивших их «стоячий бунт». Сколько блестящих интеллектуалов-евреев пели им гимны. Да что там «сколько», почти каждый считал своим долгом  отдать должное героям декабря. «Мелких старателей» упоминать не станем. Вспомним, хотя бы, такого замечательного историка, как Натан Эйдельман. Его фундаментальные труды о декабристах не знают себе равных.

 Талантливейший фильм о декабристах и верных подруг их жизни снял еврей – Владимир Яковлевич Мотыль, а какую гениальную музыку к этому фильму написал внук раввина – Исаак Шварц….

 И кто бы сделал все это? Кто бы прославил «горящих свободой», захвати декабристы власть в России, и реализуй они свой план полного избавления от евреев? Нет, истории человеческого сообщества свойственно не только хмуриться, стонать и проливать кровь, она и шутить любит над «двуногими без перьев».

 А вот и последняя новость из Интернета:

 « «Казнь декабристов». Автор этого спектакля Кама Гинкас - реконструктор страждущих душ.. И если наша душа не рвалась вослед К.И., в иступлении взлетавшей на белой, подвешенной в пустом пространстве лестнице, то и эта постановка не найдет в Вас понимания. Из сочащегося клубка страданий и боли Гинкас плетет свой изощренный, пронзительный художественный узор. Самый страшный спектакль сезона? Да, вроде бы тема спектакля - бред и ужас смертной казни... Вроде бы... Но! В спектакле Гинкаса -щемящая нежность к нашей нелепой стране, где не умеют даже спокойно и холодно казнить бунтовщиков. К стране, где всех - от императора до последнего полицейского- объединяет стыд за убийство, где казнь заговорщиков убивает (да, да убивает морально и физически!) всех, имевших к ней отношение. Для того, чтобы понять, какой чудесный, бесценный дар-жизнь, даже сегодняшняя,- надо сходить на "Казнь декабристов"».

 Получается даже не гимн, в честь убиенных декабристов, а некая «щемящая нежность» к России, которая в те давние годы не умела «казнить бунтовщиков».  

Излишне уточнять, к какой нации принадлежит знаменитый, театральный режиссер Кама Гинкас.

ИЦХАК РАБИН И СТРАННОСТИ БОРЬБЫ ЗА ДЕМОКРАТИЮ

«12 октября в Тель-Авиве пройдет очередное мероприятие, приуроченное к годовщине убийства премьер-министра Ицхака Рабина (по еврейскому календарю). Радиостанция "Коль Исраэль" сообщила, что в этом году, как и в прошлом, мероприятия проходят под лозунгом "Помним об убийстве, боремся за демократию". Из СМИ.

 С каждым годом все тише и незаметней проходит этот печальный юбилей, а потому не мог не вспомнить свою давнюю статью на эту тему.

Пишут: "Вчера перед центральным матчем восьмого тура чемпионата Израиля по футболу между хайфским "Маккаби" и столичным "Бейтаром" была объявлена минута молчания в память об Ицхаке Рабине. Трибуна, где находились болельщики чемпиона Израиля, разразилась свистом и выкриками".

   Мне лично кажется, что виновны в этом прискорбном событии не те несознательные граждане, которые своим поведением продемонстрировали свое неприятие политической деятельности убитого премьер-министра, а несознательные идеологи из левого лагеря, почему-то решившие, что весь народ Израиля, в едином порыве должен вытягиваться по стойке смирно по их личному приказу.

   Не раз было говорено, что нигде в мире подобную дату не превращают в общенародное действо. Рим не отмечает день памяти Цезаря или Муссолини, Москва не чтит Павла 1 или Николая 2, США, при всем уважении к павшим, и не думают устраивать парады и митинги в день убийства Авраама Линкольна или Роберта Кеннеди и так далее. С политиками вообще всякие юбилеи дело скользкое. Помню, даже мыло носило название "по ленинским местам". И вся эта безумная свистопляска с юбилеем Ильича стала очередным поводом к всенародной фронде советскому режиму. Политики - не деятели всевозможных искусств, даже не полководцы. Однозначной оценки их работы и быть не может. Плата за власть, как правило, горька, часто несправедлива, но закономерна.

   Сегодня кто-то из людей власти пользуется любовью и почитанием, завтра - он накрепко забыт. Такова доля тех, кто рискует испытать это тяжкое бремя.

   Ничего не поделаешь, высших политиков убивают часто. Так называемый, консенсус в обществе наблюдается редко. Кому-то кто-то из власть имущих нравится, кому-то нет. Демократия никого из нас не обязывает поклоняться одним "богам", отрицая других. И во избежание разновидностей гражданской войны, государства мудро ограничиваются честным, что бывает крайне редко, расследованием гибели того или иного лидера и строчками в школьном учебнике.

   Мы и здесь стремимся быть законодателями новой моды. Из года в год некие силы не дают забыть гражданам Израиля о коренном расколе в обществе, о полном разрыве между теми, кто не верит в мир с коварным соседом и теми, кто стремится к этому миру любой ценой.

   Фигура же убитого Рабина, на мой взгляд, используется цинично и неразумно в целях политической агитации и пропаганды. Имя его произносится всуе. День памяти Рабина в школе превращается в обязательный для всех урок. Как известно, в результате подобных уроков эффект часто бывает противоположным. Не гоже использовать трагический день памяти об убитом человеке в политических целях.

   Рабина ненавидели и желали ему смерти далеко не одни только правые в Израиле. И теперь, когда эти люди выдавливают из себя очередную слезу, подобное не может вызвать ничего, кроме внутреннего протеста.

   День этот очень нравится врагам Израиля. Помню, как один журналист обозначил свое сообщение о выстрелах Амира так: "Опять евреи убили не того, кого нужно". Упомянутый господин нашел повод для нового "кровавого навета", сравнив Рабина с Христом. Тогда же, много лет назад, позвонил этому человеку и спросил: кого, по его мнению, нужно было убить? Он просто повесил трубку.

   Есть еще одна странная особенность Дня памяти Рабина. Один мой приятель выразил ее так: "Старик отмучился, а молодому до конца жизни мучиться". Выходит, "голуби" Израиля, не желая этого, творят героя из убийцы Рабина. Вся эта недостойная суета вокруг его свадьбы и рождения сына, все эти проклятия в адрес Амира не достигают просчитанного результата, а только множат ряды противников политики убитого премьер-министра.

   Нам всем только не хватало драки на упомянутом стадионе. Драки, которая в любой момент может перейти в более серьезную междоусобицу.

   День памяти Рабина кто-то (что можно понять) видит очередной провокацией, вызовом обществу. Бесспорно, в этом самая большая опасность этого дня, ставшего чуть ли не государственным праздником.

   Я и не думаю призывать общество к забвению имени видного политического деятеля. Я говорю об уважении, к бережному отношению к тому же обществу, к своему народу, в целом. Давайте пощадим сами себя, уйдем от постоянной истерики, выгодной только неразумным политиканам. Пусть каждый, кто желает этого, хранит память об Ицхаке Рабине в своем сердце.

   Вы любите убитого премьер-министра. Это ваше право. Пишите книги, создавайте спектакли, называйте улицы его именем, но ни на минуту не забывайте, что такое понятие, как "любовь общенародная" - всего лишь миф. А любовь, навязанная силой, таковой никогда не станет. Вот и все. 

                                    2007 г.

ШАХИДЫ ЕВРЕИ

Дура - ведущая спрашивает плешивого комментатора?

 - И откуда берутся эти ужасные террористы?

 Плешивый знает откуда, судя по его застенчивой улыбке.

  - Когда солдат - еврей бьет прикладом автомата арабку - мать ребенка, можете быть уверены, что этот ребенок станет шахидом.

 Сколько раз обещал себе не включать телевизор, наполненный этими плешивыми и волосатыми «умниками», но привычка проклятая. Нет! Больше не включу никогда!

 Открываю книгу, хорошую книгу, написанную русскоязычным автором, израильтянином. Читаю: «С одной стороны, так тоже нельзя – взрывать автобусы. С другой – ты сам знаешь, что именно этим путем евреи создали Израиль в борьбе с Британской короной». Это, к счастью, не автор умничает, а его друг, но «песня» до боли знакомая.

 К несчастью тысячелетия учили евреев не только мудрости Торы, но и навыкам приспособления во враждебной среде. И дрессура эта привела к скорбным результатам, хотя, можно только поражаться, что не истребила народ еврейский вовсе. Чем можно было спастись от инквизиции, погромов, геноцида? Предательством своего рода, мимикрией, компромиссами, нивелировкой понятия зла, согласием, что жертва – виновник бешенства палача.

 Встретил недавно одного крещенного еврея, и он мне четко и внятно объяснил природу коренного несовершенства потомков Иакова по сравнению с другими народами.

 - Христос, - сказал он. – Был не  еврей, а сын Божий, а исключительно к евреям был послан Отцом, как к народу самому жестоковыйному, погрязшему в пороках. Евреи исправиться не захотели, а потому и не стали христианами.

 - А ты, выходит, исправился? – спросил я.

 - Стараюсь, – скромно ответил он.

 - Понимаешь, что ты мне только что сказал? – спросил я. – Ты сказал, что века юдофобии, завершенные Холокостом, были понятной попыткой избавиться от самого плохого народа в истории человечества. Ты – еврей – хочешь сказать, что жертвы насилия сами во всем виноваты? Ты сказал, что я, мои дети и внучки принадлежим к народу нелегитимному, приговоренному издревле к уничтожению. Ты не христианин, мой милый, ты обычный нацист.

  - Ну вот, - обрадовался он. – О вас ничего плохого сказать нельзя. Немного критики – и ты уже фашист.

 - «О вас!», - подумал я.- Вот ужас-то! Все! Этот выродок уверен, что из гусеницы он уже превратился в бабочку. И теперь будет порхать, всеми любимый, несмотря на нос крючком и природную картавость.

 И кого только нет в интернационале юдофобов? Каждой твари не по паре, а по целым дивизиям, как минимум. Но мы ведем речь исключительно о евреях из этой организации.

 Телевизор, книга, Интернет. Вот еще один убогий еврей старательно путает жертву с палачами. Судя по фамилии, еврей, хоть и какой-то там посол Франции. Читаю: «Государство – как бы ни было оно сильно в военном и экономическом плане, – утрачивающее эту легитимность, неминуемо ставит под угрозу свое будущее и подрывает безопасность собственных жителей. Однако вот уже сорок лет назад Израиль утратил эту легитимность и до сих пор безнаказанно издевается над принципами, ценностями и соглашениями, которые он должен соблюдать, будучи членом организации, давшей ему жизнь».

 Это он мне лично, моему дому, моим детям грозит гибелью, если мой народ будет продолжать защищать огромное Еврейское государство, отнятое у доброго трудолюбивого народа, которому совершенно некуда деваться. Государство, не завоеванное потом и кровью, а подаренное такими добренькими дядями, как этот - то ли француз, то еврей.

 Объясняться с этой публикой трудно, если вообще возможно. Плешивому из телевизора не втолкуешь, что не мифическая, природная жестокость еврейского солдата – причина террора, и согласно его логике достаточно министру оборону отдать приказ – не бить прикладом арабских матерей – и мир наступит незамедлительно.

 С юдофобом - выкрестом все еще проще. Открой ты, дурень, свое Евангелие, где четко и ясно сказано, кем был Христос и почему он был послан именно к евреям.

 Умник из книги не может не знать, что евреи не взрывали автобусы в Лондоне с английскими стариками и детьми, а сражались на своей территории исключительно с вооруженными оккупантами. Это, как раз, бриты морили голодом и убивали мирных пассажиров «Эксодуса».

 С послом все тоже ясно. Нынешняя юдофобия прикрывается не сказками о «детях сатаны», не «Протоколами сионских мудрецов», не «убийцами в белых халатах». Ей это все нынче без надобности. Есть сионизм и сионистское образование, которое срочно нужно отдать на растерзание людоедам, чтобы соблюдать «принципы и ценности» сомнительной организации, которая лишь недавно отменила свое же постановление, приравнявшее желание евреев жить в своей государстве - к расизму.

 Но бог с ней, с этой организацией. Нам бы со своими евреями разобраться. Понимаю, что очень хочется найти причину зла в себе самом. Вроде бы, выход: легче измениться самому, чем изменить соседа. Вот станем мы, евреи, добрыми и пушистыми – и полюбят нас нежно бандиты-соседи. И, вообще, страшно при одной мысли простой мысли, что зло – категория вечная и спастись от зла можно только одним способом: сражаясь с ним.

 А сражаться не хочется. Драться опасно. Можно и жизнь потерять. И не наше это, в конце концов, не еврейское дело, оружием бряцать. Не наше, но не будем бряцать оружием, станем бряцать кандалами, да и то в лучшем случае.

ВНИЗ ГОЛОВОЙ рассказ

 В самом центре города Иерусалима, неподалеку от древнего памятника - миномета, почему-то именуемого пушкой, в старой, полуразрушенной гостинице, где когда-то побывали Бунин и Куприн, а теперь находится мастерская замечательного художника Вениамина Клецеля, я услышал сладкий, завораживающий запах краски.

 И увел он меня, этот запах далеко на север, за тысячи километров, в другой город и в другое время.

 Мытарев Коля – художник снимал загаженный подвал, правда, в самом центре Москвы, неподалеку от Тверской, тогда еще была она улицей Горького.

 Папа - Мытарев Иван Александрович и дедушка – Мытарев Александр Иванович работали тоже художниками, но  в городе Одессе, а потому и Коля считал, что родился живописцем.

 Одна картина деда даже висела в местном, приморском музее. Отец  Коли нигде не висел, зато знал кого, как и когда изображать на холсте, а потому имел почти все, что мог иметь советский человек от строгой власти: отличную квартиру на Пушкинской улице, дачу на берегу Лимана и две машины. Одна из них - «Волга» была куплена про запас и стояла в гараже без движения, другая «Жигули», первой модели, ездила, исправно исполняя все, что требовалось от движущегося экипажа.

 У Коли Мытарева прав водительских не было, но он возил меня по Одессе в этой машине и хвастался, что у предка вся милиция схвачена. Его отец недавно написал маслом портрет генерала – главного начальника ГАИ города.

 Коля тогда сказал, что портрет генералу очень понравился, так как на холсте и в масле «корявый мент» выглядел лет на десять моложе, чем в жизни. Коля Мытарев был убежден: против такой лести ни один человек не может устоять. «Рисуй всех красивей, здоровей и моложе, и денежки в твоем кармане всегда будут водиться, даже тогда, когда карман с дырой», - сказал Коля, повторив слова отца.

 Выходит,  был Мытарев потомственным художником, и считал себя вправе  продолжить династию живописцев. Он даже сказал как-то, что и сына своего обязательно научит рисовать.

 Не знаю, как получилось у Коли с сыном. Он его, кажется, родил благополучно от какой-то очередной жены, но сам Мытарев слабо владел мастерством художника.

 Были мы в те годы бедны необыкновенно. Только получили институтские дипломы, а на работу идти не хотелось. Мы мнили себя  гениями в свободном плавании. И мечтали, рано или поздно, пристать на  утлом суденышке дарований к берегу золотой страны Эльдорадо.

 Отец Коли из принципа денег ему больше не посылал. Он считал, что для человека с дипломом в кармане, бедность – самый надежный способ выбиться в люди.

 Прочел как-то письмо старшего Мытарева сыну. Коля мне сам его дал для чтения. Текст до сих пор помню наизусть: «Сынок! Дерзай. Больше денег посылать не буду. Приедешь в Одессу, накормлю, напою, спать уложу, даже портки дам матери постирать, а боле ничего от меня не жди. Дерзай, сынок!»

 Мытарев дерзал, но спасали его в то время не дерзания. Был у Коли настоящий талант попрошайки. Он умел просить: сигареты, пирожки, деньги – все что угодно. И делал это с какой-то непринужденной, милой настойчивостью. Мало кто мог отказать просителю. Помню точно, что хозяйка его подвала-мастерской ждала деньги от Мытарева месяцами.

  Пишу всякий негатив об этом Коле совсем не потому, что держу на старого приятеля зло, и чем-то он меня обидел. Ничего подобного. Мы с ним были, одно время,  не разлей вода. Мытарев восторгался моей писаниной, а я за один сладкий запах краски в его мастерской был готов простить Николаю всю тяжелую неуклюжесть его кисти.

 Жили мы иллюзиями, как и положено жить в годы молодые. И моя писанина не стоила восторгов, а запах краски в подвале никак не мог быть причиной дружбы. Впрочем, в юности с каждым происходят странные, нелогичные вещи. Иной раз, оглянувшись, понять не можешь, почему ты поступал так, а не иначе, и оказался там, где вовсе не должен был быть.

 Но это все присказка. Сказка будет впереди.

 Женился как-то Мытарев в первый раз, и сам себе сказал, что пора кончать с баловством, пора браться за дело. Перестал Коля малевать пейзажи и разные натюрморты, а начал, по примеру отца, охотиться за портретными заказами.

 Он стал членом Худфонда (так, кажется, эта организация называлась) исправно платил взносы и, наконец, получил выгодный заказ на портрет члена Политбюро Коммунистической партии Советского Союза, товарища Кунаева.

 Помню, как тихо сидел в углу мастерской, утонув в шатком, продавленном кресле, а Коля терпеливо переносил с открытки на холст мужественные, азиатские черты  этого деятеля партии и правительства.

 Жена Коли (Любой ее звали) маячила за спиной мужа и время от времени спрашивала, сколько денег Мытарев получит за этот живописный шедевр.

-          У тебя что, с памятью плохо? – не выдержал, наконец, художник.

-          Нет, хорошо, - ответила Люба. – Это я тебя так вдохновляю.

 За портрет, кстати,  Николай должен был получить аж 120 рублей. Это я точно помню – именно 120. Деньги, по тем временам, серьезные.

 Так вот, кажется, за одно утро Мытарев  изобразил Кунаева. Получилось, как будто, похоже, и на следующий день мы с ним поволокли  полотно (метр на сорок сантиметров, не меньше) сдавать в приемную комиссию.

 Комиссия эта помещалась в километре от мастерской на этой самой, упомянутой улице Максима Горького.

 Мы с Колей выпили тогда для храбрости, но немного, а потом понесли  портрет Кунаева в «голом» виде. Я уж не помню, почему мы так поступили: то ли бумаги не нашли приличной, чтобы картину завернуть, то ли из гордости за проделанную работу.

 Люба с нами идти отказалась. Она сказала, что будет очень нервничать, и даже может упасть в обморок в самый неподходящий момент. Она, мол, хорошо знает за собой такую слабость. Мы тогда поверили Любе, потому что была она существом хрупким, худеньким, нежным.

 Мы несли портрет члена Политбюро по людной улице, а по дороге размышляли, куда денем заработанные деньги. Надо сказать, что из возможных 120 рублей Коля был мне должен ровно половину. Этим, в какой-то степени, можно было объяснить и мой интерес к портретным торгам.

 Помню, мы дождались своей очереди и внесли Кунаева в небольшой зал со сводами.

  Приемная комиссия сидела в ряд, на разнокалиберных стульях. Лица у членов комиссии были суровые и неподкупные.

 Мольберта для смотрин не было. Мытарев приставил Кунаева к стене. Комиссия молчала минуты три. Наконец, самый пожилой ее член, седобородый, грузный старик, сказал, откашлявшись с какой-то брезгливостью:  -    Он что у вас слепой?

-          Это почему? – встрепенулся Коля.

-          Глаз не видать.

-          Так он же это, - растерялся Мытарев. – Азиат? Казах, да?

-          Он член Политбюро, - скучая, сказал старик. – Вот его национальность. Идите, делайте. Мы будем работать еще часа четыре.

  Мы почти бегом несли Кунаева обратно по улице Горького. Коля без особых проблем «открыл» глаза члену Политбюро. Люба с ужасом следила за действиями мужа.

-          Он не похож теперь, - сказала она.

Мы не слушали Любу. Мы схватили портрет и рысцой помчались обратно.

На этот раз подал голос самый молодой член комиссии: длинноволосый тип с крупным носом, свернутым набок:

-          Он что у вас болен? – спросил он гнусавым голосом.

-          Это почему? – чуть ли не выкрикнул Мытарев.

-          Желтый слишком.

 И все члены комиссии согласно закивали.

 На этот раз Коля не стал напоминать о расе Кунаева… Мы неслись в мастерскую, расталкивая прохожих.

 Ровно десять минут потребовалось художнику, чтобы «отбелить» щеки члена Политбюро…

 Примерно через час комиссия слишком долго рассматривала портрет бледного и глазастого Кунаева.

-          Звезда! – вдруг фальцетом выкрикнула дама, крошечного, если верить висящим ножкам, роста. – Звезда героя. Она золотая, а у вас будто из тусклой меди. Это не живописно. Поправить.

 И члены комиссии снова, будто по команде, опустили подбородки.

 Мы не торопились, когда несли по улице Горького изображение Кунаева. Мы печально несли члена Политбюро вниз головой. Помню об этом, потому что кто-то из правоверных прохожих сделал нам замечание, а мы послали прохожего куда подальше.

 В подвале Мытарев поставил портрет на мольберт тоже вниз головой.

-          Что? – испугалась Люба. – Опять не взяли?

-          Звезда им, гадам, из меди, - тяжко вздохнул Коля. – Не знают, к чему придраться. Шендец! Пропади все  пропадом! Зря взносы платил целый год.

 Портрет стоял вниз головой, а мы с Колей достали початую бутылку, два соленых огурца и половинку сладкого яблока…

 До сих пор не могу  простить Мытареву, что бросил он свою первую жену Любу. Мы тогда были в «обмороке». Она – нет. Молча взяла Люба, чудная, тонкую кисть, нашла нужную краску и превратила  тусклую медь в золотое сияние.

 У нее был настоящий талант, у Любы, первой жены Мытарева. Я это понял тогда, по одному движению кисти, превратившему медь в золото, воссиявшее в грязной темени подвала. Настоящий талант!

 Так оно и оказалось. Люба стала известной, даже знаменитой художницей. Причем знаменитостью мировой. Лучшие музеи мира считают за честь получить ее картину. 

 А мы с Колей Мытаревым все еще бежим трусцой по улице Горького и тащим портрет члена Политбюро Кунаева – вниз головой, хотя и улицы такой уже нет и член политбюро давно в могиле.

ВНУКИ НАЦИСТОВ В ИЗРАИЛЕ

Они приняли иудаизм и обосновались на родине жертв своих предков

В Израиле живут около 300 принявших гиюр немцев, некогда имевших отношение к нацистской партии, и один из них — 56-летний правнук Адольфа Гитлера, профессор Еврейского Университета.

C журналистом газеты «The Guardian» он встретился с условием не указывать в печати его имя и фамилию. Он предпочитает их не называть: они раскроют тайну его происхождения, а значит и всю драму его жизни.

Его бабку звали Эрна Патра Гитлер. До самых последних дней своей жизни она была фанатичной нацисткой. Бабушка вышла замуж за сына сводного брата Гитлера Ганса и страшно гордилась принадлежностью к клану рейхсфюрера, хотя после войны предпочла убрать из своей фамилии букву "т". Его родители оба служили в вермахте. Отец развелся с матерью незадолго до его рождения в 1952 году. Мать все подробно рассказала своему сыну о его происхождении, показала документы и фотографии. У него нет внешнего сходства с фюрером, он никак не связан с ним генетически.

«Я ненавижу Гитлера – говорит он - Я не связан кровью ни с ним, ни с его семьей. Ганса, моего деда, я видел только однажды, когда мне было 12 лет. Он был очень хороший человек, ни жестокости, ни страсти в нем не было. Моей бабке Эрне было приятно выйти за него замуж и вступить в клан Гитлера. Ее я тоже не знаю. Она не была частью моей семьи. После войны бабушка изменила фамилию, но ее убеждения оставались прежними».

Профессор поясняет, что его мать разорвала все отношения с Гитлерами. «Она работала машинисткой для вермахта в Польше, и видела много убитых евреев, повешенных на городских площадях. Она откровенно рассказала мне правду о войне. Кругом от того поколения немцев слышишь: «Мы только делали то, что нас заставляли, выполняли свои обязанности. Так же мои дедушка и бабушка никогда не понимали, что они сделали. Моя мать понимала. Была ли она религиозной? Она была религия сама».

Детство потомка Гитлера было трудным. Мать растила его в одиночку. Отца он видел всего несколько раз в жизни. Когда они с матерью бедствовали и жили на съемных квартирах, прочие Гитлеры были достаточно состоятельны. Отец умер, когда нынешнему профессору было 19 лет.

Его путь к иудаизму начался давно. «Это был не внезапный свет, что сошел с неба – рассказывает он. - Еще подростком я познакомился с девушкой, которая интересовалась иудаизмом, и кое-что узнал от нее. Тогда же я прочитал «Майн кампф», мне было неловко. Как человек может быть настолько глуп, чтобы поверить другому человеку, который написал это? Это ужасно. Те, кто не читал его по-немецки, не поймут, как это ужасно. Я прочитал и понял».

Когда пришло время, призыва в немецкую армию, он решил выбрать курс теологии, чтобы быть избавленным от военной службы в бундесвере. Обучение на Теологическом факультете предполагало обязательную стажировку в Израиле. «В первый раз я приехал в Израиль в начале 1970-х годов – рассказывает профессор, - и планировал провести здесь шесть недель. Я сразу почувствовал себя, как дома. И остался. Да, все это очень сложно, есть резкое различие между поколением, которое совершило преступление, и поколением, родившимся после. Но скоро она перестанет существовать».

«Я не могу слушать фашистских дискуссий, - продолжает он свой рассказ. - Я страдают каждый раз, когда слышу о неуважении к палестинцам. Еще слишком мало времени прошло после Холокоста. В моей голове задержались образы Холокоста, которые я не видел, но не могу от них избавиться. Я вижу, как военнослужащий затаптывает и убивает ребенка. Возможно, это мой отец или дед. И это все, что я могу сказать. Я приехал в Израиль, потому что так чувствовал, значит, так нужно».

Однажды профессор рассказал студентам о своем происхождении, а один из них сказал ему: "Представь, что твой дед мог отправить мою бабушку на мыло". Когда о его истории стало известно, многие перестали с ним здороваться, а его детей в школе называли "нацистами": "Я выучил урок. Некоторые люди не хотят, чтобы ты менялся. Никогда".

Потомок другого известного фашиста, помощника Гитлера - Матиас Геринг постоянно живет в Швейцарии, но как минимум несколько месяцев в году проводит в Израиле. 49-летний племянник Германа Геринга тоже говорит, что в Израиле чувствует себя как дома. Он соблюдает Шаббат, носит кипу и выражает солидарность с еврейскими поселенцами на Западном берегу реки Иордан.

В 2000 году его физиотерапевтическая клиника обанкротилась, он потерял дом, а жена ушла от него, забрав сына. Мартин впал в глубокую депрессию. И тогда он, атеист, решил помолиться Богу. «Я сказал Ему, если Ты есть, то помоги мне прямо сейчас», — вспоминает он. Геринг убежден, что его молитвы были услышаны. «Через несколько минут зазвонил телефон. Мне позвонили из Цюриха и предложили работу». Не поверив в случайное совпадение, он взялся за изучение Библии. И уже через два с половиной года услышал «глас божий». «Он сказал мне, что хочет, чтобы я охранял стены Иерусалима и молился за избранный народ, — рассказывает Геринг. — Тогда я сказал Богу: Окей, но я думаю Ты ошибся дверью, Ты же знаешь мою фамилию. Но Бог сказал, что не ошибся и что именно я должен отправиться в Израиль».

Так в августе 2005 года Мартин впервые оказался в еврейском государстве и, по его признанию, безповоротно влюбился в еврейский народ. «И это после 44 лет ненависти к евреям», — добавляет он.