Фото из СМИ
ХАМАС опостылел даже своим "патронам": заявления катарского премьера
"То что произошло, было очень разочаровывающим".
Фото из СМИ
"То что произошло, было очень разочаровывающим".
"Катастрофа беспрецедентного масштаба".
Тропический шторм "Мелисса", который сформировался в Атлантическом океане около недели назад, с мощью урагана максимальной пятой категории вчера, 28 октября, обрушился на Ямайку. Он вызвал катастрофическое наводнение, оползни и разрушения. Его уже окрестили "штормом века".
Все проходит, как тень, но время
Остается, как прежде, мстящим,
И былое, темное бремя
Продолжает жить в настоящем.
Н. Гумилев, «Пиза» (1912)
Мы спускаемся в дантовский ад и слышим рассказ мертвеца, вонзившего зубы в затылок другого. Это граф Уголино мстит архиепископу Руджиери, предавшему его в руки врагов. Но русский поэт Гумилев полагал ту обиду давно прошедшей, забытой: «Где ж они, суровые громы / Золотой тосканской равнины, / Ненасытная страсть Содомы / И голодный вопль Уголино?» Ведь «и мукам счет и усладам / Не веками ведут — годами!»
И тем не менее — хотя «все проходит, как тень», — «былое, темное бремя продолжает жить в настоящем».

Перед лицом этого противоречия, не разъясненного поэтом, мы останавливаемся и обращаемся к высказыванию русско‑еврейского философа Льва Шестова из его книги «Афины и Иерусалим» (1938):
Обида вопиет к небу, если больше не к кому взывать. Конечно, в иных случаях, даже очень часто, почти всегда, обида повзывает и умолкает: люди забывают и огорчения, и тяжелые потери. Но бывают обиды незабываемые. Пусть отсохнет моя рука, пусть прилипнет мой язык к гортани, если я забуду тебя, Иерусалим, — все уже два тысячелетия повторяем за псалмопевцем его заклинание… По‑видимому, когда человек чувствует так тяжко обиду, как это чувствует псалмопевец, его мышление совершенно неожиданно претерпевает в самом своем существе какие‑то непонятные и таинственные изменения. Он не может забыть Иерусалима, но забывает о власти необходимости, о непреоборимости этого неизвестно кем, когда и зачем так страшно вооруженного врага и, ничего вперед не загадывая и не рассчитывая, вступает с ним в страшный и последний бой.
Философ ссылался здесь на два стиха псалма (136/137:5–6):
«Если я забуду тебя, Иерусалим, — забудь меня, десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего».
Эти стихи ведут его к книге Иова. По словам Шестова, Иов «требовал, чтобы то, что было, стало небывшим, чтобы убитые дети оказались бы неубитыми, чтобы сожженное добро оказалось несожженным, чтобы утерянное здоровье — неутерянным». И «Б‑г вернул Иову и его стада, и его здоровье, и убитых детей».
Но ведь такое прочтение расходится с библейским текстом! Там написано: «И благословил Б‑г последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери» (Иов, 42:12–13). У Иова в последние его дни родились другие дети, а старые, рожденные в прежние дни, не вернулись к жизни.
Может ли Б‑г вернуть убитых детей, сделать то, что было, небывшим? Или обречен Уголино вечно слышать, как четыре его сына просят хлеба, замурованные в «голодной башне»? И как быть с четырьмя сыновьями Федора Павловича Карамазова, каждый из которых, кроме младшего, в том или ином смысле убийца? Один из них говорит про другого и про отца своего: «Один гад съест другую гадину, обоим туда и дорога!»
Мы находимся в дантовском аду, в романе «Братья Карамазовы», который Достоевский написал в подражание «Божественной комедии». И в этом аду старец Зосима, наставник Алеши Карамазова, читает книгу Иова.
С тех пор — даже вчера еще взял ее — и не могу читать эту пресвятую повесть без слез. А и сколько тут великого, тайного, невообразимого! Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог господь отдать любимого из святых своих на потеху диаволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться пред сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть святой мой ради меня!» Но в том и великое, что тут тайна, — что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе. Пред правдой земною совершается действие вечной правды.
Земная правда — у штабс‑капитана Снегирева. Умирающий сын говорит ему: «Папа, не плачь… а как я умру, то возьми ты хорошего мальчика, другого… сам выбери из них из всех, хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня…» А Снегирев шепчет в отчаянии: «Не хочу хорошего мальчика! Не хочу другого мальчика! <…> Аще забуду тебе, Иерусалиме, да прильпнет…»
«Что он это такое про Иерусалим…» — спрашивает Коля Красоткин Алешу. И тот отвечает: «Это из Библии: “Аще забуду тебе, Иерусалиме”, то есть если забуду все, что есть самого у меня драгоценного, если променяю на что, то да поразит…»
Здесь скрыта отсылка к истории древнего страдальца, у которого вместо старых детей родились новые.
И Зосима спрашивает: «Да как мог бы он, казалось, возлюбить этих новых, когда тех прежних нет, когда тех лишился? Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?» И отвечает: «…старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость…»
Утешаться отцу не следует, как нельзя забыть Иерусалим, но горе его Бог обратит в тихую радость. И таково же наставление Зосимы, обращенное к безутешной матери:
А это, — проговорил старец, это древняя «Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться, потому что их нет», и таковой вам, матерям, предел на земле положен. И не утешайся, и не надо тебе утешаться, не утешайся и плачь, только каждый раз, когда плачешь, вспоминай неуклонно, что сыночек твой — есть единый от ангелов Божиих — оттуда на тебя смотрит и видит тебя, и на твои слезы радуется, и на них Господу Богу указывает. И надолго еще тебе сего великого материнского плача будет, но обратится он под конец тебе в тихую радость, и будут горькие слезы твои лишь слезами тихого умиления и сердечного очищения, от грехов спасающего.
Старец цитирует здесь пророка Иеремию (Иер., 31:15–17), но утаивает смысл пророческого высказывания, потому что в подлиннике речь идет о возвращении Израиля из вавилонского плена в Иерусалим, в Сион:
Так говорит Г‑сподь: голос слышен в Раме, вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет. Так говорит Г‑сподь: удержи голос твой от рыдания и глаза твои от слез, ибо есть награда за труд твой, говорит Г‑сподь, и возвратятся они из земли неприятельской. И есть надежда для будущности твоей, говорит Г‑сподь, и возвратятся сыновья твои в пределы свои.

Библию Достоевский не может читать без слез, она — в его сердце. И поневоле встает вопрос, заданный Аароном Штейнбергом в статье «Достоевский и еврейство» (1928): «И в этом сердце могла зародиться и расцвести вражда к тому народу, который понес божественную книгу в мир, который ради нее принял на себя всю муку исторического существования?»
Ответ Штейнберга таков: для Достоевского «богоизбранный русский народ и есть в сущности ныне воскресший Израиль». И «если историческая истина, будущее и спасение всего рода человеческого поручены провидением России и русским, тогда все странствующие по свету евреи всего лишь историческая пыль — “жиды, жидки, жидишки”». Великий писатель напоминал Штейнбергу «древнейших еврейских провидцев, еще не удостоившихся вознестись на ту высшую вершину пророчества, с которой преемникам их и продолжателям скоро раскрылась во всей своей безмерности всеобъемлющая и всепримиряющая всечеловечность».
Сам Достоевский как раз полагал, что «стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите».
Так в «Пушкинской речи», а в черновых набросках к роману «Братья Карамазовы» старец Зосима говорит совсем иное: «…Бог дал родных, чтоб учиться на них любви. Общечеловеки ненавидят лиц в частности». Любовь к родным, по мнению старца, обладает такой силой, что Иисус при втором пришествии простит даже первосвященника Каиафу, пославшего его на распятие, ибо Каиафа «народ свой любил, по‑своему, да любил».
Очевидно, Зосима имел в виду слова Каиафы: «Если оставим Его так, то все уверуют в Него, и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом… Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин., 11:49–50).
Увы, от любви к своим до ненависти к другим — один шаг, особенно если другие властвуют над тобой, как русские властвовали над поляками. Об этом у Достоевского — сцена в селе Мокрое. В трактире Митя Карамазов встречает двух поляков, один из которых — бывший любовник, совратитель его Грушеньки. Но Митя не в претензии. Он предлагает выпить за Польшу. За Польшу поляки пьют, но за Россию пить отказываются, разве что за Россию «в пределах до семьсот семьдесят второго года».
— Дурачье же вы, панове! — сорвалось вдруг у Мити.
— Па‑не!! — прокричали оба пана с угрозою, наставившись на Митю, как петухи. Особенно вскипел пан Врублевский. — Але не можно не мець слабосьци до своего краю? — возгласил он.
Он «имеет слабость до своего краю», а Россию ненавидит. А бывает, что свой народ, свое сословие становятся предметом ненависти ради сочувствия к униженным и оскорбленным. Между любовью к своим и сочувствием к другим мечется мысль поэтов, философов, ученых, таких как мой коллега из Беркли профессор Дэниел Боярин.
В 2023 году вышла его книга «Негосударственное решение: еврейский манифест». «Государственное решение», то есть Государство Израиль, Боярин отвергает ради прав палестинского народа, бесстыдно, с его точки зрения, попранных. Но и отказаться от своего еврейства, от любви к еврейской культуре профессор тоже не может. Остается признать, что евреи — диаспоральный народ и в диаспоре должны остаться.
Еще прежде, в 2015 году он издал книгу с названием «Странствующее отечество: Вавилонский Талмуд как диаспора». В центре книги — рассказ о четырех законоучителях, что отплыли из Бари на юге Италии и попали в плен к пиратам. Одного выкупили александрийские евреи, другого — евреи Кордовы, третьего — община Кайруана в Тунисе, а четвертого — неизвестная община.
Вместе с выкупленными учителями Талмуд пришел к евреям, не знавшим его. Об этом так сказал Рабейну Там, живший в XII столетии во Франции: «От Бари выйдет Тора и слово Г‑сподне — из Отранто». Он переиначил речение пророка Михея (4:2): «От Сиона выйдет Тора и слово Г‑сподне — из Иерусалима».
Нет, не из Сиона, не из Иерусалима, а из двух портов на берегу Адриатики!
Я не буду вступать в спор с Бояриным, ибо всякий политический спор — риторика, уводящая от истины. Скажу только, что правда униженных и оскорбленных — земная, мимоидущая, а не Б‑жия, не вечная.
Свидетельство тому — стихотворение Цветаевой «Заводские» (1922): «Что над городом утвержденных зверств, / Прокаженных детств, / В дымном олове — как позорный шест. / Голос шахт и подвалов, / — лбов на чахлом стебле! — / Голос сирых и малых, / Злых — и правых во зле <…> / И навстречу, с безвестной / Башни — в каторжный вой: / Голос правды небесной / Против правды земной».
Если «правым во зле» дать волю, мир зальется кровью, мы знаем это по опыту.
С земной правдой можно попасться в лапы к черту, как попался Иван Карамазов, отказавшийся от высшей гармонии ради слезинки одного замученного ребенка. Взамен он получил длинную цепь аргументов, обосновывающих необходимость зла. Логика черта противоположна логике Каиафы: если Каиафа погубил одного, чтобы многие спаслись, то черт губит многих, чтобы получить в итоге одного праведника. В этом он видит свое высшее предназначение:
Я ведь знаю, в конце концов я помирюсь, дойду и я мой квадриллион и узнаю секрет. Но пока это произойдет, будирую и скрепя сердце исполняю мое назначение: губить тысячи, чтобы спасся один. Сколько, например, надо было погубить душ и опозорить честных репутаций, чтобы получить одного только праведного Иова, на котором меня так зло поддели во время о́но! Нет, пока не открыт секрет, для меня существуют две правды: одна тамошняя, ихняя, мне пока совсем неизвестная, а другая моя. И еще неизвестно, которая будет почище…
Здесь, собственно, заканчивается мое эссе. Далее следуют извинение и оправдание. Я не хотел обидеть читателя, тем более загнать его в тоску. Ведь за дантовским адом следует чистилище, а за чистилищем рай. И если мы нашли ад здесь, на земле, то, может быть, и рай найдем, как нашел его старший брат Зосимы. Со смертного одра своего он утешал ту, что дала ему жизнь: «Мама… не плачь, жизнь есть рай, и все мы в раю, да не хотим знать того, а если бы захотели узнать, завтра же и стал бы на всем свете рай… Пусть я грешен пред всеми, зато и меня все простят, вот и рай. Разве я теперь не в раю?»
И в самом деле, где прощают, где зла не держат, там и рай! Вот только попасть в этот рай удается немногим — мешает черт, спрятавшийся в деталях.
Как изгнать черта? Какие логические аргументы ему противопоставить? Может быть, аргументы здесь вообще ни к чему? Алеша, во всяком случае, предлагает Ивану на какое‑то время от логики отрешиться: «Я думаю, что все должны прежде всего на свете жизнь полюбить. — Жизнь полюбить больше, чем смысл ее? — Непременно так, полюбить прежде логики, как ты говоришь, непременно чтобы прежде логики, и тогда только я и смысл пойму».
И если в этом только дело, то, полюбив жизнь, мы поймем смысл книги Иова и слов псалмопевца: «Аще забуду тебе, Иерусалиме…»
В Еврейском музее и центре толерантности в Москве до 11 января 2026 года работает выставка «Яков Чернихов. Образ будущего. Архитектурные фантазии русского авангарда». Проект посвящен творчеству выдающегося визионера, на столетие вперед, задолго до появления цифровой реальности, предвосхитившего развитие архитектуры, урбанистики, графического веб‑дизайна.
Эта выставка очень по духу Еврейскому музею, важным направлением деятельности которого с самого момента открытия является изучение искусства авангарда. Памятник конструктивистской архитектуры, Бахметьевский гараж, творение Константина Мельникова, — здание, в котором находится музей. Величайшим новатором авангарда был коллега и современник Мельникова Яков Георгиевич Чернихов, герой нового проекта Еврейского музея.

В эпоху больших экспериментов, время зарождения новых стилей, форм и направлений еврейские художники и архитекторы, как, впрочем, и режиссеры и поэты, оставили яркий след. Получив возможность свободного творчества после ликвидации черты оседлости, евреи смогли не только вписаться в модернизационные процессы, но и повлиять на них и стать истинными новаторами. Все это непосредственно относится к Чернихову, «непонятому гению», как назвал его исследователь Дмитрий Хмельницкий.
Уездный Павлоград Екатеринославской губернии в конце XIX века считался центром торговли мукой и зерном. Здесь жил не слишком удачливый в предпринимательстве представитель мещанского сословия Рова‑Акива Моисей‑Фаликович Чернихов. Служил приемщиком посуды на казенном водочном заводе. Семья у Ровы‑Акивы и его жены Розели Исааковны (Маргариты) была немаленькой: 11 детей, пять девочек и шесть мальчиков. Сын Яков родился в 1889 году.
Михаил Иванович Сапожников был учителем рисования в 6‑классном городском училище, куда приняли мальчика. Художник‑символист, поклонник Беклина, он сыграл существенную роль в пробуждении интереса к искусству у своего ученика. Интерес этот не ускользнул от внимания отца, отдавшего сына в учебу «мальчиком» в фотографическое ателье.
Фотография тогда была едва ли не единственным доступным видом искусства для евреев.
Однако, обучившись фотопечати и ретуши, Яков Чернихов твердо решил «пойти по живописи». На согласие родителей, равно как и на их финансовую помощь, рассчитывать не приходилось.
Заработав немного денег грузчиком на лесных пристанях, Яков в 1906 году сбежал в Одессу и поступил в императорское Художественное училище имени великого князя Владимира Александровича — тогдашний филиал императорской Академии художеств. В разные годы здесь учились Натан Альтман, Исаак Бродский, Давид Бурлюк, Борис Анисфельд.

Ранние пейзажи будущего виртуоза графики и великого архитектурного визионера представлены на выставке. Вид почти вросшего в землю родного дома в Павлограде, карикатуры, учебные штудии красноречиво свидетельствуют о страстном желании Чернихова овладеть мастерством, напряженных поисках собственного стиля.
Крайне стесненному в средствах студенту приходилось подрабатывать биндюжником, резчиком по дереву и металлу, мастером по раскраске диапозитивов, столяром и маляром. 18‑летним он женился на студентке Одесской консерватории Лане Белявской.
Кураторы проекта Мария Гадас и Андрей Чернихов, внук художника, не закладывали в свой проект биографического принципа, хотя таймлайн под названием «Погружение», имеющийся в первом зале, дает представление о жизненной траектории Якова Чернихова.

Архитекторы выставки Кирилл Асс и Надя Корбут создали парадоксальное и абсолютно свободное пространство фантазии. С помощью мультимедиа и анимации на стенах оживают геометрические композиции, рисунки, посвященные новой эре урбанистики и индустриализации, мотивы которых с необычайной виртуозностью создавал Яков Чернихов.
Экспозиция состоит из восьми разделов. Для каждого выбран свой цвет — жемчужный, охристый, терракотовый, черный.
Пространства плавно перетекают друг в друга. Движение замедляется возле четырех инсталляций, где реконструированы важные для Чернихова места, имеющие точные адреса: его кабинет, лаборатория в научном институте, проектная мастерская и учебный класс.
Одним из главных людей для Чернихова, чью фотографию с дарственной надписью он хранил до последних дней, был Леонтий Николаевич Бенуа, представитель славной артистической династии, знаток исторических стилей, плодовитый архитектор и выдающийся педагог. Именно Бенуа ходатайствовал о переводе Чернихова с живописного на архитектурный факультет Академии художеств в Петербурге: сюда он поступил как стипендиат, с отличием окончив в 1912 году Художественное училище в Одессе.
В комнате, изображенной на акварели Леонтия Бенуа «Интерьер мастерской», Чернихов часто бывал. Даже одно время снимал квартиру рядом, чтобы иметь возможность регулярных встреч со своим учителем.
Еще одним «собеседником» Чернихова, с которым многие годы он мысленно вел диалог, был итальянский мастер XVIII века Джованни Баттиста Пиранези. На выставке — его лист из серии «Темницы». Не случайно Чернихова называли советским Пиранези.

Так твердил Яков Чернихов своим ученикам, стремясь развить у них пространственное мышление, творческое начало, заразить пристрастием к сочинительству. Педагогом он был прирожденным, и преподавать начал рано, сам еще будучи студентом.
На протяжении своей жизни Яков Георгиевич преподавал архитектурное проектирование, строительное искусство, начертательную геометрию, черчение, каллиграфию, рисунок.
Графика составляла основу творчества Чернихова, а воображение — основу его уникального педагогического метода, им самим разработанного и внедренного на практике. Он называл его «методом композиционного сочинительства», в котором сочетались супрематизм и беспредметность, ритм соотношений и асимметрия, динамика и логика конструктивизма.
Принципы собственного метода Чернихов изложил в серии трудов, опубликованных с 1927 по 1931 год. «Искусство начертания», «Основы современной архитектуры», «Орнамент. Композиционно‑графические построения», «Конструкция архитектурных и машинных форм», «Архитектурные фантазии. 101 композиция» — это одновременно художественные манифесты и учебники, не утратившие актуальности по сей день.

Экспериментируя в области беспредметной графики, Чернихов изобрел чрезвычайно полезный в художественном образовании конструктивно‑графический метод, так называемую эксприматику (от французского глагола exprimer — выражать). С помощью геометрических форм эксприматика позволяет выразить конструктивную сущность предмета.
Вслед за конструктивистской «Эсприматикой» Чернихов сочиняет графический цикл под названием «Аристография» (от греческого aristo, то есть изящнейший). Появлению этой серии способствовала работа Чернихова в лаборатории Военно‑микробиологического института РККА, где он занимался гравировкой изображений микроорганизмов, прибегая к помощи туши и тончайшей иглы.
Увиденное в микроскоп художник превращал в композиции, напоминающие цепочки микроорганизмов.

Трудовая книжка Якова Георгиевича Чернихова пестрела записями.
В 1930‑х годах он работал старшим инженером «Тремасса» — Ленинградского треста заводов массового производства, в состав которого входило предприятие «Красный гвоздильщик». Именно по проекту Якова Чернихова здесь, на 25‑й линии Васильевского острова, был построен канатный цех с 30‑метровой водонапорной башней, напоминающей гвоздь и ставшей ярким примером промышленной архитектуры Ленинграда эпохи конструктивизма.

И хотя принято считать, что канатный цех (его макет включен в экспозицию) — единственная реализованная постройка Чернихова, сам архитектор в своих мемуарах упоминал, что за время службы в разных проектных институтах с 1927 по 1936 год выполнил «свыше 60 объектов — жилых, учебных, транспортных, металлообрабатывающих, химических, общественных и прочих сооружений. Большинство из них осуществлено в натуре».
На фоне изменившейся социально‑политической ситуации 1930‑х годов в стремлении подальше уйти от реальности Чернихов создает серию «Архитектурные сказки». Это абсолютные фантазии, причем очень маленького формата. Есть предположение, что «сказки» связаны с детскими воспоминаниями Якова Георгиевича о родном Павлограде, где было много пещер, гротов и подземных галерей. В их сумраке с косым светом он мальчишкой прятался с друзьями.

И в этих «снах наяву» Чернихову вновь особенно близок оказывается Пиранези.
С новаторством и авангардом к тому времени в основном было покончено, сменилась парадигма, провозглашался принципиально новый подход в идеологии архитектуры. Чернихов, как и многие его коллеги, подвергся жесткой критике. Его книги изымались из библиотек, уже подготовленные к печати труды не были изданы.
Унизительным понятием «черниховщина» маркировались «буржуазно‑обывательские тенденции» в архитектуре.

Под тяжестью обстоятельств в попытке отстоять право на собственный голос Яков Георгиевич пишет письмо Сталину, к счастью, оставшееся неотправленным…
В 1942 году по заказу наркомата обороны СССР Яков Чернихов трудится над научной монографией «Военная маскировка», предназначенной для военных учебных заведений. Цветные композиции, скорее напоминающие абстрактную живопись, убеждают нас сегодня, что художник, даже высказываясь в такой сугубо утилитарной военной теме, остается свободным.

Чернихов не увидел опубликованной свою книгу «Построение шрифтов»: она вышла в 1958 году, уже после его кончины.
Исследовать шрифты этот неугомонный человек начал еще в раннюю пору своего творчества.
После войны, в 1945 году, он вновь берется за научное исследование, обещавшее стать пособием для архитекторов по правилам воспроизведения шрифтов и букв.
Чернихов собирает материалы по русской тайнописи, иберийскому, грузинскому, сирийскому, иудейскому, бирманскому и тибетскому алфавитам, персидской клинописи. Разрабатывает метод, благодаря которому графические дизайнеры смогли бы выстраивать шрифт независимо от языка.
Все величайшие прогнозы Чернихова — человека, предвосхитившего будущее, почти столетие назад уверенно строившего понятное нам лишь сегодня виртуальное пространство, — воплотились в работах современных дизайнеров и архитекторов, в современном кино и даже видеоиграх.
Следователь: Что это за цепочка у вас на шее?
Арестованный: Цепочка у меня на шее? Это звезда Давида…
Следователь: Мне, разумеется, необходимо расследовать обстоятельства, касающиеся обвинения. Вопросы, которые я задаю, должны доказать вашу причастность или непричастность по обвинению. Полицейский особо подчеркивает данное обстоятельство в их отчете.
Арестованный: Что на мне была цепочка со звездой Давида?
Следователь: Да.
Арестованный: И что же?
Следователь: Они сочли, что упомянутое обстоятельство и нахождение в непосредственной близости к пропалестинским протестующим…
Арестованный: Могу я минуту переговорить со своим адвокатом?
Следователь: Конечно, можете.
Адвокат: Меня беспокоит этот вопрос о звезде Давида.
Следователь: Почему это вас беспокоит?
Адвокат: Я изложу причины своей обеспокоенности после консультации.
Следователь (с раздражением): О´кей! Время 2 часа 9 минут утра. Я останавливаю допрос. <…>
Следователь (с паузами, подбирая слова): Прежде всего, перед тем как мы продолжим, задаваемые мной вопросы не преследуют цели кого‑либо оскорбить или подвергнуть кого‑либо дискриминации. Я хочу, чтобы это было в протоколе. Однако полицейские указали в своих отчетах, что они сочли, поскольку звезда Давида наличествовала видимым образом, люди могли быть оскорблены ее присутствием, это возбуждало вражду. <…>

Эта сцена — не фрагмент пьесы, навеянной Кафкой и Оруэллом, и не инсценировка из жизни первых лет Третьего рейха в современных декорациях. Это расшифровка видеозаписи допроса в лондонском полицейском участке от 30 августа 2025 года. Запись была передана британской газете The Telegraph, она доступна для просмотра на официальном канале издания в ютубе.

Ассоциация с Оруэллом, когда мы говорим об атмосфере, царящей ныне в британской общественной жизни, не случайна. Свой роман‑антиутопию «1984», предупреждающий об опасности грядущего тоталитаризма, он писал прежде всего об Англии и для Англии, которую хорошо знал и глубоко понимал.
При написании романа «1984» Оруэлл, несомненно, использовал свой опыт работы на Би‑би‑си. Комната, в которой проходили редакторские совещания Восточной службы — номер 101, находилась в здании штаб‑квартиры Би‑би‑си на Портленд‑Плейс, которое само по себе являлось архитектурным прототипом «Министерства правды» («Миниправ»). В описании концепции интеллектуального двуличия и головокружительных перемен курса политической линии очевидно слышится нечто, с чем ежедневно сталкивался Оруэлл .

Итак, 29 августа нынешнего года британский юрист пришел к израильскому посольству в Лондоне, чтобы наблюдать за пропалестинской демонстрацией. Он снял на камеру более 30 случаев противоправных действий протестантов и реакцию на это — вернее, отсутствие реакции — лондонской полиции. Наблюдатель был задержан, в наручниках доставлен в полицейский участок. Там его допрашивали в течение 10 часов. Он был обвинен в оскорблении протестантов и разжигании вражды. По утверждению полиции, осуществил он это тем способом, что… на нем была цепочка с маген Давидом.
Впоследствии полиция заявила, что задержанный многократно нарушал полицейское распоряжение о разделении противоположных групп протестантов, и именно это, а не то, что на нем был маген Давид, явилось причиной задержания и 10‑часового ночного допроса в участке.
«Полиция объясняла мне, что ношение звезды Давида враждебно по отношению к протестантам. В то же время мы видим множество транспарантов с антисемитскими лозунгами, их выкрикивают в сторону евреев, и это проходит безнаказанно».
Министр иностранных дел Израиля Гидеон Саар в своем посте в сети Х назвал произошедшее моральным позором и заявил: это показывает, что «свирепый антисемитизм, распространяемый через “пропалестинские” марши, отравил британские улицы». «Британские власти обязаны действовать: запретить антисемитские лозунги и провести полное служебное расследование», — заявил Саар.

Легко представить, что произошло бы в Лондоне и по всей стране, если бы полиция задержала, например, какую‑нибудь даму в хиджабе за то, что ее наряд враждебен по отношению к окружающим. Скрутила бы ей руки, надела наручники и 10 часов ночью допрашивала бы в участке по данному поводу. Многотысячные марши против исламофобии и расизма неделями, наверное, бушевали бы по всей Великобритании. В парламенте кипели бы страсти. Был бы, пожалуй, объявлен месячник общенационального покаяния.
В последнее время в Великобритании арестовывают до 30 человек ежедневно за «крайне оскорбительные» (юридическая формулировка) высказывания, комментарии в соцсетях и сообщения в интернете, квалифицируемые как уголовное преступление. Такие данные приводит The Times. И многократно большее число британцев ежедневно привлекается к административной ответственности со всеми вытекающими последствиями, как то: проблемы на работе, разрыв с друзьями, осложнения в семейной жизни, за «непреступные инциденты разжигания ненависти». Как правило, эти речепреступления (перефразируя Оруэлла) касаются «оскорбления» секс‑меньшинств, произвольно трактуемого «расизма», слишком активного выказывания недовольства «политикой партии» на местах и, разумеется, «исламофобии».
Иными словами, в Великобритании, колыбели и бастионе личных прав и свобод, осуществляется жесткий политический и идеологический контроль в отношении обычных граждан, вплоть до уголовного преследования инакомыслящих.
Из громких недавних дел: в сентябре в аэропорту Хитроу на выходе из самолета был арестован автор комедийных скетчей Грэм Линехан за «возбуждение ненависти к трансгендерным людям в интернете», то есть за шутки, которые он себе позволил в соцсетях. Ввиду популярности Линехана и последовавшего громкого международного резонанса позже его «деяние» было переквалифицировано с уголовного преступления на «непреступный инцидент по разжиганию ненависти».
При такой эмоциональной чуткости и «сверхчувствительности» к высказываниям, могущим быть истолкованными как оскорбление или могущим породить враждебность между гражданами, кажется странным отношение властей к антисемитскому беснованию и насилию на улицах. Какому‑нибудь стороннему наблюдателю, не знакомому с политическими реалиями, верящему в идеалы британского либерализма, эта ситуация показалась бы отвратительно необъяснимой.
На самом деле это оруэлловское двоемыслие совершенно закономерно. Великобритания превращается в тоталитарное государство.
На протяжении последних десятилетий неомарксистская идея — «критическая расовая теория», «критическая гендерная теория» и прочее — претворяется в государственную идеологическую доктрину с законодательным закреплением. Это законы об однополых браках, законы о гендерных и трансгендерных меньшинствах, соответствующие требования к учреждениям образования (повлекшие среди прочего закрытие ряда религиозных еврейских школ ), законодательно санкционированное вмешательство в жизнь семьи, законы об «исламофобии», упомянутые законы о «чистоте речи» и т. д.
В том, что «сионисты» являются «социал‑угнетателями», адепты британского социализма наследуют классическим идеям, как они изложены в статье К. Маркса «К еврейскому вопросу» (1843). То, что политбюрократия осуществляет «справедливый контроль» в обществе, чтобы не дозволять притеснения и оскорбления чувств «угнетенных», в данном случае исламистского «меньшинства», тоже знакомо. Таким образом правящие функционеры, не имеющие поддержки большинства населения, намерены решать проблему легитимизации, сохранения и усиления своей власти. Единственным способом это осуществить, кроме войны, является дальнейшая радикализация и нагнетание напряженности в обществе, что, в конце концов, оправдало бы отказ от демократических норм и процедур и объяснило необходимость репрессий в отношении политических конкурентов. Чернь не должна решать судьбу демократии. Поэтому отношение власти к происходящему вполне понятно: все идет по плану.
Пожалуй, если бы «сионистов» в Англии не было, некоторое их количество следовало бы завезти специально. Благо, тут не нужны миллионы, как с «угнетенными меньшинствами». Достаточно, чтобы набралось на сионистское лобби.
Следующим фактором является само «угнетенное меньшинство». Миллионы мигрантов были целенаправленно завезены в страну в социологически обоснованном расчете на то, что они и их потомки будут вечно голосовать за своих «благодетелей». Британские политики не только зависят он настроений этой группы населения. Члены парламента и руководители партий не стесняются публично заявлять, что принимают законы и меняют политические решения под давлением «угнетенного меньшинства» и под страхом террористических угроз в их адрес . В том числе в этом признавался Стармер, еще в бытность лидером оппозиции .
Наконец, Великобритания традиционно проводит политику сдерживания Израиля на Ближнем Востоке и никогда не стеснялась в средствах. После военных успехов Израиля, изменивших баланс сил в регионе, такая политика интенсифицировалась и стала открыто антиизраильской.
Об этом недавно заявила в парламенте лидер консерваторов Кеми Баденок:
Совершенно ясно, что отношения между Великобританией и Израилем стали напряженными в результате действий этого правительства. По их собственному признанию, под давлением «задних скамеек» (радикальное «прогрессивное» крыло лейбористов. — Г. Х.) премьер‑министр принимал неверные решения, одно за другим, уменьшая наше влияние в регионе. (Крики: «Позор!») Они могут кричать: «Позор!» сколько угодно, господин спикер. Мы знаем, что это правда <…> После убийства двух человек в синагоге в Манчестере правительство обязано сделать все, что возможно, для искоренения антисемитизма в Великобритании. Антиизраильские протестанты, которые превратили наши улицы в театр ненависти, молчат по поводу прекращения огня. Это показывает нам их реальные мотивы.

Кеми Баденок, видимо, соблюдает приличия. Не нужно знать каких‑то секретов, чтобы прийти к выводу, что «их реальные мотивы» — это в первую очередь мотивы самих заседающих в парламенте и тех, кого они обслуживают.
Рецепт британской «национальной политики» прост и неизменен со времен колонизации Индии. Для того чтобы контролировать ситуацию и минимизировать затраты, нужно стравить две этнические группы, желательно с помощью третьей силы, и позволить им воевать. После этого можно бесконечно и красиво заниматься мирным урегулированием конфликта, то есть поддерживать конфликт на нужном уровне. То же самое было проделано на Ближнем Востоке. То же самое теперь делается внутри страны. Разница в том, что тут стравливаются не просто этнические группы, а группы с различной идейной идентичностью.
Для того чтобы новое мусульманское население не выступило против своих прогрессивных благодетелей, чья идеологическая повестка полностью противоречит традиционным ценностям ислама, надо указать им на «врага» и поддерживать в борьбе с этим «врагом». Именно функцию «врага» выполняют «сионисты».
Организацией и «подогревом» перманентного «палестинского протеста» координированно занимается абсолютное большинство СМИ во главе с Би‑би‑си. При этом сами заказчики периодически делают политкорректные заявления или скорбят на камеру — например, о жертвах террористического нападения на синагогу в Манчестере.
После нападения на синагогу в Манчестере Стармер в беседе с популярным блогером в ответ на вопрос, является ли лозунг протестантов «Палестина от реки до моря» антисемитским, вынужден был признать: да, это антисемитский лозунг. Если следовать упомянутым британским законам о «разжигании вражды» и практике их применения, теперь необходимо арестовать сотни тысяч протестантов и провести в отношении них расследование на предмет совершения преступления. Напомним, это было сделано в отношении человека, у которого просто на шее была цепочка со звездой Давида! Разумеется, ничего подобного не последовало. Зато Стармер еще раз рассказал, что борется с «антисемитизмом, исламофобией и всеми формами ненависти».
Параллельно звучат грозные предупреждения о неминуемой угрозе «крайне правого» экстремизма. В идеале, конечно, неплохо было бы организовать какой‑нибудь «правоэкстремистский» антисемитский инцидент, но тут есть ряд проблем.
Дело в том, что какого‑то организованного экстремистского «праворадикального» политического движения в Великобритании нет. Те, кого правящая политбюрократия клеймит «крайне правыми», на самом деле вполне законопослушные граждане умеренных консервативных взглядов. Они как раз выступают за соблюдение закона и против беспорядков. Это очевидно хотя бы из того, что говорит и что делает лидер этого движения Томми Робинсон.
Среда, где можно было бы теоретически найти почву и исполнителей для такого замысла, — это футбольные хулиганы, «ультрас». Но тут, похоже, инерция запущенных процессов вывела ситуацию из‑под контроля руководителей.
Возможность сама плыла им в руки. Но из‑за чрезмерного рвения деятелей на местах разгорелся грандиозный скандал, который может и должен иметь далеко выходящие за пределы футбола последствия.
Полиция Бирмингема запретила болельщикам израильского футбольного клуба «Маккаби» присутствовать на игре с «Астон Виллой» в матче турнира Лиги Европы. Сделано это было «из соображений безопасности».
Параллельно депутат парламента от региона Аюб Хан заявил, что болельщики «Маккаби» — агрессивные расисты, угрожающие мусульманскому населению и спокойствию в городе. Сам он, кстати, уже несколько месяцев возглавляет кампанию протеста против участия «Маккаби» в турнире. Ряд других видных деятелей протестного движения заявили, что болельщикам «Маккаби» «не должно быть пощады», и тому подобное.
Регулярные антисемитские марши в Лондоне, разумеется, являются реализацией права британцев на свободу слова и мирный протест. Но в Бирмингеме речь идет не о протесте. Полиция ясно дала понять, что речь об угрозе физической расправы. Поэтому тем, кому угрожают расправой, было запрещено появляться на стадионе.
Таким образом, полиция Бирмингема фактически заявила, что не может или, скорее, не хочет выполнять свои функции и отказывается защищать людей при угрозе насилия. Это, конечно, новая страница в истории британской демократии.
Английские политические философы Томас Гоббс и Джон Локк, отцы современной либеральной демократии, много лет назад представили концепцию «общественного договора». В рамках этой концепции гражданин отказывается от части своих прав, в частности права на насилие, в пользу государства, а государство, в свою очередь, должно обеспечивать безопасность граждан. К примеру, если гражданину кто‑либо угрожает, или его обокрали, или еще как‑то нарушили его права, ему следует обратиться в полицию, а не расправляться с обидчиком самостоятельно. Гоббс назвал последнее недопустимым положением вещей, «войной всех против всех» (Bellum omnia contra omnes). Чтобы избежать этого, свободные граждане соглашаются установить гражданское общество и государство. Подобное положение является краеугольным камнем современной цивилизации. А Великобритания, как известно, традиционно полагает себя самым цивилизованным государством в мире.
Британской полиции не привыкать иметь дело с агрессивными футбольными фанатами. Очевидно, что при желании безопасность болельщиков была бы обеспечена. Поэтому широкая публика восприняла это решение как политическое.
Люди воспринимают происходящее как сигнал. Запугивание, угрозы физической расправы в отношении наших меньшинств поощряются. То есть, если вы хотите угрожать евреям, нападать на них, мы ничего не сможем с этим поделать. Невозможно согласиться с тем, что это оперативный вопрос полиции. Это не оперативный вопрос. Если полиция не может гарантировать безопасность людей на улицах Соединенного королевства, нам, вероятно, надо задействовать армию. Это фундаментальная проблема, определяющая, какой страной мы станем в 2025 году. Премьер‑министр и министр внутренних дел должны действовать сейчас же. Довольно пустых слов. Что бы мы сейчас слышали от премьер‑министра Стармера и министра внутренних дел Шабаны Махмуд, если бы это были «правые» хулиганы, угрожающие болельщикам, скажем, команды, чьи игроки относятся к расовому меньшинству? Что мы сообщаем остальному миру о том, чем является Англия? Это не Британия, где я родился, это совершенно не Британия, где я хочу жить. Мы все переживаем момент общенационального позора, — заявляет политический комментатор Дэн Ходжес.
Стармеру пришлось все‑таки выступить против решения полиции Бирмингема. Это породило следующую волну негодования, на сей раз слева. Стармера обвинили в оказании давления на полицию. Левая фракция его партии и деятели «исламистского сопротивления» обвинили его в потакании геноциду и намерении ущемить свободу слова и свободу мирного протеста.
Руководство «Маккаби» приняло решение, что израильские болельщики не смогут приобрести билеты на матч команды в Бирмингеме. Думается, это правильное решение.

Еще более правильным решением было бы отказаться от участия в турнире Лиги Европы, ясно объяснив это решение: Израиль не считает возможным поддерживать спортивное сотрудничество с государствами, где грубо попираются базовые нормы демократии и разрушаются сами основы цивилизации. То же самое правильным было бы сделать в отношении «Евровидения».
Понятия «свобода слова», «справедливость», «демократия» узурпированы мелкими политическими шулерами с амбициями тоталитарных вождей, ведущими свои страны к неизбежному идейному, экономическому и социальному краху. Необходимо приложить усилия, чтобы положить конец этой ненормальной ситуации.
Думается, Израилю предстоит пересмотреть нарратив, в котором ключевое место занимает национальная безопасность. Здоровые силы, свободолюбивые люди в Европе и Америке видят сегодня в Израиле защитника цивилизации от варварской деспотии и смотрят на него с надеждой. Израиль с оружием в руках отстаивает справедливость, свободу и общечеловеческие ценности. Об этом говорит видный английский интеллектуал и писатель Дуглас Мюррей. Об этом говорил и Томми Робинсон, недавно посетивший Израиль.
Между тем в ООН недавно выступил президент Турции Эрдоган. Он рассуждал в том числе о свободе слова.
Из‑за усиливающейся агрессии Израиля в Европе — и на Западе вообще — ценности, которые вышли на передний план после Второй мировой войны, разрушаются. Наиболее фундаментальные права человека, как то: свобода выражения мнения, свобода прессы, свобода собраний и протеста, права женщин, права детей, демократия, равенство и справедливость, оказались отброшены.
Не будем говорить о состоянии прав и свобод человека в Турции, не будем вспоминать Юнга, который писал о проецировании психически нездоровым человеком неприятных черт собственного характера на окружающих. Эрдоган — сильный и опытный политик. Никак не чета Стармеру. Тем не менее речь его была обращена в первую очередь именно к Стармеру и тем, кто за ним стоит.
Турция, похоже, намерена взять на себя функции по сдерживанию Израиля в регионе после того как Иран вышел из развязанной им войны сильно ослабленным. Для этого Турции необходимо достичь взаимопонимания с Великобританией.
Напомним, что именно Великобритания после победы над Османской империей в Первой мировой войне разделила Ближний Восток в соответствии со своей методой колониальной национальной политики и создала сложную систему национальных противоречий для осуществления контроля в регионе. Следствием чего стали перманентные войны. Кроме арабо‑израильского конфликта примером является Сирия. В 1970‑х, формально уже не существуя как империя, Великобритания привела к власти в Иране Хомейни, чтобы сдерживать развитие и влияние Израиля .
Великобритания, или силы внутри нее, продолжают воспринимать себя как империю. Сейчас они говорят на «левопрогрессивном» новоязе, поскольку эта идеология сочтена удобной и доказавшей свою прикладную ценность. Конечно, сама по себе «левая» идея мало эти силы интересует. Но сегодня нельзя говорить на языке Киплинга, нельзя рассуждать о «бремени белого человека».
Точно так же Эрдогана мало интересуют ценности демократии, свобода выражения мнения в Европе и прочее. Но он не может с трибуны ООН говорить об имперских амбициях Турции.

Таким образом, две несуществующие империи решили договориться между собой о том, как им обустроить Ближний Восток. Для этого Эрдоган обратился к лексике и фразеологии защиты демократии и прав человека: чтобы показать, что он готов подыграть и будет старательно играть свою роль.
Кроме того, Турция запросила доступ к программе SAFE (Security Action For Europe) — программе Евросоюза, предоставляющей до 150 млрд евро инвестиций для развития военной промышленности и усиления обороноспособности альянса. Евросоюзу сегодня это очень кстати: Германия, к примеру, не возражает. Но возражает Греция, заявляя о ревизионистской политике Анкары. Потому Эрдоган, чтобы показать, что он «свой», говорит с евробюрократами на их оруэлловском новоязе о «ценностях демократии».
Английский писатель Сомерсет Моэм написал о том, что, «если нация ценит нечто выше свободы, она потеряет свободу, а ирония в том, что если это нечто — комфорт или деньги, она лишится и их». На самом деле эта фраза Моэма была парафразом из Бенджамина Франклина, одного из отцов‑основателей американской демократии, всем известного по портрету на 100‑долларовой купюре. Франклин писал: «Те, кто готов отказаться от насущной свободы, чтобы приобрести немного временной безопасности, не заслуживают ни свободы, ни безопасности» .
Хотелось бы верить, что англичане все‑таки ценят свою свободу и найдут в себе смелость и силы не позволить тирании нового тоталитаризма уничтожить свою страну. Ведь в общем‑то Оруэлл в каком‑то смысле был еще оптимистом. Сегодня лишь лицемерие и стремление сохранять видимость внешних приличий отделяют Англию от настоящего, дикого тоталитаризма.