Мой ответ Захару Прилепину

Мой ответ Захару Прилепину

http://www.evasiljeva.ru/2017/04/blog-post_25.html

Захар,  я решила вам ответить, вопреки своим традициям, не отвечать и не разговаривать с теми, кто раздувает войну на Донбассе. 

Вы записали меня да враги.
Почему я для вас Враг? Объясню. 
Вы призываете россиян, мужчин, идти добровольцами на Донбасс, продолжать войну на территории чужого государства. Всю идеологию я просто опущу для ясности.
Но скажу о том, что вы так тщательно скрываете: о том, что на Донбассе погибают российские добровольцы. Об этом Вы не рассказываете в российских СМИ. Вы не рассказывайте сколько российских добровольцев, которые поддавшись призывам пропаганды, пошли воевать на Донбасс и уже погибли. 
Я нашла их пока не много, чуть больше 3 000 имен.
Я понимаю, что существует указ Владимира Путина у неразглашении потерь среди наемников в мирное время.
 Я же делаю то что запрещено этим указом:  я разглашаю эти потери, находя их в соцсетях и составляя скорбный список. 
Да, с августа 2014 года я собираю имена погибших, пытаюсь сообщить об этом родственникам погибших, по возможности, выясняю обстоятельства гибели этих ребят. А также я уже написала свой доклад о потерях российской армии на востоке Украины. Почитать его можно здесь И даже купить на память можете в электронных магазинах мира.
И вы можете спросить у любой матери, жены, сестры, которые потеряли своих мужей друзей, родных, любимых на войне: нужна ли им моя деятельность? Полагаю, что они вам ответят: да нужна...
Поэтому, когда я сказала что место в списке для вас уже есть, я ни в коем случае не желала вашей гибели. Но Вы желаете ехать на Донбасс продолжать захватническую войну, а там никто не застрахован от случайной пули, артобстрела, минной растяжки.

 И поверьте, я не хочу чтобы вы, как и другие парни, которые уже погибли на Донбассе, стали Неизвестным солдатом. Но если, не дай Бог, вы погибнете, вашу гибель тоже постараются скрыть, как и ваше тело. Можете мне не верить. За почти три года я такого насмотрелась и узнала, что вам этого лучше не знать.
И ваша жена, ваша любимая мама, в конечном итоге обратятся ко мне, как к последней инстанции, как это происходит постоянно, с вопросом: помогите его найти. И я буду искать ваше тело для того, чтобы вернуть его на родину, вашей матери, для того, чтобы родственники смогли достойно проводить погибшего в последний путь.
 В этом и заключается моё преступление перед всеми россиянами. Озвучить замалчиваемое имя убитого и дать возможность родным с ним проститься по-человечески.
Да, я для вас враг, потому что я не хочу чтобы была война, я не хочу чтобы гибли люди, в том числе и добровольцы. В этом моё преступление.

В комментариях под вашим постом я увидела интересный коммент о том ,что я хороню футболистов. Старая заежженная пластинка... 
Это сплетню распространяет Анатолий Шарий, её придумали где-то в кулуарах Министерства обороны России и усиленно муссируют, чтобы максимально дискредитировать мое имя. Что ж, вперед, я уже привыкла.
Однако я приглашаю Вас пройтись вот по этой ссылке, давайте вместе посмеемся над погибшими "футболистами".  Что..., не футболисты оказывается...
Понимаю, вы можете возразить, что я списки подчистила. Опять пичалька, не было шариевских "футболистов" в наших списках никогда. Выдумка чистой воды. Вот вам еще ссылочка, убедитесь. 
Также вы можете проверить достоверность моих слов, заглянув в группу "Груз - 200 из Украины в Россию" на Facebook. Там в специальном разделе с названием "файлы", вы найдёте списки погибших, которые мы публикуем каждый месяц на протяжении 2х лет. Ежемесячно обновляя эти списки мы их корректируем, однако предыдущие не удаляем. И вы можете сами убедиться, были хотя бы когда-то в этом списке фамилии футболистов. И поймете, что не было.
Итак, Минобороны России вместе с Анатолием Шарием постоянно предлагает вам смеяться над убитыми в боях на Донбассе российскими военными, спецназовцами и добровольцами. Да-да, именно над теми, которых вы называете Героями. И ватники над ними ржут не переставая. Именно их имена и имена еще пары сотен российских военных, которых моя группа волонтеров еще не установила, и скрывают от вас. Поэтому, если вы мужчина, то предложите болельщикам "Газовика" просто по-мужски набить морды этим футболистам, которых никто не знал, и которые устроили пляски на костях военных, погибших на Донбассе. Не можете? Правила пропаганды мешают? Ну, куда безопаснее воевать с женщиной. Это так по-мужски.

И все же я рекомендую вам, прежде чем дальше распространять эти сплетни, связаться с родственниками погибших, съездить на могилы этих спецназовцев, возложить там цветы, воздать им память. 
А также я вам очень рекомендую, поговорить с родственниками этих погибших. Пусть они вам расскажут свои истории о том, как они искали тела погибших, как они собирали деньги на вывоз этих тел, как они их хоронили. А заодно поинтересуйтесь, получили ли семьи этих погибших компенсации от государства.
В этом случае, вы поймёте почему и для чего нужна моя работа, если Вы человек. Ну, хотя бы для себя. Ведь правила кремлевской игры заставляют вас меня преследовать, как врага. Вперед! Просто поговорите на досуге со своей совестью.
Я понимаю, вы просто пропагандист,  и все то что я написала  - бесполезно. 
Да, по правилам этой бесчеловечной игры я буду оставаться для вас врагом, потому что я желаю, чтобы в нашей стране, в России, было как можно меньше Неизвестных солдат. А требования правил с вашей стороны требуют их преумножать.

Но как ни крути, на Донбассе ежедневно погибают по преступному приказу добровольцы из России. И в любом случае элементарная Человечность требует, чтобы их не сбросили в шахту, не прикопали вдоль дороги, не довзорвали, не сожгли в передвижном крематории, не сбросили грудой в яму, называемую "братскими могилами", а вернули родителям, матери, жене, любимой...

И повторяю, если вам так нравится продолжать смеяться надо мной, смейтесь. Я привыкла.
Однако, спросите у матери погибшего, загляните в её глаза, нужно ли ей вернуть тело хотя бы погибшего её ребёнка. Умирает ребёнок, умирает сердце матери. Вы хотите чтобы в России было как можно больше таких умерших сердец у матерей?

Я не хочу. Поэтому для вас я враг.
Эх, как хочется закончить словами: честь имею...
Елена Васильевна

Категория: Груз-200, добровольцы, Донбасс, Елена Васильева, Пашинин, Прилепин, российская армия, Россия, Украина

Слишком эффективный еврей

Слишком эффективный еврей

25.04.2017

Он стал единственным советским лауреатом Нобелевской премии по экономике – его метод оптимизации производства применялся по всему миру, но не в СССР. Советские заводы отказались от его метода сразу: получая максимальный результат сейчас, они не могли «перевыполнить» план в дальнейшем, что грозило лагерями. Экономиста Леонида Канторовича просто засунули в психбольницу.

В апреле 1986 года из жизни ушел знаменитый советский математик и экономист Леонид Канторович. А через пять лет после его смерти распался Советский Союз, вместе с которым рухнула и вся социалистическая система экономики, предложения по рационализации которой он не раз пытался донести до руководства партии. Возможно, если бы хоть часть из них была услышана, все могло бы сложиться в советской экономике несколько иначе. Но плановая экономика не реагировала на его «антимарксистские учения», бережно оберегая себя от прогрессивных экономистов. Конечно, он был не один, кто пытался изменить основы существовавшего экономического режима и привнести в него как можно больше эффективности. Но вот кроме Леонида Канторовича, Нобелевская премия по экономике не была вручена ни одному другому советскому экономисту.

Леонид Канторович родился в 1912 году и был младшим ребёнком в еврейской семье врача-венеролога Хаима (Виталия) Моисеевича Канторовича и зубного врача Песи Гиршевны (Паулины Григорьевны) Закс. В семье помимо Леонида воспитывались его сестра Лидия и брат Николай. Николай впоследствии станет известным врачом-психиатром и сыграет значительную роль в судьбе Леонида. Родители разошлись, когда ему не исполнилось и года, поэтому воспитанием его занималась мать. Как вспоминал сам Канторович: «Мать уделила много внимания заботам обо мне и моему воспитанию… одни из первых событий, сохранившихся в памяти – февральская и октябрьская революции 1917 года, разруха и голод, поездка на год в Белоруссию во время Гражданской войны. После – возвращение в Ленинград, где в 1920 году я возобновил занятия в школе».

Математикой в семье никто не увлекался, поэтому на проявившиеся довольно рано способности Леонида к этой науке никто особо не обращал внимания. Так продолжалось до того момента, пока, к удивлению педагогов, он в возрасте девяти лет вдруг не нашел оригинальный способ извлечения корня из числа. Случилось это в голодном 1921 году, и учителя передали информацию о талантливом мальчике в Центральную комиссию по улучшению быта учёных – недавно созданная, она была призвана заботиться о хлебе насущном для будущего науки нового режима. Семье Канторович был выделен дополнительный паек, и Леонид смог всецело сосредоточиться на изучении науки.

В возрасте 14 лет Леонид поступил на математический факультет Ленинградского университета и уже через четыре года закончил его. В том же 1930 году на первый Всесоюзный математический конгресс он отправил работу по теории рядов, вызвавшую большой интерес. В 22 года Канторович получил звание профессора, а еще через год, в 1935-м, без защиты диссертации был удостоен ученой степени доктора физико-математических наук. К тому времени им уже было написано множество научных работ, и многие из своих теоретических разработок он уже давно хотел применить на практике, в советской экономике.

Случай не заставил себя долго ждать. В 1938 году его назначили консультантом в лабораторию фанерной фабрики. Перед Канторовичем поставили задачу разработать метод распределения ресурсов, чтобы максимально эффективно использовать оборудование предприятия. Берясь за работу, молодой ученый уже понимал, что задача эта типичная для большинства предприятий. В итоге его модель с научной точки зрения описывают так: «Это была система линейных уравнений и неравенств со многими переменными. Математик модифицировал метод разрешающих множителей Лагранжа для ее решения. И при этом пришел к мысли, что к подобным задачам сводится колоссальное количество проблем экономики. Так и оказалось. Найденный им новый метод эффективного решения такой задачи сразу нашел применение в разных отраслях. Полученные результаты Канторович описал в 1939 году в работе “Математические методы организации и планирования производства”. В книге Канторович рассмотрел задачи экономики, поддающиеся решению через открытый им математический метод. И так заложил основы линейного программирования затрат. А это, в свою очередь, позволило планировать производство на длительные периоды».

Если же объяснять проще, то на деле Канторович просто предложил оптимальный метод распила фанерного листа, и этот метод можно было применять в других производствах. Например, его тут же внедрили на одной из фабрик по распилу стальных листов – показатели взлетели, но обернулись выговорами сверху.

Дело в том, что система социалистического планирования требовала, чтобы каждый следующий год по показателям был лучше предыдущего. Это было принципиально невозможно при тех же ресурсах, поскольку найденное Канторовичем решение давало абсолютно максимальный результат. Кроме того, руководство фабрики обвинили в невыполнении плана по металлолому, потому что по методу Канторовича лист разрезался полностью, почти без отходов из стальных обрезков.

В общем, отказались фабрики от внедрения метода Канторовича. Страх быть отправленным валить лес за «вредительство» из-за отсутствия «перевыполнения» плана был сильнее всех очевидных плюсов метода Канторовича. Через год его метод и вовсе подвергли широкой критике как антимарксистский и «заимствующий положения буржуазных теорий». Но именно принципы, изложенные Канторовичем в указанной работе, и зафиксированные в ней открытия через 36 лет принесли ему Нобелевскую премию по экономике.

До этого момента Леонид Канторович с учетом советских реалий мог и не дожить. Или в лучшем случае встретить эту новость в стенах психиатрической лечебницы. С началом войны Канторович был эвакуирован в Ярославль – он был назначен начальником кафедры математики Высшего военно-морского инженерного училища и продолжал вести научную работу. В 1942-м им был завершен, пожалуй, главный труд жизни – книга «Экономический расчет наилучшего использования ресурсов». С изложенными в ней предложениями он пошел в Госплан, где в 1943-м его доклад был подвергнут обсуждению, переросшему, как и можно было предполагать, в осуждение. Во время заседания слышались призывы к аресту Канторовича, после чего некоторые из экономистов старались избегать встреч с ним и советовали остальным коллегам быть такими же «благоразумными».

Из Ярославля Канторович вернулся лишь в 1948 году, возглавив отдел в Институте математики и механики Ленинградского государственного университета. В том же году по распоряжению Сталина расчётная группа Канторовича была подключена к разработке ядерного оружия, а в 1949 году Леонид Витальевич стал лауреатом Сталинской премии «за работы по функциональному анализу», что, казалось, несколько смягчило отношение к нему в среде коллег. В 1957-м Канторович даже опубликовал свой «Экономический расчет наилучшего использования ресурсов», что стоило немалых усилий, так как боявшиеся вылететь из партии упорно не принимали книгу к печати.

В 1958 году он стал членом-корреспондентом Академии наук СССР и через год, выступая на общем собрании Академии, зачитал более чем смелый доклад об отставании экономической науки в стране, его причинах и путях их устранения. Пусть и не сразу, но донос, в котором его обвинили в сумасшествии и пропаганде лженаучных идей, не заставил себя долго ждать. В 1960-м Канторовича поместили в психбольницу. Помочь «выписаться» из нее удалось лишь после невероятных усилий его брата, к тому времени уже известного психиатра.

С 1960-го по 1970-й годы Канторович был заместителем директора Института математики сибирского отделения АН СССР, а также заведующим кафедрой вычислительной математики Новосибирского университета. В 1971-м переведен на работу в Москву, где руководил сначала Проблемной лабораторией Института управления народным хозяйством ГКНТ, а с 1976 года – отделом системного моделирования научно-технического прогресса Всесоюзного научно-исследовательского института системных исследований. Все последующие годы Канторович являлся членом Государственного комитета по науке и технике, а также участником ряда других комитетов и министерств.

Выдающиеся заслуги Канторовича, конечно же, были отмечены государством. Но до сих пор его больше помнят на Западе, где после мирового признания он стал почетным доктором многих иностранных университетов и членом ведущих зарубежных академий. Нобелевскую премию вручили ему в 1975 году совместно с американским экономистом Тьяллингом Купмансом – «за вклад в теорию оптимального распределения ресурсов». Позже выяснится, что ничего не зная о своем советском коллеге, Купманс проводил такое же исследование и пришел точно к таким же результатам. На церемонии вручения представитель Шведской королевской академии наук отметил: «Основные экономические проблемы могут изучаться в научном плане независимо от политической организации общества, в котором они исследуются». Все последующие годы как раз и показали, что в Советском Союзе проблемы эти только изучались – линейное программирование Канторовича, создававшееся как раз для советской плановой экономики, в ней самой не внедрялось. Зато активно применялось на Западе.

Алексей Викторов

СИНЯЯ БУХАРА

Синяя Бухара

25.04.2017

Долгое время бухарским евреям было запрещено всё: ездить на осле, ремонтировать синагоги, носить головные уборы. Можно было лишь красить ткани – и только в синий цвет. Вот почему солдат Российской империи бухарские евреи приветствовали синими руками. Страна, которая была тюрьмой для своих евреев, вдруг освободила чужих.

Книга Альберта Кагановича «Друзья поневоле. Россия и бухарские евреи, 1800–1917» – серьёзное монографическое исследование, рассчитанное в первую очередь на читателей-учёных. В работе много отсылок к неочевидным моментам истории Российской империи, её юриспруденции и особенностям национальной политики. Однако и читатель-непрофессионал над «Друзьями поневоле» не заскучает: очень интересен предмет исследования – история бухарских евреев, поданная при всей научной серьёзности с увлекательностью восточной сказки, захватывающего этнографического очерка. Документальные свидетельства людей той эпохи наполняют книгу живыми голосами, а старинные фотографии, бережно подобранные из архивов, делают её ещё ярче.

Бухарские евреи воспринимали как золотой век национальной истории период своих отношений с царской Россией, пребывание под её протекторатом. Особенно остро это воспринималось уже в постреволюционный период, когда былое благополучие безвозвратно развеялось. «За исключением нескольких льгот, которых нам не хватало, … [бухарские] евреи пользовались там [в Туркестане] всеми правами граждан в торговле и промышленности, и не было ни в чем недостатка, а теперь [после революции] появились новые диктаторы, каких не знали, которые захватили все, как саранча, и перевернули жизненный уклад, … не только забрали все добро, но и вытащили у нас души», – вспоминает разорённый «хлопковый король» Рафаэль Потеляхов.

Конечно, вызывает удивление, что страна, которая была достаточно жестока к собственным гражданам-евреям – например, ущемляла и унижала евреев-ашкенази, – вдруг оказалась благодетельницей для других евреев. Тех, кто жили в недавно завоеванной империей колонии – Туркестане, или не колонизованной, но находящейся под её протекторатом Бухаре. Однако жизнь бухарских евреев до прихода в Среднюю Азию русских была до того беспросветна, что пришедшая ей на смену очередная волна дискриминации почиталась за благо.

До русского завоевания евреи Средней Азии наравне с христианами имели статус зимми, «людей договора». Это юридическое положение защищало людей от бесконтрольной травли и физического уничтожения, но было и весьма унизительным, и разорительным финансово: «В Средней Азии евреям запрещалось носить чалму и цветную шелковую одежду, строить больше одной синагоги и ремонтировать старые, входить в город после заката, ездить верхом в пределах города на лошади, а временами даже на осле. За городом они могли ездить верхом или в повозке, но при встрече с мусульманином обязаны были слезть и стоя его поприветствовать. Мужчинам предписывалось появляться на улице только подпоясанными веревкой, а женщинам – с заплатой из материи другого цвета на верхней одежде. Их дома и торговые лавки должны были быть ниже мусульманских. Мужчины, начиная с 16 лет, обязаны были платить джизью (особую подушную подать с неверных). Она собиралась главой каждой общины, который после передачи денег мусульманскому сборщику налогов получал от него традиционную пощечину. Свидетельские показания евреев против мусульман в суде не принимались». «Закат» – налог для всего населения – для зимми тоже был больше, чем для мусульман.

В этих условиях евреи не могли ни становиться купцами, ни достигать высокого общественного положения другим способом. Сельским хозяйством, в отличие, например, от евреев Грузии и Дагестана, бухарские евреи тоже не занимались. Единственное ремесло, которое оставалось на их долю, – окраска тканей. Причём еврейской монополией была окраска в синий цвет. Краска оставляла несмываемые следы, так что синие руки стали своеобразным кастовым знаком, по которому безошибочно определялись члены еврейской общины.

Российская власть, колонизируя Среднюю Азию, видела в бухарских евреях союзников, которых она сумеет расположить в свою сторону снятием ограничений. Сами же евреи на момент колонизации были настроены проевропейски, потому что, путешествуя, видели, что европейским евреям живётся гораздо лучше, чем им, русских они тоже воспринимали как европейцев. Эти ожидания оказались оправданными. Абсурдные законы были отменены, евреи получили относительную свободу. Русские солдаты, видевшие унижения, которым евреи подвергались властью эмира, почувствовали себя освободителями.

Подполковник Мартин Лыко, участвовавший в завоевании Самарканда, писал: «Более всех радовались нашему вступлению в Самарканд евреи и иранцы. Евреи толпами приходили в цитадель, чтобы выразить чувства радости и благодарности. Солдаты, со своей стороны, особенно дружелюбно относились к евреям. Встретив еврея, солдатик останавливал его и, взяв за веревку, которой они обыкновенно подпоясываются в бухарских владениях, говорил: “Что же ты не снимешь веревки, не надеваешь ичигов [высокие сапоги из мягкой кожи] и нового халата, ведь теперь ты это можешь”. Когда кто-либо из русских проезжал по еврейскому кварталу, евреи выходили на улицу, и приветствиям не было конца. Дети их встречали приезжих русских: “Здравствуй”».

В том же Самарканде с вступлением туда русской армии к открытому соблюдению иудаизма вернулись несколько десятков чала – евреев, вынужденно принявших ислам, чтобы избежать смертной казни, к которой их приговорили за несоблюдение предписанных для зимми ограничений.

Сравнительно идиллические отношения бухарских евреев и российской власти продлились до 1881 года – убийства Александра II и последовавшей за ним реакции, в том числе антисемитской. Но даже и тогда охлаждение коснулось прежде всего казуистики: власти запутались, кого считать туземным евреем, кого – вовсе иностранным, а кого – российским подданным, и должны ли последних касаться те же ограничения, что и их единоверцев из литовских и украинских местечек. В целом же сообщество бухарских евреев продолжало развиваться вплоть до революции: открывались еврейские школы, как светские, так и хедеры, еврейские купцы занимали всё более уверенные позиции в хлопковом бизнесе.

Насколько изменилась и вестернизировалась жизнь бухарских евреев при российской власти, можно судить по тому факту, что при эмире средний возраст выхода замуж еврейских девушек был 13-14 лет, а при русских губернаторах – 17, причём многие барышни выходили замуж и 20-летними. Теперь родители могли не опасаться, что юные дочери будут похищены в гарем, и, соответственно, не торопили их с замужеством.

Правда, было одно нововведение, которым бухарские евреи – но, наверное, не еврейки – остались не очень довольны. Речь идёт о запрете многоженства. «Генерал-губернатор Иванов, признавая, что бухарские евреи всех категорий практикуют многоженство, вместе с тем считал, что русскоподданные бухарские евреи должны придерживаться моногамии подобно ашкеназским евреям». Апелляции к тому, что бухарские евреи – сефарды, среди которых многоженство вполне принято, в частных делах не помогали. Специально многоженцев полиция не искала, но семейные жалобы и тяжбы по этому вопросу удовлетворялись не в их пользу: «Так, в 1913 году по этой статье был привлечен к суду житель Катта-Кургана Хаим Аронбаев. А в 1916 году Михаил, сын Алиши Календарева, тоже был привлечен к суду (по жалобе своей первой жены Битии и ее отца, Сулеймана Ибрагимова) – за то, что женился, не оформив развода с первой женой». Впрочем, колониальные французские власти Алжира оказались в аналогичной ситуации ещё радикальнее – они запретили многоженство не только тамошним евреям, но и собственно аборигенам-мусульманам.

Альберт Каганович. Друзья поневоле. Россия и бухарские евреи, 1800–1917. М., Новое литературное обозрение, 2016

Евгения Риц

ВЕСЕННЕ БЛЮДО ДЛЯ ГУРМАНОВ

Весеннее блюдо для гурманов.

Классические драники состоят всего из трех ингредиентов: картофель, яйцо, соль. Но кому-то показалось скучным такое простое сочетание, и со временем в состав блюда стали включать другие овощи, а также мясной фарш и сыр.

Сказать, что эксперименты были удачными, — не сказать ничего! В картофельном тесте одинаково хороши и мясо, и морковь, и даже болгарский перец. Не верите? Тогда доставайте сковороду и смело смешивайте следующие ингредиенты.

Ингредиенты

Картофель — 6 шт.

Зеленый лук — 0,5 пуч.

Болгарский перец — 1 шт.

Морковь — 1 шт.

Яйцо — 1 шт.

Пшеничная мука — 4 ст. л.

Подсолнечное масло — 3 ст. л.

Соль — по вкусу

Приготовление

1. Картофель и морковь натрите на терке. Болгарский перец и зеленый лук нарежьте как можно мельче.
2. Соедините овощи, добавьте яйцо и муку, посолите. В сковороде нагрейте масло. Выкладывайте картофельную массу с помощью столовой ложки. Обжарьте драники с обеих сторон до готовности.

ОБАМА И СТАРЫЕ БРЕДНИ

100 дней Барака Обамы Чем занимался и чем будет заниматься 44-й президент США после ухода из Белого дома

Meduza

17:11, 25 апреля 2017

24 апреля бывший президент США Барак Обама провел встречу со студентами Чикагского университета. Это было первое публичное выступление Обамы после ухода из Белого дома. В ходе встречи он старательно избегал высказываний о текущей политической ситуации, посвятив свое выступление тому, как вовлекать в политику молодежь. «Медуза» рассказывает, чем занимался и чем планирует заниматься Барак Обама после ухода в отставку.

Главным событием последних трех месяцев для Барака Обамы стал длительный отпуск, который они с женой Мишель провели на островах Французской Полинезии — загорая на яхте, занимаясь кайтсерфингом и общаясь со знаменитостям (в том числе с актером Томом Хэнксом и миллиардером Ричардом Брэнсоном).

Richard Branson

Кроме того, в конце февраля Барак Обама с дочерью Малией посетил спектакль на Бродвее. Экс-президент пришел в зал после третьего звонка и ушел до того, как включили свет. Для большинства зрителей спектакля его присутствие осталось незамеченным, но сидевший рядом репортер The New York Times узнал бывшего президента и написал о встрече в твиттер. В итоге на выходе из театра Барака Обаму уже ждали папарацци и поклонники. Это свидетельство популярности Обамы — неожиданной для бывшего президента.

Euronews

Как отмечают многие газеты, после ухода из Белого дома Барак Обама старается без особой необходимости воздерживаться от громких заявлений — несмотря на некоторое давление со стороны Демократической партии. «Он наслаждается тем, что можно побыть незаметным, расслабиться, провести время с семьей и друзьями», — цитирует The Washington Post бывшего советника Обамы Валери Джарретт.

Фото: Jose Luis Magana / AP / Scanpix / LETA 

24 апреля Барак Обама впервые после ухода из Белого дома выступил на публике, встретившись со студентами Чикагского университета. За все выступление он ни разу не произнес фамилию «Трамп». Главной темой встречи стало вовлечение в политику молодежи. По словам Обамы, нехватка новых лидеров является главной проблемой США, которая не позволяет стране решать остальные проблемы — имущественного неравенства, глобального потепления и другие.

Фото: Kamil Krzaczynski / Reuters / Scanpix / LETA 

На момент окончания президентского срока Бараку Обаме было всего 55 лет. Это означает, что ему еще очень рано уходить из политической и общественной жизни. Обама мало говорит о планах на будущее, но известно, что его семья останется в Вашингтоне (как пишет The New York Times, команда бывшего президента уже готовит ему новый офис в столице). На ближайшие недели у Обамы запланированы новые выступления и публичные встречи, а в скором будущем 44-й президент США намерен сесть за мемуары.

Фото: Scott Olson / Getty Images / AFP / Scanpix / LETA 

Наш главный герой — мрачный, бесчеловечный сталинист

Сегодня 

1297просмотров

Михаил Идов vs Алексей Попогребский: Наш главный герой — мрачный, бесчеловечный сталинист

Вчера на канале «Россия» стартовала самая ожидаемая телевизионная российская премьера года — сериал «Оптимисты», снятый режиссером Алексеем Попогребским при участии продюсера Валерия Тодоровского по сценарию Михаила Идова, Лили Идовой, Елены Ваниной и Евгения Морозова. Сериал рассказывает про жизнь привилегированных чиновников советского МИДа 60-х — холодная война и оттепель в самом разгаре, Никита Хрущев собирается с визитом в США, мир никогда не будет прежним. По просьбе «Сноба» Идов и Попогребский обсудили работу над сериалом, которая заняла 7 лет, и рассказали, как события 50-летней давности могут объяснить мир 2017 года

+T-

Этой публикацией проект «Сноб» открывает серию материалов, посвященных ежегодной премии «Сделано в России», награждение которой пройдет осенью. Каждую неделю мы будем рассказывать о номинантах, прошедших тщательный редакционный отбор, и каждый месяц читатели «Сноба» смогут голосовать за лучших, чтобы они добрались до финала и получили свою заслуженную статуэтку.

Попогребский: Откуда появились «Оптимисты», как это все родилось?

Идов: Я могу, естественно, только рассказать, как это для меня началось.

Попогребский: Конечно!

Идов: С исследования материала для книги про советский дизайн 60-х, которую я делал в 2011 году для американской аудитории. И меня очень сильно заинтересовала история ВНИИТЭ, Всесоюзного научно-исследовательского института технической эстетики, который был, в общем, первой советской дизайн-фирмой, потому что до этого существовали только конструкторские бюро при заводах. И это были очень продвинутые, очень прошаренные для того времени ребята, которые делали абсолютно новаторские проекты. И почти все эти проекты шли в мусор. То есть большинство из них оставалось в виде одного, опытного образца.

Фото: Таир Полад-Заде

Попогребский: Мне кажется, тут нужно пояснить, что это наша внутренняя шутка. Потому что, когда мы чувствуем, что какой-то тот или иной предмет обгоняет нашу внутреннюю драматургическую хронологию, например, радиоприемник Spidola, который начал разрабатываться в 1959 году, в 1961-м был запущен в серию, а у нас 60-й год, и у нас он есть в кадре, мы в таких случаях говорим: ну, это первый, экспериментальный образец…

Идов: Да! В какой-то момент это превратилось в осознанную шутку, потому что в девятой серии есть момент, когда в квартире простого советского работяги устраивают фотосессию для иностранцев и пригоняют туда совершенно невиданную в Советском Союзе вещь — посудомоечную машину, которую срочно перед фотосъемкой у него дома устанавливают, и в ответ на удивленный вопрос нашего героя, что это, собственно, такое, отвечают: «Первый опытный образец».

Попогребский: Да-да, точно!

Фото: Таир Полад-Заде

Идов: Это все оттуда, это действительно все из ВНИИТЭ. Вся эта трагичность ситуации людей, которые все знают, все делают очень круто, чуть ли не единственные среди советских людей, занимающихся такими вещами, имеют доступ к западным журналам, но вся их работа в результате всегда остается в одном экземпляре. Как в случае, например, вполне новаторской бензоколонки, которую они разработали, причем от макета дизайна самого здания до шрифтов для нее, и это остается на даче у какого-то генерала в качестве сувенира. Вот эта ситуация меня страшно привлекла, и мне показалась интересной сама идея этого отдела, опережающего время, который потом само время, собственно, и забывает. А моему тогдашнему соавтору Мише Шприцу принадлежала судьбоносная для этого сериала идея переноса абсолютно той же ситуации опережающего время отдела из мира промышленного дизайна — не особенно, возможно, интересного для широкой аудитории — в мир большой политики. И таким образом практически сразу появилась ИАГ, Информационно-аналитическая группа, и тот вариант первой серии, который ты читал еще в 2011 году.

Попогребский: Вот у меня в связи с этим как раз вопрос. Я не знал предыстории. Первые две серии писались как пилот немного в другую эпоху, когда за международными отношениями мы не так яростно следили и не настолько это был обнаженный нерв, во всяком случае внутри России. Не так это переживалось и ощущалось. А сейчас, конечно, спрашивают, как это у нас получилось так уместно по эпохе. А если бы вы написали, а мы бы вместе снимали историю про дизайнеров, что это было бы? Или даже так: а что, если в 2011 году мы с этим запустились бы и снимали бы тогда?

Фото: Таир Полад-Заде

Идов (смеется): Это интересный вопрос! Кстати, я помню, как я в 2012 году кому-то рассказывал эту историю и говорил, что это будет первый сериал про советские 60-е, потому что на тот момент действительно ничего об этом еще не было, а с той поры вышло примерно 500 сериалов про советские 60-е. И у меня был такой пассаж: вот смотрите, у нас сейчас интеллигенция не особенно жалует власть, протестное движение (а тогда это все ощущалось как довольно серьезная вещь), но заметьте, какая часть власти, какое министерство не вызывает у людей ничего, кроме уважения? Это МИД! (Оба смеются.) С тех пор, мне кажется, осознанная повестка самого МИДа поменялась... Об этом легко говорить, потому что, мне кажется, они сами хотят, чтобы это так воспринималось: они решили быть своего рода дестабилизирующим фактором, заниматься довольно громким троллингом.

К слову, мне хотелось бы еще поговорить о том, как мы писали на расстоянии все это. Таиланд, Париж и так далее.

Попогребский: Вообще география у нас широкая.

Идов: География в написании этого сериала даже шире, по-моему, чем география самого сериала.

Попогребский: Намного шире! Если вспомнить музыку — Москва, Берлин, Париж, Лос-Анджелес и Македония.

Идов: Да, музыку у нас писали в Москве, в Берлине, в Лос-Анджелесе, все правильно, в Париже одна композиция записана моим другом Джейсоном Домнарски. Песня «Три часа ночи» — лирическая тема главного героя Бирюкова — написана в Таиланде. Основная мелодия его, вот эта таривердиевская, написана в Таиланде, и в первой ее теме отчетливо слышны ночные тайские сверчки. А «Рычаги давления» написаны в Монкарапачо, в Португалии, и первое ее название было — Doom Theme from Moncarapacho. Так что да...

Но я говорил про то, что МИД несколько сменил свою функцию, став выражением проактивно троллящего российского подхода к внешней политике. В нашем сериале не было особенной ностальгии по Советскому Союзу, но в нем есть тоска по, возможно, даже не существовавшей на самом деле джентльменской игре, атмосфере шахматной партии между равными соперниками, после которой обе стороны, чуть не уничтожив мир, могут пойти и выкурить сигару. Сейчас пропало ощущение, что такое возможно. Может быть, оно и к лучшему, черт его знает! Но в любом случае это так.

Попогребский: Мне в этом контексте было очень интересно читать некрологи на Виталия Чуркина в The Guardian и в The New York Times.

Идов: Да, особенно интересно Саманта Пауэр написала. Это именно тот стиль, о котором я говорю.

 

Попогребский: Конечно, Чуркин по-разному себя вел. Вот чем интересны дипломаты! Я сегодня, кстати, хотел найти, у кого же я видел прекрасное изречение, что дипломат — это «достойнейший и честнейший человек, который готов врать и совершать подлости ради своего государства».

Идов (смеется): Да, и откуда это? Ты это цитировал несколько раз.

Попогребский: Надо узнать. Но давай себе представим, что в 2011 году мы взяли почти тот же состав, но без продюсера Валерия Тодоровского...

Идов: Нет, если мы закончим этот мысленный эксперимент, то получится, что сериал ставит канал СТС, и так далее. Давай не будем столь специфичны. Давай лучше так: в 2011 году мы начали делать сериал... На самом деле мое личное отношение к Советскому Союзу и к ментальному пространству, которое эта система выстроила, вокруг и внутри персонажей, в общем не изменилось. Мне не кажется, что какая-то суперсовременная повестка прокралась в то, что мы писали за последние два-три года.

Фото: Таир Полад-Заде

Попогребский: Вообще нужно бить себя по рукам, потому что злободневку нельзя вписывать в кино — она просто устаревает, причем даже не за то время, пока делается фильм, а пока пишется сценарий. Но ты знаешь, я хорошо помню, что две пилотные серии произвели на меня впечатление. И я точно могу сказать, что мы все вместе немного усмирили наших героев, перевели в полутона эту степень борзости, что ли... абсолютно агрессивно-вызывающего поведения наших героев. Не находишь ли ты?

Идов: Да, в раннем варианте, например, второй серии, Бирюков, чтобы остановить американского посла, в развязке превращался в совсем уже Джеймса Бонда и совершал прямо подвиги как будто из фильма «Форсаж-8».

Попогребский: Да! (Смеются.) «Форсаж» на поливальной машине!

Идов: Да, но на советской поливальной машине. Сейчас, глядя на вторую серию, я думаю: какое счастье, что мы резанули эту сцену! Потому что это вывело бы весь сериал на уровень совсем приключенческого, что потом совершенно не поддерживается последующими событиями. Но тогда, мне кажется, у нас было чуть-чуть развязное отношение к некоторым сюжетам. Я вспоминаю некоторые задумки будущих серий, в тот момент, в 2011 году, еще не написанные. Некоторые из них были прямо-таки шуточными. Я помню серию про потерявшегося во время визита в колхозе члена китайской делегации, которая почти вся разыгрывалась как фарс. Кажется, мы в ходе работы все это убрали. Равно как и экшен.

Фото: Таир Полад-Заде

Попогребский: Если честно, у меня была главная претензия по поводу очень симпатичной серии про китайцев в колхозе: ну наконец-то я могу снять костюмное, про красивых людей в красивых интерьерах, говорящих умные вещи, а в колхозе-то я уже снимал! (Смеются.)

Идов: Наши герои страшно далеки от народа. Это так задумано. Вот в пятой серии они с Корнеевым едут в Неверово, навестить мать потерявшегося в Тихом океане матроса. И их заход в спортзал, где тренируется Клава, и драка с работягами — все эти соприкосновения с народом прямо по мизансцене и покадрово идут так, что мы видим, что наши герои не в своей тарелке, не в своей среде. Потому что это действительно немножко сказочные люди в немножко сказочных костюмах, которые периодически с головой окунаются во что-то, похожее на реальный советский быт. И мне очень интересно, каким образом ты как режиссер разрулил эти степени реализма. Я бы очень хотел на эту тему поговорить.

Фото: Таир Полад-Заде

Попогребский: Мы же вместе к этому вели, вместе все это обсуждали, и это очень явственно оформилось в стратегию на актерских пробах, которые мы снимали без костюмов, просто в стандартном евроремонтном офисе. Тогда же и стало понятно, что эта история, этот сюжет требует большого стиля. А большой стиль у нас, конечно, ассоциируется в первую очередь с голливудским кино золотой эпохи. И мы совершенно сознательно решили, что нет, здесь нужно играть не в документализм, а в какую-то естественную стилистическую цельность, оторванную от сугубо натуралистических реалий советской жизни 60-х годов. К тому же речь идет о вещах и людях, которые, скажем так, за кулисами. Они действуют на какой-то совершенно другой сцене. И я в связи с этим сейчас просто вспомнил, что мне  очень нравится английская адаптация «Анны Карениной» Тома Стоппарда...

Идов: ...да, экранизация Джо Райта, где они просто на сцене вообще. Это прекрасно! Это моя любимая «Каренина»!

Попогребский: Вот! И наши ребята тоже на сцене! Они на сцене международных отношений. Это та сцена, которую мы видим либо в репортажах, кино, в описаниях, и это что-то оторванное от нашей жизни, что-то закулисное, что-то на самом деле театрализованное. Не зря в дипломатии такое количество ритуалов, протоколов, этикетов. Это похоже на китайскую чайную церемонию, где при этом периодически кто-то может вскочить и выматериться.

Фото: Таир Полад-Заде

Фото: Таир Полад-Заде

Фото: Таир Полад-Заде

 

 

Идов: Но это тоже часть церемонии.

Попогребский: Да, это тоже часть церемонии. А потом кто-нибудь помирает, и все пишут, какой это был достойнейший человек и какое счастье было с ним работать. Вообще мы задумали весь этот информационно-аналитический отдел как хипстотень в МИДе 1960 года, но, как ни странно, у нас история начинается с того, что героиня Рута Карловна Блаумане слушает и смотрит выступление Хрущева на американской выставке 1959 года — абсолютно простонародное, почти что деревенско-завалинское выступление на кухонных дебатах, где он еще не грозился показать кузькину мать, но его лексикон и его стилистические обороты были точно такие же, и как шахтером он был, так шахтером и остался на международной арене.

Идов: Помнишь, какие проблемы перевода были с фразой «Но мы тоже не мух ноздрями ловим»?

Попогребский: Да, когда нам пришлось делать субтитры... (Смеются.) Именно поэтому, то, как мы говорим, в том числе на международной арене, сейчас такая острая тема. И у нас такая завязка. При этом Хрущев воспринимался во всем мире как что-то совершенно новое на международной арене, потому что до этого там было ощущение, что они имеют дело с системой абсолютно монументальной, монолитной, мавзолеевского формата, а вдруг неожиданно появился какой-то живой человек, непредсказуемый в этой живости.

Фото: Таир Полад-Заде

Идов: Странным образом, кстати, это аналогия с Трампом, потому что такой непредсказуемый правдоруб-популист возглавил вроде бы монолитную систему, которая на протяжении многих лет работала довольно безотказно, хоть иногда и с не очень хорошими целями. И теперь он катается на ней непонятно как. (Смеется.)

Попогребский: Еще одна вещь: мы же по драматургии чем дальше, тем больше вступаем на почву альтернативной истории. Если ты помнишь, мы даже думали вместе с нашим редактором Студии Тодоровского Александрой Васнецовой, не дать ли в начале предупреждение, что ряд событий и персонажей вымышлены. Естественно, мы от этого отказались. Но то, как мы постепенно подходим к событиям, которых не было в 1960 году, и то, какая степень условности задана визуально, на самом деле облегчает вхождение зрителей в эту историю. Мы говорим: «Друзья, смотрите, так могло быть». Это наша трактовка. По поводу каждого из исторических событий, присутствующих в нашей истории, мы — вы и я, в мемуарах, воспоминаниях или исследованиях — читали совершенно разные трактовки. И мне, честно говоря, всегда скучно смотреть фильмы, в которых написано: «Основано на реальных событиях», — потому что у меня ощущение, что это какое-то ограничение творческой фантазии авторов. Мы же сознательно развязали себе руки.

Фото: Таир Полад-Заде

Идов: Но мы играем в довольно рискованную игру, конечно, потому что, не досмотрев до этих альтернативных событий, которые мы сейчас не хотим палить и которые происходят в конце, можно решить, что мы действительно занимаемся гламуризацией советского прошлого. Несмотря на то что вообще-то альтернативность этого мира постепенно вылезает. И если у кого-то не хватило терпения посмотреть до конца и понять, куда мы клоним, то может, конечно, со стороны возникнуть впечатление, что мы на голубом глазу утверждаем, что так было. Что мы можем на это ответить?

Попогребский: Есть две версии — одна короткая и нецензурная... (Смеются.) Наверное, мы не будем ее приводить...

Идов: Ее цензурный вариант, мне кажется, звучит так: пожалуйста, досмотрите до конца.

Попогребский: Да, точно так! (Смеются.) Пожалуйста, досмотрите до конца, потому что мы знаем, что делаем, и это передастся зрителю.

Фото: Таир Полад-Заде

Идов: Я уже предсказываю заголовок «Попогребский и Идов: Мы знаем, что делаем». (Смеются.)

Попогребский: Ты понимаешь, я во всех своих «многочисленных» картинах, начиная с «Простых вещей», озадачивался такой целью, как создать изначальную зону комфорта для зрителя, чтобы дальше вести его за собой туда, куда, возможно, зритель не очень захочет пойти. Это не соломку подстелить. Соломку подстелить — это чтобы вообще потом было не больно падать. И для меня здесь, конечно, было огромным парадоксом, когда мне говорили: «Попогребский, почему у тебя такие положительные персонажи? Например, в "Простых вещах" — суперположительный советский человек». Я же снимал кино про пьяницу, взяточника и бабника... Извините меня, часто ли мы видим в российском, в советском каноне что-то про врача-взяточника? А они всегда были, и при Чехове, и когда угодно, но врач у нас должен быть святой, даже в интеллигентской парадигме. В этом нашем сериале то же самое, и поведем-то мы зрителей в вещи, в которые макаться не очень хочется. И тот выбор, который встанет перед нашими героями, — это выбор, который мог возникать в первую очередь из-за того, что они встроены в советскую систему.

Фото: Таир Полад-Заде

Идов: Да, кстати, по поводу наших главных героев. Вот ты говоришь — положительные герои, но, в принципе, это один из любимых моих аспектов в сериале: мы пробуем заставить зрителя сопереживать двум главным героям, один из которых, Бирюков, в первой же серии заявлен как мрачный, бесчеловечный сталинист. А второй герой — мой любимый персонаж, Рута Блаумане в исполнении Северии Янушаускайте — в первых же двух сериях делает две вещи, которые в любом другом сериале или фильме ее бы отметили как злодейку: она довольно бесцеремонно изменяет мужу и пишет донос. И это наши главные герои. Мне, конечно, очень интересно будет следить за реакциями зрителей именно на Руту.

Попогребский: Все равно мы не отмоемся. Нам скажут: «Что-то у вас сталинизм больно обаятельный».

Идов: Ну, в этом остается винить только харизму Владимира Вдовиченкова. Для чего быть таким харизматичным? (Смеются.)

Фото: Таир Полад-Заде

Попогребский: Да, а кто-то скажет: «А что у вас пламенная коммунистка Рута Блаумане какая-то уж слишком человечная?» Наш «латышский стрелок». И от этого никуда не деться. Я много думал о том, что взять, например, и просто тупо, механически перенести очень неоднозначных, скорее, отрицательных персонажей «Карточного домика» на нашу почву и встроить их, например, в советскую реальность. И я прихожу к выводу, что реальность затрещит. В «Карточном домике» герой Кевина Спейси в первые же минуты экранного времени сворачивает шею собаке и при этом глядит в камеру.

Здесь нам приходится все равно играть с определенным культурно-этическим кодом, который у нас практически не поменялся за последние 50–60 лет, кодом относительно того, какими должны быть герои. И та арка, которая есть у каждого из наших персонажей, должна базироваться на довольно прочном фундаменте зрительского доверия. Даже при том, что зритель сейчас 2017 года... Мы же, положа руку на сердце, не рассматривали вопрос, кто наша целевая аудитория.

Фото: Таир Полад-Заде

Идов: Наша целевая аудитория — это мы. Мы делали фильм, чтобы нам понравилось.

Попогребский: Мы делали, чтобы нам понравилось, но при этом чтобы зрители за нами пошли. Мы рассказываем то, что нам интересно, и очень надеемся, что это будет интересно всем.

Идов: При этом я, к сожалению, не знаю, какие другие способы работы существуют. То есть я знаю, что они существуют, но я не знаю как.

Попогребский: Ну, я наблюдаю разные способы...

Идов: Я тоже, но просто я не умею по-другому работать! Я могу только рассказывать какие-то истории, которые интересны мне, и все.

Фото: Таир Полад-Заде

Фото: Таир Полад-Заде

 

Попогребский: Но ты с этим прожил семь лет, я с этим прожил года четыре, по-моему... На такую длинную дистанцию бежать ради того, чтобы у тебя был суперрейтинг или ты получил приз такого-то фестиваля, — это сложновато. Я так не умею.

Идов: Да, это странно было бы.

Попогребский: Я недостаточно волевой и целеустремленный человек, чтобы ставить такие цели и к ним так идти. (Смеется.) Но это мы себя хвалим, а я уверен, что к нам будут претензии из-за того, что слишком обаятельные и положительные герои, притом что каждый у нас повернется разными сторонами.

Идов: О, да!

Попогребский: И будут претензии по поводу гламуризации советской действительности. Ну, я не знаю, если бы у них костюмы были в перхоти, лацканы бы засаленные были, а дома у них было не прибрано, а еще были бы у нас в кадре какие-нибудь заплеванные общественные уборные и все остальное... В этом жанре я себе такого представить не могу, и тут я просто ссылаюсь на то, что для меня это такой жанр, и все, точка.

Фото: Таир Полад-Заде

Фото: Таир Полад-Заде

 

Идов: Я прошу прощения за name dropping, но так получилось, что я буквально пару дней назад встречался с шоураннером «Карточного домика», и мы с ним разговаривали и про «Оптимистов», и про «Карточный домик», и про проект, который я пытаюсь запустить с ним на пару на будущее. И он сказал, что каждый раз, когда они садятся писать новый сезон «Карточного домика», они исходят из того, что это сериал про супружескую пару. Только из-за этого какое-либо вообще сочувствие к этим монстрам возможно. Он говорит: «Мы пишем про семью, которая вместо того, чтобы трахаться, решила вместе убивать людей и как бы воротить миром. Но поскольку все равно они через это решают свои семейные проблемы, то каким-то образом сочувствие к ним сохраняется». И это очень важно. Я в какой-то момент пытался сформулировать суть «Оптимистов» для одного американского зрителя. Я сказал, что это холодная война с российской стороны, но это не значит, что русские в этом случае хорошие ребята, а американцы плохие. Это значит, что на сей раз мы даем русской стороне право прийти домой. Потому что во всех американских и вообще западных пересказах событий холодной войны, включая даже вполне, на первый взгляд, объективные, как, например, «Мост шпионов», американская сторона — это всегда люди с интересами, коллекциями бейсбольных мячей, детьми, очаровательными привычками, недостатками и так далее, а российская сторона — это чистая функция. И это, на самом деле, гораздо важнее, чем условное «кто герой, а кто злодей». И наш взгляд, на самом деле, не про то, что русские теперь герои, а про то, что они теперь главные герои, а это значит, что мы можем за ними прийти домой и посмотреть, на что похожи их кухни. Для меня именно в этом находится политический и идеологический смысл «Оптимистов». Просто шанс познакомиться поближе, которого раньше не было.

Фото: Таир Полад-Заде

Попогребский: Безусловно! Лучше я не смог бы сформулировать. В моих работах вообще никогда не было good guys и bad guys. У нас нет плохих и хороших, а месседж для меня такой: все хороши!

Идов: Причем именно таким мрачным тоном!

Попогребский: Да-да-да! (Смеются.) Все они хороши! Во всех смыслах этого слова.